Повелитель Ижоры - Егоров Александр Альбертович - Страница 43

– Откуда… Пойдем домой, а? А то Ингвар увидит.

Несколько мгновений Фил глядел на него, будто не понимал.

– Ну да, – проговорил он. – Увидит. Пусть видит. Погоди… вот вернемся из похода… тогда они все увидят. Как ты сказал? Ассасины? Настоящие убийцы?

На его ремне завибрировал спикер в мягком футляре. Он протер глаза, медленно вытащил аппарат, посмотрел на дисплей. Долго разглядывал символы.

– Да… Пойдем домой, – наконец сказал он.

Когда Ники скрылся за дверью, Филипп подождал несколько минут. Он просто лежал и глядел в потолок.

Голова кружилась. Он даже не помнил, как они добрались до поселка. Не помнил, как добрался до своей комнаты. Была только одна вещь, о которой он не забыл. Ее послание. Видеофайл, пришедший на спикер.

Филу было грустно.

Он вздохнул, протянул руку и откуда-то из-под кровати достал обруч вижн-дивайса. Надел и откинулся на подушку. Теперь можно было закрыть глаза, чтобы реальность перестала плыть.

Все было как обычно. Слабое магнитное поле еле заметно пощекотало сетчатку глаза – это ощущение было скорее приятным. А затем изображение сфокусировалось.

Ленка держала спикер в вытянутой руке, так, чтобы встроенная камера ловила только ее лицо. Вот она поправила козырек своей знаменитой бейсболки, фокус сместился, и на мгновение перед глазами у Фила промелькнули зловещие деревянные идолы с огненными глазами. Кажется, был вечер: небо над Перуновой поляной только начинало темнеть.

«Привет», – сказала Ленка.

Филипп уже знал, что ответа она не ждет. После того как послание отправилось по адресу, передатчик вышел из зоны локального доступа. «Ты знаешь, я звоню попрощаться», – сказала Ленка.

Фил молчал.

«Я ухожу отсюда, Фил. Как только я запишу это послание, я нажму enter. Твой отец… Игорь Сергеевич… включил для меня линию перехода. Он очень любезен. Можешь передать ему, что я благодарю его за все. Особенно за то, что он мне предлагал. Он был очень убедителен. Только я была вынуждена вежливо отказаться. Примерно так же, как и в нашу последнюю встречу, ты помнишь?»

«Ненавижу», – подумал Фил.

«Я бы тебе об этом и не рассказывала, но ведь мы больше не увидимся, поэтому мне все равно. Просто я… – Ленка принужденно улыбнулась. – Я не могу вас больше видеть, никого. И я не слишком-то вписываюсь в картину вашего мира. Кому-то я уже говорила то же самое… забавно, правда?»

Тут она усмехнулась снова, но Фил заметил, что ее голос слегка дрожит. Он облизнул губы.

«Похоже, я вообще никуда не вписываюсь, – негромко добавила Ленка. – Не знаю, почему. Не знаю, что со мной. Не думай, что это из-за тебя с твоим отцом, вовсе нет».

Камера скользнула в сторону: снова показалась рожа то ли Перуна, то ли Святовида, и еще кусок эмалево-синего неба, и обступившие поляну деревья. А потом Ленка снова поглядела в камеру и продолжала – спокойно и зло:

«Да, и вот что, Фил. Я надеюсь, с тобой все в порядке после того случая. И ты можешь и дальше кувыркаться со здешними дурочками. И со своей любимой Дианой. Я не ревную, нет. Ты понял? Пусть все будет как будет. Ты не можешь быть другим… по крайней мере в этом вашем вонючем параллельном прошлом».

Она оглянулась: деревянный Перун, казалось, вырастал за ее спиной.

«Так что продолжай в том же духе, если хочешь. С тобой останется Ник. Я же знаю, что он от тебя ни на шаг не отходит. Боюсь, что он останется с тобой до последнего. Он – не такой, как ты, и таким никогда не станет. Ты попрощайся с ним за меня, но учти: если с ним что-то случится, ты пожалеешь».

Филипп вспомнил, как малыш Ники с припухшими губами вышел из леса. Это было смешно. Хотя смеяться не хотелось.

«Ты понял?» – спросила Ленка.

Фил скрипнул зубами.

