Изувер - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 25

— Та-а-а-а-к! Любо, ше-е-е-ф! Натянем им глаз на жо-опу! — заревела поддавшая уже и оттого веселая братва. Считать ребра недругам и непокорным — что еще приятнее может быть для бандита?!

Но ближайшие — Рыло, Колорадский Жук и Мосол — старались сохранять скорбные, как у шефа, физиономии. Они понимали момент.

Девки-продавщицы плакали навзрыд: им было жалко Спонсора — ласковый и красивый был кот. И жениться даже не успел. Погиб за торговое опасное дело.

Поминали кота до захода солнца.

Плоскодонки с подручными Кашалота прибились к берегу. А сам Борис Григорич остался на яхте с девахами — Надькой и Светланой. И малость их потешил в каюте.

За себя и за того парня. То есть за Спонсора.

Царство тебе небесное, девственник!

Через несколько дней начальник уголовного розыска Заводского района капитан милиции Мерзляков со всей ответственностью доложил кормильцу, что Спонсора порешил Гейдар Резаный по наводке какого-то местного, купленного им помощника-шалопая. Он же, Резаный, и золотые клыки коту рвал, еще на живом, плоскогубцами…

Сообщил об этом агент, обретающийся, в свою очередь, в районе гостиницы «Придонье», человек надежный, зря деньги получать не будет.

— Ну что ж… — только и сказал Кашалот, но капитан Мерзляков понял, что дни Гейдара Резаного сочтены. Как только появится у него, Кашалота, надежный исполнитель, Резаный отправится к своему Аллаху с отчетом о грехах.

Ему будет о чем рассказать. И о чем пожалеть.

Деньги, полученные от продажи апельсинов Джабы Махарадзе, кончились быстро. Да и что там им каждому досталось — Койоту с отцом да Володе с Жориком. Поделили барыш честно, поровну. В неделю и спустили. Погуляли славно, даже в дешевый местный ресторан завалились, погудели.

А поутру, как водится, проснулись…

Койот ночевал у Маринки. Из ресторана явился к ней на такси, с коньяком и шампанским, с конфетами и цветами. Был он пьян, но не очень, в кабаке больше налегал на закуску — соскучился по хорошей еде. Требовал у обслуживающего их официанта самое лучшее, что было на кухне: лангеты, икру, балык, виноград… Ел за троих, понимал, что в следующий раз такое изобилие будет не скоро, если вообще будет. Положил было пару больших и сочных груш в карман (Костику), потом передумал и груши съел. Не принято ведь, вспомнил, из ресторанов ничего уносить. Это считается дурным тоном, жлобством. Да и официант заметил, хмыкнул.

Морда. Ему ведь все останется, что они не выпьют и не съедят. А блюда вон у Жорика с отцом нетронутые стоят, они все больше на водку и минералку налегали.

— С собой, шеф! — как можно небрежнее велел Койот официанту. — Сделай пакет.

— Понял. Что именно?

Официант — пучеглазый, с наглой рожей малый застыл в плебейском полупоклоне. Ишь, харя, за лишнюю десятку готов сопли тебе вытирать.

Койот перечислил, что ему хотелось бы взять с собой. Разумеется, идти к Маринке с пустыми руками не годится. Она обязательно спросит, где пьянствовал, откуда пришел к ней. Врать, в общем-то, было ни к чему. Что тут такого особенного — посидел с приятелями и предком в кабаке?

Он подаст ей пакет с гостинцами, обнимет, погладит ей ягодицы, и Маринка растает.

Так оно все и получилось. С той лишь разницей, что Маринка спрашивать ничего не стала, а на пакет с вином и фруктами глянула вскользь, не посмотрела даже внутрь. Так, разумеется, может вести себя обеспеченная и сытая дама, у которой дома всегда имеется коньяк и разные там брендиликеры, и дорогие, в шикарных коробках конфеты. Если ей чего и не хватало сейчас в теплой и удобной постели, так это Койота, молодого и неутомимого на любовь мужичка, которого она ждала-ждала да и уснула.

