Смелая жизнь - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 50
- Предыдущая
- 50/55
- Следующая
И, отпустив улан, она, тяжело опираясь на саблю, с трудом добрела до крыльца дома и в изнеможении опустилась на тот самый диван, где за полчаса до этого отдыхал раненый Линдорский.
Лишь только голова девушки прикоснулась к мягким подушкам дивана, как отяжелевшие веки ее сомкнулись, и Надя забылась тем глубоким сном, без всяких грез и видений, который овладевает обыкновенно выздоравливающими людьми.
Наде не суждено было догнать своего отряда. Она проспала весь вечер и всю ночь как мертвая, и, только когда скупое осеннее солнце слабо заиграло на полу и окнах горницы, Надя с трудом открыла заспанные глаза и с удивлением стала оглядываться на чужую, незнакомую обстановку.
Этот пустынный дом, эта, словно заколдованная, тишина покинутых горниц казались девушке продолжением сна. Но мало-помалу мысли ее прояснились.
«Линдорский… Зося… фуражировка…»
Все это вихрем пронеслось в ее мозгу, и сердце ее сжалось.
Педантичный, сухой и строгий Штакельберг не простит ей ее отлучки, не простит за вернувшийся без ее начальства отряд.
Надо мчаться как можно скорее в полк и по возможности оправдать себя перед лицом начальства.
И, отвязав мирно пощипывавшего траву в цветнике Зеланта, Надя проворно замундштучила его и вихрем понеслась к полковой стоянке.
— Где ваш отряд, господин поручик?
— Я полагаю, ваше превосходительство…
— Тут нечего полагать, господин поручик! Или вы не знаете, что место начальника взвода впереди своего отряда? Я послал вас за фуражом. Прошли сутки, и вот вы являетесь один, без вверенных вам людей отряда. Где они? Потрудитесь мне отвечать!
Лицо Штакельберга, позеленевшее от злости, так и дергало судорогой. Глаза чуть не вылезали из орбит. Он тер себе щеку по привычке и смотрел на Надю взором, не предвещающим ничего хорошего.
А Надя, бледная, взволнованная не менее самого командира, была полна неясной тяжелой тревоги за свой отряд.
В самом деле, куда он мог деваться? Почему ее уланы не вернулись в полк, когда она приказала унтер-офицеру скакать прямо к русским позициям? Неужели?..
И холодный пот ужаса выступил на лице девушки.
«Им могли встретиться французы, и весь взвод перебит, как один человек», — подсказывала ей услужливая мысль, наполняя адским холодом все ее существо.
«Перебиты французами!» — мысленно в ужасе говорила девушка.
О, какая это будет жестокая кара за минуту, только одну минуту бессилия, болезненного бессилия и слабости, которую была не в состоянии побороть ее женская природа. Да и виновата ли она в ней, когда ей изменили силы и контуженая нога не позволяла двинуться с места? О! Теперь она сто раз проклинает свою опрометчивость!
Зачем она не послушалась увещаний Кириака, не пускавшего ее с перевязочного пункта, и вернулась в полк с едва залеченной, но далеко не вылеченной ногой!
— Вы повеса! — приходя все в большее и большее бешенство, уже неистово кричал Штакельберг. — Вы никуда не годный офицер и служака! Вам нельзя доверять ни одного солдата! Вы недостойны носить этого знака! — указывая на белый Георгиевский крест, висевший на груди Нади, заключил он чуть ли не с пеной у рта.
О! Это было уже слишком! Вся кровь бросилась в лицо девушки. Обида была слишком чувствительна и незаслуженна притом.
— Вы не можете меня так оскорблять, господин барон! — вне себя вскричала Надя. — Этот знак отличия мне пожалован самим государем, и не каждый может получить его! — произнесла она дрожащим от негодования голосом, и взор ее, помимо ее воли, скользнул по груди генерала, на которой среди всевозможных орденов не белел, однако, скромный Георгиевский крест.
С минуту Штакельберг молчал. Это было ужасное молчание. Он задыхался. Лицо его побагровело, глаза почти выкатывались из орбит. Спустя минуту он разразился неистовым криком:
— Вы смеете отвечать?! Расстрелять! Немедленно расстрелять! Под суд! Повеса! Бездельник! Расстрелять! — гремел его голос.
