Душехранитель - Гомонов Сергей "Бродяга Нат" - Страница 101
- Предыдущая
- 101/197
- Следующая
Все, пора.
Николай ощутил, что его потрясли за плечо. Встревоженное лицо Ренаты.
Уже почти совсем светло, но до подъема на работу (Гроссман взглянул на часы) спать бы еще и спать.
— Что, ладонька?
Она приподняла палец, потом показала, что кто-то стучался. Николай прислушался. Оба вздрогнули от короткого резкого звонка, последовавшего за тем стуком.
— Тихо! — сказал он и, натянув брюки с майкой, подкрался к двери, затем посмотрел в глазок. — О, господи ты боже мой… Снова это… — Николай со стоном открыл дверь и впустил Андрея.
Серапионов вошел, но Гроссман отвернулся, чтобы не видеть его, защелкнул замок.
В прихожей возникла Рената и, прижав ладонь к груди, привалилась к стене.
— Ребята, все в прошлом, — предупредил Андрей, не желая поощрять причитания Ника. — Сейчас не до того. Давайте так: вы меня выслушаете, сделаете так, как говорю я, и мы разбегаемся. Надеюсь, теперь навсегда…
— Свежо предание, да верится с трудом… — проворчал Николай. — Идем на кухню.
Рената собралась духом и последовала вслед за мужем и Андреем.
«Сильная стала, — подумал Серапионов, исподтишка наблюдая за нею. — Какая сильная!»
— В общем, так… — Андрей оседлал стул и сложил руки на спинке. — Ничего хорошего я вам, конечно, сказать не могу…
— Собственно, как всегда, — Николай налил воды, мельком взглянул на незваного гостя, залпом осушил стакан. — Здесь грохнешь или за город повезешь?
— Хватит херню нести! — нахмурившись, одернул его Андрей. — На вас вышли. Не знаю, как, но вышли. Постараюсь узнать. Слушай и не перебивай…
В этот момент громко заплакал Сашулька. Требовательно, призывно. Они замолчали. Рената сбегала в спальню и вернулась с ним на руках. Андрей внимательно посмотрел на мальчика. Ник отвернулся в окно.
Внезапно зрачки Саши расширились, заняли всю радужку. Он перестал плакать и немного улыбнулся. И Андрей, внутренне потянувшись к нему, ощутил вкус знакомой энергии. Значит, все-таки он был прав, когда думал, что вероятность, хоть и маленькая, но существует… И, в первый момент почувствовав радость, тут же понял: это еще хуже. Хуже, потому что рядом им не быть никогда. Все. Точка.
Он быстро справился с собой.
— Сейчас вы собираетесь, едете со мной. Недели две, а лучше три поживете, не высовываясь. Я договорился с человеком, он, вернее, она будет приносить вам продукты и все, что вы ей скажете. Потом — делайте, что хотите. С Маргаритой Голубевой, да и вообще с прежними знакомыми в контакт не входите. Первое время я буду вам звонить, потом — по обстоятельствам. Устраивает?
— Как узнали? — угрюмо спросил Николай.
— Я бы и сам хотел знать, как узнали… — проворчал Андрей. — Дайте чего-нибудь пожевать, если есть… Ник, собирайся.
Рената заметалась, хотела отдать сына мужу, но Саша захныкал, стал упираться. Гроссман выскочил в комнату. Женщина одной рукой открыла холодильник, замешкалась, покосилась на Андрея и отдала мальчика ему. Серапионов улыбнулся. Выразить свое доверие лучшим способом она бы уже и не смогла.
— Давай, давай, — поторопил он вслух, а про себя подумал: «Не спеши!»
Теплый, легкий, мягкий Сашка лежал на руках спокойно, прижавшись к Серапионову, похлопывая ладошкой по его груди и разглядывая незнакомое лицо. Никогда не ощущал Андрей к своей дочери того, что чувствовал теперь по отношению к этому мальчику. Да что там говорить, тогда все было по-другому. Забыть бы к черту прошлое! Зачеркнуть, стереть…
— Как ты его назвала?
Она показала на губы и виновато улыбнулась. Андрей махнул рукой: какая разница? Наверняка ведь Сашей…
Наскоро затолкнув в себя пищу и даже не заметив, что проглотил, Андрей посмотрел на часы. Рената унесла Сашу в комнату и вернулась, уже полностью одетая.
Серапионов снова подумал, что видятся они, скорее всего, в последний раз.
