Пушечный наряд - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 47

• Предыдущая
• 47/58
• Следующая

– Уйдут, капитан!

– Не уйдут, перезаряжайте!

Пушку перезарядили и, как только лодка стала сворачивать в протоку, повернувшись к нам боком, я всадил в лодку ядро. Полетели щепки, обломки досок. Гребцы упали в воду. Один начал работать руками, пытаясь выгрести к берегу, второй неподвижно плыл по течению.

– Готов. Взять того живым!

Судно ткнулось носом в берег, и матросы рванули на сушу. Через несколько минут мокрого, дрожащего гребца притащили к судну. Я спрыгнул с борта на берег. Так и есть – татарин.

– Чего ты следил за нами?

– Моя твой не понимает.

Я перешел на татарский, повторив вопрос.

– Мы честные торговцы, шли в Пермь для торговли.

– А зачем от нас убегали, как мы развернулись?

Татарин молчал, отвернувшись. Я вытащил нож:

– Сейчас на части резать буду, вы русских не жалеете, чего мне тебя жалеть? Скажешь?

Молчит, только плюнул в ответ. Расскажет, надо только время.

Не угрожая, я приблизился к нему и резким взмахом ножа отсек ухо. Татарин завизжал от боли, схватился за рану и, размазывая по лицу кровь, мелко-мелко закивал:

– Все, все расскажу, не убивай!

– Говори, правду расскажешь – живым останешься.

– Меня послал следить за кораблем Ибн-Сауд.

– Знаю такого, дальше.

– Если человек с корабля пойдет на прииски – проследить, если повернет на Русь, постараться побыстрей сообщить Ибн-Сауду.

– Да как же ты это сделаешь, лодка не быстрее корабля.

– Почтовые голуби, господин.

Вот оно, в чем дело. Хитрозадый араб решил узнать, где прииски, ведь на Руси изумруды добывали издавна. Не удастся узнать, где прииски, – попытаться ограбить, для этого и нужны почтовые голуби. Пока мы доберемся до Казани, голуби давно уже будут там, а с ними – и засада с разбойниками.

Я приставил нож к горлу соглядатая:

– Говори, какая засада и где?

– Я не знаю, господин, не убивайте меня. Слышал лишь, что говорили о корабле, а где и когда – не знаю. Пощадите меня, господин, ведь я вам не сделал ничего плохого, а вы убили моего брата – он был со мной в этой проклятой лодке.

– Ладно, живи, червяк.

Татарин на четвереньках шустро пополз в сторону, потом вскочил на ноги и, часто оглядываясь, бросился бежать.

Команда стала спрашивать – что сказал татарин. Я вкратце пересказал, не забыв сообщить о голубях.

– Кто-нибудь видел, как с лодки взлетают голуби?

Оказалось – никто, но это еще не факт, они могли выпустить их, когда мы не видели. Эх, не спросил я у татарина, упустил из вида. Может, не поздно догнать? Да где там, найди в лесу татарина, тот, может, уже в какой-то норе сидит, выжидая, когда мы уйдем.

– Так, мужики. Если голубей выпустить не успели, уйдем спокойно, а ежели голуби уже в Казани – надо быть готовыми к засаде, придется маленько пострелять.

– Мы готовы, капитан.

Мы забрались на борт, отчалили от берега. Жалко, бомб нет, одни ядра и картечь, что я купил в Туле. Вместе с матросами я обошел пушки, самолично проверив каждую. До Казани оставалось три дня пути, уже пройден Сарапул. На ночь к берегу не приставали, бросили якорь посредине реки и зажгли светильники – не ровен час, купец какой, поспешая, своим суденышком нас долбанет. Но двое вахтенных бдительно следили за водой и берегом. Пока все шло хорошо. Провизия и вода были, команда готова.

Так просто нас не возьмешь. Люди отчаянно будут защищать свои жизни и самоцветы. Каждый из команды хотел остаться живым и богатым.

Настала последняя ночевка перед переходом до Казани.

Перед утром часа в четыре меня разбудил вахтенный:

– Капитан, капитан, проснись!

– А, что такое?

Вахтенный приложил палец к губам – тихо, мол.

– Выпь кричит.

– Ну и что?

– Выпь на болотах да озерах водится, какая на Каме выпь?

Да, действительно странно.

– Буди потихоньку команду, пусть к пушкам становятся, сабли и штуцера берут с собой.

Вахтенный исчез. Я быстро оделся, сунул за пояс пистолеты и катану, вышел на палубу, прислушался. Тихо. Хорошо бы и дальше так, но нет, у берега плеснуло: может, рыба, а может, и веслом неосторожно.

