Княжич - Гончаров Олег - Страница 3
- Предыдущая
- 3/78
- Следующая
— Да ну вас, — махнул рукой Славдя.
— Ладно. — Гридя ласково похлопал своего коня по шее и через миг уже сидел верхом. — Во-о-он до той сосны, — показал он рукой. — Кто быстрей, тот и смелый. Идет?
— Что на кон ставишь? — усмехнулся я, садясь на Гнедко.
— Два пинка по заднице, — поправил он свой нож, чтоб не мешался, и добавил: — Пыром!
— Эх, — почесал я затылок, — жаль мне тебя, Гридя. Мало того что ты об коборошку своего Каурого себе яйца стешешь, так я тебе еще и задницу отобью.
— Ты лучше за своими смотри, а то, не ровен час, ножиком отчикаешь, — притворно вздохнул Гридя. — И останется князь Мал без внуков.
— О-о-о, расхорохорились. — Славдя уже тоже сидел верхом на своей Ласточке. — Что вам? Делать, что ли, неча? — а сам вдарил пятками в бока кобылке и поехал потихоньку к Коростеню.
— Эй, Славдя, погоди! — окликнул я его. — Ты нам знак-то подай. Чтоб по Прави все.
— Хорошо, — натянул он поводья. — По свистку моему…
Вложил он пальцы в рот да ка-а-ак свистнет! Горазд он в этом деле… Я повод рванул:
— Вперед, Гнедко! И понеслись…
Туго ударил ветер в лицо. В ушах засвистел.
Гридя на своем Кауром, по первости, вперед вырвался. Только и мы с Гнедко не лыком шиты. Конь мой словно понял, что ристанье у нас. А может, у него с Каурым свои счеты были. Наподдал он так, что я чуть на землю не слетел. Но удержался. Крепче только ногами его крутые бока обжал. Да повод покороче подобрал.
А Гридя на куропачий выводок налетел. Порхнула куропать из-под ног Каурого. Пугнулся он. Чуть вправо принял. Тут Гнедко его и настиг.
— Что? — кричу. — Коник-то твой с ноги сбился!
— Ничего, — он мне в ответ, — до сосны далеко. Еще выправится. Ты за своим следи. Он у тебя сейчас от натуги дух испустит. Гей! Жги!
Несемся дальше…
Только гривы у коней по ветру вьются. Да Мир Даждьбогов мимо мчится…
Скачу, а спиной чую, что нагоняет Гридя. Оглянулся — точно! Уже морда Гридиного коня совсем рядом. Глаз у Каурого бешеный, а зубяками желтыми норовит меня за плечо хватануть.
— Откшни! Кощеев выкормыш! — отмахнулся я от него.
И вновь только глухой стук копыт по волглой земле. Конский храп да тяжелое дыхание…
А сосна заветная все ближе и ближе…
Понимаю я, что моя берет! Ору радостно! Да, видно, рано радовался…
Оступился Гнедко. Споткнулся. И хоть на ногах удержался, но ход потерял. Так что мимо сосны мы с Гридей разом пролетели. И кони наши ноздря в ноздрю пришли.
Осадил Каурого Гридя. На землю соскочил. Ко мне бежит, а у самого ноги от натуги враскоряку. Коленки свести не может.
— А-а-а, — кричит, — одолели мы вас! Сползай наземь да на карачки становись! Сейчас я тебя!.. Пыром! — и рожу страшную скорчил.
— Это как это так?! — закипело во мне. — Где же вы нас одолели?! — Я тоже с коня спустился, встал супротив, руки в боки, чую — и у меня ноги свело, но виду не кажу. — Не одолели вы нас. Ничья не взяла. Ровно кони пришли. Я хорошо видел!
— Где же ровно? — не унимается Гридя. — Мой Каурый твоего Гнедка на полголовы обскакал! Подставляй задницу!
— И не подумаю! — говорю. — Не по Прави это!
— А так по Прави будет? — вопит Гридя и… хрясть меня кулачиной в ухо.
Тут уж я не выдержал. Хрясть ему в ответ.
Сцепились мы…
По траве катаемся…
Я его луплю — он меня…
То я сверху, то он надо мной. Каждый свою правоту доказывает. А один другого одолеть не может…
Только вдруг почуял я, как сила неведомая меня от Гриди отрывает и вверх подымает. Я руками-ногами размахиваю, а поделать ничего не могу. Даже удивиться не могу. Не успеваю…
А сила меня на землю опустила и… как гаркнет человечьим голосом:
— Что же вы, Маренины дети, творите? Как же вы перед дальним походом коней холите?