— Рената, ты можешь меня выслушать?
Царица. Вечно юная, красивая, сияющая. Он еще тогда, в Одессе, поймал себя на том сравнении: царица!
Рената кивнула, сцепила руки за спиной, оперлась на подоконник.
— Я знаю, что не вызываю у тебя никаких хороших чувств. Это неудивительно. Мне жаль, что мы были по разные стороны. Мне жаль, что я причинил тебе много зла. Я не претендую ни на что. Мне не нужно прощения. Просто хочу, чтобы ты знала: я многое бы отдал… я все бы отдал, чтобы изменить прошлое. Но это невозможно.
Она привстала, выпрямилась, продолжая молча глядеть прямо ему в глаза. Ни одна женщина не могла долго смотреть ему в глаза. Ни одна женщина не могла находиться рядом с ним, не испытывая робости. Ни робости, ни ненависти не было в Ренате. Она внимательно слушала. Без укоров, без слез.
Андрей шагнул к ней, обнял. Он и не надеялся, что когда-нибудь сможет сделать подобное, а потому с ужасом подумал теперь, что эти сказочные, неправдоподобные мгновения вот-вот закончатся…
Рената — он чувствовал — расцепила и приподняла руки. Он ощущал ее сомнения, прижимаясь губами к пахшим юной осенью золотым волосам, теплым и мягким, как макушка ее сына. Их сына. И тогда она осторожно обняла его за талию, тело ее стало податливым, напряжение исчезло.
— Солнце… солнышко мое, — прошептал Андрей, проведя пальцами по ее щеке.
Она не отвела лица, когда он поцеловал ее — нежно-нежно, как не целовал еще никого и никогда. И Рената ответила, отозвалась всей своей душой, всем сердцем…
Всё. Время. Иначе он просто никуда ее больше не отпустит, а это… а так, он знал, будет хуже для них для всех. Неправильно, убийственно, безрассудно… Так нельзя. Идиотизм этой игры, которая для него уже перестала быть игрой, заключался именно в том, что так — нельзя…
— Ну все, погнали, — оборвал Андрей сам себя, отводя от нее руки. — Бегом-бегом…
Рената отступила и выскользнула за дверь. Как все запуталось… Не для этих троих запуталось — для него…
Вещей у них было немного. Даже не пришлось возвращаться — все поместилось в его маленькую спортивную машинку сразу. И лишь когда Рената медленно прикрыла за ним дверь своего нового пристанища, он сообразил: вот теперь — точка. Вот теперь-то и пора начинать забывать их имена…
Уже дома, заезжая в гараж, Андрей обратил внимание, что на коврике у заднего кресла валяется какая-то тетрадка в темно-коричневой обложке.
Он поставил машину, взял тетрадь и, наскоро пролистав ее, полностью исписанную, поднялся к себе.
Андрей думал, что, приехав, он сразу же заснет мертвым сном, но этого не случилось. Он прочел все, что было в тетради, все — от и до, — легко разбирая мелкий, убористый и четкий почерк Ренаты. Он знал, что это написала она. Каждая строчка дышала ею.
И… Андрей понял: Рената отнюдь не потеряла разум. Она обретает его. От начала повествования и до конца чувствовалось, как развивается ее видение, как просыпается ее странная, но знакомая и ему память. Он видел, почти осязал картины прошлого, нарисованные этой сказочной женщиной… Любимой женщиной. И навсегда утраченной им женщиной. Такова прихоть судьбы. Или наказание…
«…Острые зубы отравленной стрелы-змеи впились в лодыжку старого Ра. Вскрикнул он, и тьма пала на храмы и пирамиды Та-Кемета. Заслонила Ра его стража, и наступила среди бела дня глубокая ночь. Лишь спутанные волосы бога Солнца выглядывали из-за щита охранника…
Заохал отравленный Ра, а змея проникла в него и растворилась в нем без остатка.
Инпу спрыгнул вниз, поднял на руки брата, дернул его за нос и засмеялся:
— Тебе ни за что не догнать меня!
И, повизгивая, они тут же нырнули во тьму, оставив меня в смятении.
— Что случилось?! — вскричали Нетеру, Девять первых богов Та-Кемета, являясь в пустыню.
Вместе с ними с вопросом «Что случилось?» выбежала и я, дабы не подумали на меня остальные боги.
- Предыдущая
- 101/197
- Следующая