От берега отделилась темная тень. Лодка, точно лодка, и большая. Наклонившись, чтобы не увидели, я бросился к пушке. Ага, тут уже сидят двое канониров.

– Цель видите? – прошептал я.

– Цель-то видим, да прицела не видим.

– Черт!

У соседних пушек тоже уже сидели на корточках матросы – быстро поднялись, молодцы ребята.

– Как поближе подойдут, огонь!

– Будет исполнено, капитан.

Лодка уже близко, пора. Я закричал:

– Огонь! – Чего уж теперь таиться.

Пушки недружно громыхнули. Три ядра упали рядом, но четвертое угодило в лодку. Послышались крики и стоны, лодку стало разворачивать по течению.

– Картечью заряжай! – скомандовал я.

Надо было сразу, к первому выстрелу о картечи думать, а не теперь: кто же ночью ядрами по маленькой цели стреляет, это же не линкор «Миссури».

– Капитан, слева лодка!

Я бросился к левому борту. Где она? О борт корабля глухо ударило – вот где лодка, пушки уже бесполезны. На палубу упали кошки, зацепились за планшир. Над бортом показались разбойники. Я выхватил катану и с ходу снес ближнему голову, обратным замахом отрубил второму руку. Замечательный меч – катана! Легко рубит, острый, даже кость перерубаешь без усилий.

Рядом слышались удары железа об железо, шла рубка, разбойники уже залезли на палубу. Я перегнулся через борт – посмотреть, сколько человек в лодке, и тут же получил сильный удар в плечо арбалетной стрелой. Голова закружилась, я почувствовал резкую слабость и упал в воду. Сознание померкло.

…Очнулся я в своей комнате, солнечный свет заливал мою хрущевку. На полу и тумбочке лежал слой пыли. Болело левое плечо.

Никак опять вернулся? Какое же сегодня число? Стараясь не потревожить бок, медленно встал с дивана и включил телевизор. На ТВЦ, в правом верхнем углу горело – восемнадцатое августа, тринадцать сорок, температура плюс 27. Ха, там я прожил три года, а здесь прошло два дня. Впрочем, и за два дня прогулов могут уволить с работы. Я поковылял в ванную, к зеркалу.

М-да, хорошо влепили из арбалета, шрам багровый переходит с плеча на грудь. Только я что?то не помню, чтобы меня кто-то вытаскивал из воды и лечил. Ладно, что теперь делать-то. Я проковылял к холодильнику. Нашел остатки колбасы и банку с пивом. Хлеб в хлебнице уже зачерствел, но на судне я и сухари за милую душу трескал. Не барин. Не идти же сейчас в магазин!

Раздался телефонный звонок, я снял трубку. Звонил из больницы мой приятель Женька.

– Ну ты куда пропал?

– Да ездил вчера в одно место, с лестницы упал, руку поднять не могу.

– А что на работу не позвонил? Шеф уже бесится, говорит – не объявишься – уволит.

– Да и черт с ним, я и сам уволюсь!

– Не горячись, куда ты в маленьком городишке еще устроишься со своей специальностью. Давай, я к тебе подъеду, посмотрю, может, больничный оформим.

– Приезжай, только хлеба купи, и еще чего-нибудь съестного. У меня холодильник пустой, а кушать хочется.

– Да ты всегда пожрать готов, для меня не новость. До встречи.

Женька приехал через час, на кухонный стол поставил пакет со съестным, осмотрел мой багровый шрам.

– Эка тебя зацепило. Холод прикладывал?

– А то! И все равно болит, зараза, рукой владеть не могу.

– Похоже, переломов нет, но давай со мной съездим – я на машине, рентген сделаем.

Я собрался, поехали на рентген.

Рентгенолог долго крутил снимок:

– Есть трещина одного ребра, больше ничего. Делай тугое бинтование груди и покой, батенька, покой.

Травматолог выписал больничный, теперь десять дней отдыхать.

Я пришел домой, залез в пакет с едой – так, посмотрим, чем Женька друга кормить собрался. Хлеб, колбаса, мороженые котлеты из «Магнита», пиво и сыр. Пару дней проживу. Еще бы картошечки пожарить, соскучился я по ней. Я залез на балкон, достал из ящика картошку, пожарил котлеты и картошку и все умял под пиво. Посмотрел телевизор – рост благосостояния народа, монетизация льгот… – тьфу на вас, пустобрехи. Промывание мозгов и лакировка действительности.

• Предыдущая
• 47/58
• Следующая