В прозрачном пеньюаре, полусонная, одуряюще-теплая, пахнущая мыслимыми и немыслимыми ароматами, Маринка повисла на шее Койота, прижалась всем телом, и сквозь одежду он ощутил ее твердый лобок. Он стал говорить ей про шабашку и ресторан, хотел было порадовать тем, что принес, но она не слушала его. Взяла пакет, повесила его в прихожей на крюк для сумок, снова прижалась, засовывая пухлое свое горячее бедро меж его ног, потом поцеловала, потянувшись к нему сомкнутыми трепещущими губами, пощекотала мочку уха языком. Словом, начала их нежную любовную игру, какая обоим нравилась и доставляла большое наслаждение.

Он вяло, нетрезво отвечал ей, покачиваясь и похихикивая — очень уж резким был переход от долгой поездки в воняющем бензином такси, где он даже задремал, и страстными объятиями Маринки. Правда, она почти всегда встречала его так — бурно и нетерпеливо, и он понимал почему. Изголодавшаяся по мужской ласке женщина была весьма страстной и изобретательной в сексуальных играх любовницей, ее можно было смело назвать и нимфоманкой, доводящей процесс соития до безумия — уж чего она только не вытворяла в постели!.. Но умела вовремя остановиться, знала черту, за которой и вправду могла показаться нездоровой. При всех ее половых излишествах и выкрутасах она все же была здоровой и нормальной, хотя страсть ее сытости не знала Маринка расстегивала на нем рубашку, снимала ее, причем делала это не торопясь, с явным наслаждением. Другая бы, затурканная домашними заботами и детьми баба, желающая как можно быстрее разрядить мужика, стянула бы ту же рубашку в один миг (да и вообще стала бы стягивать? Поволокла бы побыстрей в постель). Но Маринка была гурманкой. Надо не спешить. Если Бог зарядил тебя чем-то оригинальным, оставайся самой собой, не превращай удовольствие в унылое «исполнение супружеских обязанностей», и радостей в твоей жизни прибавится.

Маринку Всевышний зарядил. Он разместил в ней сексуальный вулканчик, который доводил их с Койотом до настоящего кайфа. Оба они помнили те незабываемые первые ночи, когда еще как бы притирались друг к другу, познавали один другого, а Маринка стеснялась сразу же обнаруживать свой ненасытный вулканчик, припасая его на десерт, на потом, когда Павел дойдет вместе с нею до нужного состояния, поймет, какая ему досталась женщина, сможет стать в сексуальных баталиях ровней. Вот тогда он поймет, что такое молодая, неудержимо-страстная, готовая на все любовница.

И он понял. И не разочаровал Маринку, в свою очередь.

Потому-то она, предвкушая знакомое наслаждение, не торопилась с пуговками, гладила его грудь, сбски, уже отозвавшиеся на зов ее ласковых пальцев, пустивших малый ток по груди и животу. Потом ток станет сильнее, разогреется кровь, хлынет — горячая, животворящая — в спрятанный в джинсах сосуд, заставит его отвердеть, налиться силой, способной исследовать ее вулканчик до самого донышка.

Расстегнутые Маринкой джинсы спали, и она повела его в ванную, сама мыла напрягшееся древко страсти, любовалась им.

Вымыв и освежив Койота с головы до пят, Маринка и сама приняла теплый ласковый душ, заскочив перед этим в туалет, где, не стесняясь уже лежащего на диване любовника, распаляя его, не прикрыв двери, шумно и радостно помочилась.

Она знала, что Павлу это нравилось, возбуждало его.

Как нравилось все, что она потом до самого рассвета вытворяла с ним в постели…

Койот проснулся первым, в полдень. Лежал поначалу бездумно, борясь с остатками сна.

Рядом, свернувшись калачиком, лежала Маринка. В комнате было тепло, и женщина спала голая, сложив вместе ладони и сунув их под правую щеку. Сейчас, при дневном свете, тело Маринки потеряло притягательность обвисли груди, обозначились жировые складки на животе, ярче выступили веснушки на плечах. И все же на нее было приятно смотреть. Маринка при некоторой избыточности веса была вполне пропорционально сложена. Но предпочтительнее, разумеется, смотреть на нее вечером, при свете торшеров и бра, когда она в своем любимом розовом пеньюаре…

На шее Марины, под левым ухом, спокойно и ритмично билась голубая жилка. Койот подумал вдруг, что если сильно прижать эту жилку на минуту-полторы, не будет никакой Маринки, ни ее счастливого и легкого дыхания, ни пышной груди, ни ненасытного жаркого вулканчика между ног…