Синяя, толстая, как веревка, жила вспухла у него на лбу. Лицо исказилось бешенством. Кулаки сжались. Он стоял перед Надей с таким видом, точно готовился растерзать ее на месте.
— Извольте успокоиться, ваше превосходительство! — с неуловимой улыбкой презрения произнесла Надя и, прежде чем Штакельберг мог прийти в себя, с легким поклоном щелкнула шпорами, сделала условный оборот налево и скрылась за дверью.
У крыльца командирской квартиры уже толпились ее товарищи и друзья.
— Что такое? Что такое? — так и накинулись они с вопросами, лишь только взволнованная и бледная как смерть Надя появилась на пороге.
Но она, словно не видя их и не произнося ни слова, вскочила на Зеланта, которого держал на поводу у крыльца ординарец-солдат, и быстрым аллюром поехала по улице селения.
— Отыскать отряд, отыскать во что бы то ни стало! — бессознательно для нее самой шептали губы девушки. — Во что бы то ни стало отыскать, а потом…
Но что будет потом, Надя решительно не знала. Оставаться в полку после всего, что произошло, после незаслуженного оскорбления, а еще более после угрозы расстрелять ее — ее, Надю, уже успевшую снискать себе репутацию храброго офицера! О, это было бы непростительной женской слабостью! А что, если это не угроза только, а она, Надя, на самом деле достойна такой участи и подлежит военному суду?
Военный суд! Казнь! Расстрел! О, ужас! Ужас!
И внутренний холод пронизал все ее существо.
Положим, она виновата, что разрешила себе уснуть и позволила отряду вернуться одному… Но вчера она была чуть жива от слабости, и эта проклятая контузия давала себя знать. Не так уж велика ее вина, чтобы за нее взыскивать таким наказанием!
И, вся содрогаясь от негодования, она бессознательно дала шпоры Зеланту и понеслась вперед.
— Александров! Саша! Да остановись же ты, ради бога! — послышалось за нею, и фигурка маленького Шварца, верхом на коне, неожиданно выросла по соседству с Надей.
— Что еще? — произнесла та, сморщив свои черные брови и угрюмо взглянув на него.
— Твои люди вернулись! Взвод вернулся! Все до единого! Они пришли другой дорогой, так как прежняя уже занята неприятелем, — захлебываясь и волнуясь, передавал Шварц. — Да куда же ты, Саша? — с удивлением спросил он, видя, что его друг продолжает ехать вперед, не убавляя шагу. — Едем в селение! Тебе необходимо принять взвод и сдать его командиру!
И добрый, маленький Шварц с молящим выражением в глазах заглянул в глаза Дуровой. Надя разом осадила Зеланта.
— Взвод вернулся, ты говоришь? — спросила она каким-то странным, почти незнакомым Шварцу голосом, глухим и безучастным, каким говорят обыкновенно труднобольные.
— Вернулся, вернулся! — радостно закивал тот головой.
— Слава богу! — с облегченным вздохом произнесла Надя и, сняв с головы фуражку, осенила себя крестом. — Слава богу, Шварц, — повторила она еще раз, — потому что гибель этих людей легла бы тяжелым камнем на мою душу. А теперь прощай! — заключила неожиданно она и, прежде чем маленький Шварц мог опомниться и произнести слово, пришпорила Зеланта и вихрем помчалась вперед.
— Куда ты? Куда ты? — несся вдогонку за нею исступленный голос маленького офицера.
«Куда?..» — отдалось вопрошающим звуком в сердце Нади.
Куда?.. Она и сама не знала этого покамест. Ее преследовало пока одно стремление, одно желание: уйти! Ускакать! Во что бы то ни стало, дальше, как можно дальше от того места, где обожгла ее впервые незаслуженная обида, где она узнала всю горечь, весь ужас неизгладимого оскорбления!
И она неслась все быстрее и быстрее, бессознательно всаживая шпоры в крутые бока Зеланта, с помутившимися мыслями и с помутившимися глазами от жгучих и бессильных девичьих слез…
- Предыдущая
- 50/55
- Следующая
