Голгофа - Гомин Лесь - Страница 51

• Предыдущая
• 51/88
• Следующая

Владыка даже позеленел.

— Отец благочинный! — бешено выкрикнул он. — Вы сегодня, как дитя! Сказано — больше не беспокоить меня этими известиями. Никаких сынов божьих быть не может. Идите!

Но, ваше преосвященство…

— Я больше всего не люблю повторяться, отец, — прошептал отец Серафим, — или вам захотелось непременно меня подразнить?

Благочинный мигом выскочил из кабинета, а преосвященный сообщил губернатору:

— Ваше превосходительство, монах Иннокентий, о котором вы говорили, уже прибыл в Ларгу… Навстречу ему вышло множество крестьян, и я не знаю, что мне делать… Посылаете полицию разогнать церковное шествие? Да? А с каких это пор народная вера под полицейским надзором?

Что? Не может быть такого приказа. Мой план: пошлите полицию, пусть соблюдает порядок, безопасность, но не вмешивается. Он и сам не посмеет сказать лишнего. А я здесь поговорю с ним. Согласны? Хорошо.

Повесил трубку.

— Черт возьми, «разогнать»! — прошептал злобно. — Я вам покажу «разогнать».

Тем временем торжественное шествие входило в город. Толпа крестьян и мещан двигалась за бричкой, в которой сидел Иннокентий, лицо его было печально, голова опущена. За ним — еще несколько повозок с женами-мироносицами. Впереди шли монахи, звеня веригами под черными рясами. Вся эта толпа остановилась перед домом епископа. Иннокентий сошел с брички и поднялся на ступеньки. Там остановился, повернулся к толпе, перекрестил ее и грустно молвил:

— Молитесь, братья, молитесь. Бог милостив, он снимет с вас гнев свой.

Толпа загудела. Зашевелилась и застонала. Он еще раз оглянулся и вошел в дверь.

Владыка Серафим встретил гостя растерянно. Ужас н вместе с тем удовлетворение переполнили душу архипастыря, и он не знал, как себя вести с Иннокентием.

— Благословите, отец, служить богу под вашим началом, — тихо, но уверенно сказал Иннокентий, склоняясь под благословение.

— Благословен бог наш ныне, присно и на веки вечные… Аминь, — нетвердо ответил архипастырь. — Только напрасно, отец, вы не спросили меня, можно ли вам в мой дом входить. Не забудьте, что за вами следует дело, заведенное на вас в Петербурге, в Синоде. А оно запрещает вам публично выступать в Каменце. Об этом вам следовало узнать прежде, чем устраивать эти встречи.

Иннокентий самоуверенно усмехнулся.

— Не создавайте себе хлопот, ваше преосвященство, эти бумаги не должны были бы помешать вам встретить меня ласковей, владыка. Вам и начальнику губернии, отче.

— Понимаю. Но поймите и вы, что Петербургом пренебрегать — чересчур смело и нерассудительно. Там очень интересуются вами. Скажу прямо: господину губернатору решительно приказано запретить вам выступать и….

— Это мелочи. А губернатор как?

Опять же откровенно скажу — против вас.

— Это хуже. А впрочем, познакомьте меня с ним. А теперь, чтобы не навлечь на вас неприятностей и гнева начальства, я поеду в монастырь.

— С богом. А вечером и я там буду.

Иннокентий поехал в монастырь, где кормилось множество людей со всех концов Каменщины. В тот же вечер он отправлял службу, на которой присутствовал и губернатор. Служба прошла спокойно, губернатор был вполне удовлетворен как службой, так и проповедью, произнесенной Иннокентием на чисто русском языке. После службы губернатор познакомился сам и познакомил супругу с «эксцентричным» иноком, героем многочисленных легенд. Допоздна засиделись у преосвященного владыки Серафима. Под конец супруга губернатора пригласила Иннокентия бывать у них по средам и ласково подала ему для поцелуя свою холеную руку.

— Простите, мадам, но нам запрещено целовать даже такие прекрасные ручки, как ваши, — галантно произнес Иннокентий, вздыхая. — Не искушайте иноков, посвятивших себя богу.

