Психология будущего. Уроки современных исследований сознания - Гроф Станислав - Страница 44

Хорошо известно, что психические защиты могут ослабляться разнообразными физическими недугами, такими, как физические травмы, истощение, лишение сна или отравление. Психологические травмы могут приводить в движение бессознательное особенно тогда, когда включают в себя составляющие, которые напоминают о полученных прежде травмах и являются частью какой-нибудь значимой СКО. Ведь, по всей видимости, огромные возможности родов в качестве запускающего механизма духовно-психического кризиса, отражают то обстоятельство, что деторождение сочетает в себе биологическое ослабление организма и особое оживление околородовой памяти.

Неудачи и разочарования в профессиональной и личной жизни могут подточить и развеять направленные вовне устремления и замыслы индивида, что затрудняет использование занятий внешними делами как способов бежать от эмоциональных невзгод и приводит к психологическому отдалению и разворачиванию всего внимания на внутренний мир. Вследствие этого в сознание может проникать бессознательное содержание, вторгаясь в повседневный опыт индивида, или даже полностью его попирая.

Если мы и придаём особое значение необходимости признать существование духовных проявлений, то это вовсе не означает огульного отвержения теорий и практики господствующего направления психиатрии. Ведь не все состояния, которым обычно ставят диагноз психотических, являются кризисами духовно-душевного преображения или обладают исцеляющими возможностями. Ибо случаи необычных состояний сознания покрывают собою очень широкий диапазон — от переживаний исключительно духовных до состояний по своей природе биологических и требующих медицинского вмешательства. Ведь наряду с тем, что конформистски настроенное большинство психиатров везде и всюду склонно паталогизировать мистические состояния, существует также и противоположное заблуждение, заключающееся в идеализации и возвеличивании психотических состояний, или, что ещё хуже, в оставлении без внимания серьёзных медицинских нарушений.

Многие профессионалы, кто однажды обратил внимание на понятие духовного обострения, тут же хотели узнать, каковы же точные критерии, по которым можно было бы поставить «дифференциальный диагноз» между духовным обострением и психозом. К несчастью, провести такое различение в соответствии с теми критериями, что сегодня используются в соматической медицине, невозможно в принципе. В отличие от заболеваний, с которыми имеет дело соматическая медицина, те психотические состояния, каковые не имеют ярко выраженной органической природы, то есть так называемые «функциональные психозы», не определяются медицински. Ведь на самом-то деле встаёт иной, очень серьёзный вопрос: следует ли их вообще называть заболеваниями.

Функциональные психозы, конечно же, не являются заболеваниями в том же смысле, как диабет, брюшной тиф или злокачественное малокровие. Они не поддаются никаким клиническим или лабораторным методам обследования, которые могли бы подтвердить диагноз и оправдать исходное предположение о том, что у них имеется какая-то биологическая причина. Диагностика подобных состояний целиком и полностью основывается на наблюдениях таких необычных переживаний и видов поведения, для которых у современной психиатрии отсутствует надлежащее объяснение. И бессмысленное прилагательное «эндогенный», употребляющееся для обозначения этих состояний, равносильно признанию подобного неведения. Поэтому в настоящее время нет никакого основания говорить о таких состояниях, как о «душевных заболеваниях», и притворяться, что вызываемые ими переживания — это плод какого-то происходящего в головном мозгу патологического процесса, который грядущие исследования когда-нибудь всё-таки откроют.

Но если мы хоть немного поразмышляем над этим, то поймём, что маловероятно, чтобы какой-нибудь процесс, поражающий головной мозг, сам по себе мог бы породить ту необычайно богатую палитру переживаний, наблюдаемую в состояниях, которым обычно ставят диагноз психотических. И насколько вероятно, что происходящий в мозгу аномальный процесс может порождать такие переживания, как череда духовно-душевной смерти и возрождения, насыщенная культурными подробностями, либо полное отождествление с Христом, страдающим на кресте, или с танцующим Шивой, либо с человеком, переживающим смерть на парижских баррикадах во времена Французской революции, или же происшествия, включающие какие-то странные похищения инопланетянами?

Даже когда подобные переживания проявляются в обстоятельствах, где биологические изменения тщательно выверены, как в случае назначения точных дозировок химически чистого ЛСД-25, природа и источник содержания этих переживаний всё равно остаются глубокой тайной. Ведь диапазон возможных реакций на ЛСД необычайно широк и включает в себя приступы мистического восторга, чувства космического единения, ощущение единства с Богом, а ещё и воспоминания из прошлых жизней, апокалиптические видения либо просто исключительно психосоматические реакции и много-много других. Одна и та же дозировка, назначенная разным людям или одному и тому же человеку, но в разное время, вызывает совершенно отличающиеся переживания.

Очевидно, что химические изменения в организме выступают как катализаторы переживания, но сами по себе не способны влиять ни на их замысловатую образность, ни создавать ярчайшие философские и духовные озарения, не говоря уже об обеспечении доступа к совершенно новым достоверным сведениям о разнообразных сторонах жизни вселенной. Назначение ЛСД и других подобных ему веществ может объяснить проникновение глубинного бессознательного содержания в сознание, но не может объяснить ни его характер, ни его природу. Понимание феноменологии психоделических состояний требует подхода гораздо более проницательного, чем просто ссылка на происходящие в теле аномальные биохимические и биологические процессы. Это требует подхода и гораздо более всеобъемлющего, который должен включать в себя и трансперсональную психологию, и мифологию, и философию, и сравнительное изучение религий. И это как нельзя верно в отношении духовно-психических кризисов.

Переживания, которые проявляются при духовных обострениях, явно не представляют собой искусственные продукты отклонившихся патофизиологических процессов в мозгу, но принадлежат психике как таковой. Вполне естественно, чтобы быть способными принять это воззрение, нам необходимо превзойти узкое понимание психики, предлагающееся психиатрией конформистского большинства, и прибегнуть к намного более широким понятийным рамкам. Примерами подобных расширенных моделей психики являются описанная ранее в этой книге картография спектральной психологии Кена Уилбера (Wilber, 1977) или представление К.Г. Юнга о психике как об anima mundi, или мировой душе, которая включает историческое и архетипическое коллективное бессознательное (Jung, 1958). Такое широкое и всеобъемлющее понимание психики также характерно для восточных философских и мистических мировых традиций.

Поскольку функциональные психозы определяются не медицинским, а психологическим способом, поставить строгий дифференциальный диагноз между духовным обострением и психозом тем самым путём, каковой используется в медицинской практике для определения различных видов энцефалита, опухоли мозга или слабоумия, оказывается невозможно. Может быть, принимая во внимание подобное обстоятельство, каких-либо диагностических заключений и вовсе невозможно сделать? Но в таком случае, каким же образом нам надобно подходить к подобному вопросу, и что вместо ясного и недвусмысленного дифференциального диагноза между духовным обострением и душевным заболеванием нам следовало бы предложить?

Достаточно надежный альтернативный подход может заключаться в том, чтобы установить критерии, по которым было бы возможно определить, какой же индивид, переживающий напряженное непроизвольное холотропное состояние сознания, подходит для такой терапевтической стратегии, которая признавала и поддерживала бы происходящее событие. И, наоборот, стоило бы попытаться определить, при каких же обстоятельствах использование альтернативного подхода всё-таки окажется неуместным, а нынешняя общераспространённая практика медикаментозного подавления симптомов оставалась бы предпочтительной.