«Я пойду, – сказала Ленка. – А ты, наверно, останешься с ним? Ну, смотри сам».

Фил открыл глаза. Послание кончилось. Он стянул вижн, повертел в руках и небрежно отбросил на пол.

– Я и смотрю сам, – пробормотал Фил. – Да, мы еще посмотрим, кто с кем останется… и надолго ли. Скоро многое изменится, Lynn.

Его кулаки сжались.

– Значит, он сделал тебе предложение? И ты отказалась? Спасибо, Lynn. Теперь я знаю, что делать. Кое-кому не поздоровится.

Он полежал. Подумал. Потом сполз с постели и поднял с полу платиновый обруч. Осторожно сдул с него пыль и надел снова.

Катер летел над водой, и сияющая гладь реки за его кормой сминалась в две тугие складки. Волны расходились в стороны, белая пена кипела, и струя воды из систем охлаждения рассыпалась фонтаном далеко позади.

Но внутри было тихо. Только приглушенно рычали моторы – да еще слышны были тяжелые удары, когда катеру случалось налететь крылом на встречную волну.

Механик Тамме спустился в трюм. В трюме все было в порядке. В баках плескался двухнедельный запас горючего. Специальная цистерна была доверху заполнена питьевой водой. В длинных ящиках хранились сушеное мясо и сало, обильно пересыпанное перцем, хлеб, сыр, а также всевозможные консервированные продукты – свежие, если только можно так сказать о продуктах из двадцать первого века. Кое-что можно было держать в кубрике, в рундуках под койками. Но только никакого спиртного. На боевом катере была установлена строгая дисциплина.

Правда, механику Тамме было позволено многое. Родом из эстов, он поразительно быстро научился обращаться с техникой. И теперь, прислушиваясь к ровному гудению моторов, он даже щелкал языком от удовольствия.

Он относился к силовой установке, как к рукотворному божеству. К тому же послушному. Ведь эти самые дизели пришлось запускать и обкатывать на холостых оборотах ему самому – ну, еще Харви помогал, как мог: в книжке, присланной вместе с мотором, надписи были только по-английски и по-русски. Английского он не понимал вообще, a vene keel[21] ему давался с превеликим трудом.

Да, молодой Тамме плоховато знал по-русски. Может быть, поэтому больше всего он любил посидеть и помолчать. Вот и сейчас он не спешил идти отдыхать в кубрик. Вместо этого он прошел в рубку. Поглядел за работой рулевого. Проверил, достаточно ли давление масла, оценил зарядку аккумуляторов. Втянул носом воздух: в рубке до сих пор вкусно пахло нагретой краской и машинным маслом.

От этого ему захотелось есть. Не сходить ли на камбуз? Или потерпеть? Еще и поход не начался как следует, а его любимый белый сыр уже на исходе. Очень жаль, что сыр нельзя хранить долго. Пришлось взять совсем немного. И пива нет.

«Жалко, пива нет», – сказал он по-эстонски рулевому Харви. Финн понял, кивнул и улыбнулся. Но ничего не поделаешь, порядок есть порядок.

Тамме тоже улыбнулся и вышел из рубки.

Они с Харви были похожи. Оба светловолосые, молчаливые, рассудительные. Никто в двадцать первом веке и не подумал бы, что им обоим всего-то по восемнадцать.

А вот младший ярл Ники был куда моложе. И вдобавок он страдал от морской болезни. Он выполз из кубрика и уцепился за леер, хватая ртом воздух. Его подташнивало. На море лучше было и не смотреть.

– Все хоттишь и хоттишь, – сказал Тамме по-русски. – Ты лутше не ешь ничего. Кушать и так мало.

Это он шутил. Ники беспомощно улыбнулся и согнулся над водой. Механик не стал на это смотреть и пошел на корму, понаблюдать за двигателями.

Молодой ярл Филипп в это время стоял на баке, возле немецкой скорострельной пушки, укрепленной на поворотном станке. Из этой пушки можно было стрелять сразу из двух стволов, глядя в оптический прицел, и разворачиваться вместе с нею в любом направлении, как в башне танка, только куда быстрее. Пушка была прислана отдельно. Где удалось раздобыть такую вещь, так и осталось тайной: не иначе как ее свинтили со сторожевика где-нибудь в Палдиски или в Кенигсберге, под покровом белесой прибалтийской ночи.