Губернаторша ответила ему ласковой улыбкой и еще раз просила бывать у них непременно. А когда гости вышли, Иннокентий весело обратился к владыке Серафиму:

— Ну что, отец Серафим, вот мы и познакомились. Как видите, мы упустили одно — что при губернаторе есть еще его супруга, которую не интересуют никакие приказы ни консистории, ни Синода, ни министерства. Вы этого не учли.

Владыка Серафим очарованно смотрел на инока и с восхищением думал:

«Не каждый день рождается такая бестия. Если он и авантюрист, то высшего сорта. Пробу негде ставить».

А вслух сказал:

— Ну хорошо. Устраивайтесь у нас, а там как-нибудь еще поговорим.

Иннокентий вышел. Преосвященный владыка еще долго не ложился спать и все думал, как ему быть с этим иноком.

Приняв Иннокентия, господин губернатор успокоился и, положившись на владыку Серафима, уехал в отпуск. Заместителем оставил своего помощника — вице-губернатора Иовлева, молодого, еще не оперившегося чиновника министерства внутренних дел. Господин Иовлев, младший по чину, отнесся благосклоннее к пророку. Сначала он нанес ему визит, а потом закрыл свое начальственное око на все, что делал Иннокентий. Тот, почуяв ослабление надзора, вызвал к себе апостолов и мироносиц и провел с ними совет. Через несколько дней вокруг монастыря, как когда-то возле Балтского, шумел человеческий муравейник, что собрался из ближних и дальних сел Бессарабии и Украины. Иннокентий не торопился встретиться с паствой, он вышел к ней только на четвертый день. Толпа приветствовала его громовым «осанна!» Иннокентий подождал, пока утих шум, затем обратился к паломникам с речью, которую уже давно готовил для этого случая.

— Братья и сестры! Бог отец послал меня на землю возвестить о приближении страшного суда. Страшный суд для грешников и рай — для праведников. Но враг веры нашей восстал против меня и донес на меня императу. Императ не призвал меня к себе, но забрал меня от вас, чтобы не вещал я воли божьей. Я же вижу веру вашу и иду смело против врагов моих и готов принять смерть, как Иисус Христос. Этот враг веры — архиепископ кишиневский Серафим. Он завидует моей славе и хочет лишить меня духа божьего.

Но дух божий, что вошел в образе голубя, не покидает меня, и я передаю вам волю господа. Настанет время, и больше не будет у нас императа. Все ж цари ко мне придут и поклонятся мне, кроме царей китайского и японского.

И стану я тогда царем царей, владыкой владык и буду творить суд над всеми грешниками. Будьте готовы к этому, крепите веру свою, закаляйте терпение.

Горе, горе грешникам, которые не поклонятся мне. Горе тем, кто пренебрежет словом моим. Молитесь, молитесь и ждите страшного суда божьего! Молитесь и идите в мой сад райский, на землю обетованную, далекую от власти нечестивых царей, грешной власти. Аминь.

Толпа жадно и с удивлением слушала вещие слова Иннокентия. Наэлектризованная долгим ожиданием и страстной речью, она пала наземь перед всемогущим богом и заплакала. А когда возле Иннокентия выросли жандармы и потребовали, чтобы инок замолчал, он мученически обвел глазами толпу и громко крикнул:

— Крепитесь, братья и сестры! Вы видите, как мне запрещают говорить с вами.

Толпа грозной лавиной ринулась на побледневших жандармов. Иннокентий остановил ее одним взмахом руки.

— Не трогайте их, они не понимают, что делают. Бог сильнее их и вскоре проявит свою волю.

Жандармы повели его в монастырь, а толпа еще долго стояла, пока конная полиция не разогнала всех и не окружила монастырь.

Этот шаг был опрометчивым. Жандармский полковник ухватился за это дело и готовился сообщить о нем в Петербург. Архипастырю Серафиму и вице-губернатору немалых трудов стоило уговорить ретивого полковника не разглашать скандала. Он согласился молчать, но предупредил, что это в последний раз. Перепуганный вице-губернатор насел на владыку Серафима.

— Как хотите, ваше преосвященство, но подобное не должно повториться. Вы понимаете, что если это повторится, нам с вами может быть очень плохо. Вам следует знать, что жандармский полковник не разделяет наших мыслей об иноке. И мы добровольно ставим себя под сильный удар. Мне неприятно, но…

• Предыдущая
• 51/88
• Следующая