Огляделся я, а это Путята-отрок нас растянул. Мы в пылу и не заметили, как он к нам подошел. Вон и дружки его, Ярун со Смирным, коней наших придерживают. А те уж сами в драку друг на друга готовы броситься. Кони-то боевые.
— Как не совестно вам! — корит нас Путята. — Как не стыдно? Вот ведь вороги наши радоваться будут тому, что княжич древлянский с дружком своим схлестнулись. Шишек друг другу наставили.
— А мы что? Мы ничего, — повинился я.
— Мы ничего, — поддакнул Гридя, размазывая по щекам кровавую юшку.
— «Ничего-о-о…» —передразнил нас Путята. — Идите-ка к Ужу да рожи умойте. А коней в поводу ведите. Чтоб поостыли.
— Ты только, это… отцу не говори ничего, а то завтра нас с собой не возьмет, — сказал я ему.
— Что ж я? Совсем, что ли?..
Мы у речки коней напоили. Сами умылись. Тут и Славдя на Ласточке подоспел.
— Ну, — говорит, — и чья же взяла?
— А ничья, — ответил ему Гридя, прикладывая мокрую тряпицу к переносице. — Кони вровень пришли.
На том и успокоились.
Ранним дождливым утром мы выступили из Коростеня…
Если бы я знал тогда… если бы знал… но людям неведомо, к чему приведут их те или иные дороги. Оттого-то и интересно жить на белом свете. Ведь жизнь так похожа на игру. Игру, в которой все время меняются правила…
Нет. Не могу больше… Придется будить кого-то. Горло пересохло. После вчерашнего. Да. Изрядно выпили вчера меда пьяного. А все Путята. Дернуло же меня с ним в питии тягаться. А он и рад. В тавлеи проиграл. На руках я его поборол, так он решил на хмельном отыграться… Здоров пить воевод ушка…
Похмелье — дело тонкое. И нудное. Знаешь ведь — пройдет время, и все уляжется. И гонишь, подгоняешь его, а оно как будто издевается. Не бежит, не идет даже — ползет улиткой, тянется ужом, и плевать ему на то, что в голове дыра, а во рту точно мыши ночевали. Тьфу! Пропасть!
Нет. Квасу бы. Позвать кого, что ли? Нельзя. Негоже, чтоб меня в таком виде отроки узрели. Потом пересудов не оберешься…
6 июля 942 г.
По раскисшей от дождей земле кони скользили, как по льду. Славдя даже с Ласточки свалился. Прямо в лужу. Вот мы тогда с Гридей посмеялись. Он все своим новым плащом кичился. Сестра ему соткала, а мать в травах выкрасила. Сливался плащ с бором. Таиться было в нем хорошо. В шаге не видно. Он и нос задрал. Берег плащ. На привалах под себя не стелил. Все норовил на наши плащи пристроиться. И вот ведь какая промашка вышла…
— Ну, теперь тебе только по болотам засады устраивать, — привычно скривив губу, потешался Гридя. — Смотри, Добря, какой красавец из него вышел. Считай, Славдя, что все ятвигские девки уже твои.
Липкая жижа накрыла Славдю с ног до головы и превратила его плащ в обычную грязную дерюгу.
Он молча размазал ладонями грязь по щекам. Сел на кобылку и гордо проехал мимо.
Это нас еще больше развеселило.
— Ну, чего разгоготались! — окрикнул нас болярин Побор. — Вы на себя посмотрите. Не хуже лешаков повымазались.
И верно. Черная грязь из-под копыт не пощадила никого. Так что мы были не сильно чище Славди.
Дальше ехали без приключений. Только при переправе через разбухший от дождей лесной ручей Гридя потерял седельную сумку. Бурный поток подхватил ее и поволок. Так и остался Гридя без снеди да без чистого исподнего. Ну, да это невеликая беда. Небось поделимся.
Когда уже порядком надоевший дождь прекратился, мы наконец-то вошли в ятвигский удел. Казалось, ничего не поменялось. Вот только капли, срываясь с ветвей, громче стали плюхаться в раскисшую хлябь. Да обрадованные притихшим дождем, чересчур громко разорались птицы. Мы вышли из коренных владений Покровителя, и от этого брала нежданная оторопь. Бор вокруг стал чужим. Настороженным. Или это только казалось?
Я еще никогда не выбирался так далеко от Коростеня. Было интересно. Было жутковато. Но всплыли в памяти почти забытые волчьи глаза, и место жути заняла злость. На кого? Да на самого себя…
- Предыдущая
- 3/78
- Следующая
