Темные пространства - Горбачев Владимир - Страница 39

• Предыдущая
• 39/56
• Следующая

— Да, и Томас был резко против.

— Почему?

— Долго объяснять. Надо знать, кто такой Томас.

— Именно это меня и интересует.

— Хорошо. Он всегда был самовлюбленным, нетерпимым, считал, что призван к чему-то великому. При этом был крайне злопамятен и мог мелко мстить. Таким я помню его по тем годам. С тех пор мы не встречались, но Максим, который дважды видел его, рассказывал, что все эти черты усилились до крайности. Мы все прячемся, вы это знаете и глупо отрицать, но Томас глубже всех. Никто из нас не знает, где он живет. Он вынашивает какую-то великую идею, некий план. И кажется, я знаю какой.

— Какой же?

— Мне хотелось бы ошибиться, но, кажется, он мечтает подчинить себе все человечество, чтобы ускорить формирование нового общества избранных.

— Кто такие избранные? Ученики Кандерса?

— Да, так мы называли… Кандерсу очень не нравился этот термин, и никто на нем не настаивал, но он как-то прижился. Однако Томас имеет в виду не нас, а прежде всего себя и своих учеников.

— У него есть ученики? Много?

— Не знаю сколько, но есть. Максим рассказывал. Так вот, Томасу для подготовки своей великой миссии нужна глубокая тайна. Поэтому его разозлило желание Максима все рассказать, и он стал ему угрожать.

— Глечке приходил к нему?

— Сначала связывался по видео, а затем пришел однажды ночью, его никто не видел.

— Вам об этом сам Путинцев рассказывал?

— Да, он прилетал…

— Я знаю. Как Глечке создает свои фантомы?

— Их порождает сильное магнитное поле, которое определенным образом моделируется.

— Насколько сильное?

— Я точно не знаю; несколько миллионов гаусс.

— Значит, он создал мощный портативный генератор?

— Нет, вы не так поняли. Источником поля является он сам.

— Он сам? Каким образом? И чем именно — генератором тока, сердечником или обмоткой? Что за чепуха!

— Это не чепуха. Я не знаю точно, как это происходит, это мог бы… это лучше могли бы объяснить другие, но это так. Этому нас научил Кандерс. Человек сам создает поле.

— Значит, вы все это умеете?

— Создавать поле? Да.

— Я не о полях — о фантомах.

— Нет, страшилки были излюбленным занятием лишь для Томаса. Он толком ничего больше и не умеет, зато этим искусством овладел в совершенстве.

— А остальные что же, не умеют?

— Теоретически это умеют все, это несложно. Но никто этого не делает, поверьте — есть занятия поинтереснее.

— Перестаньте, Руперт! А вы сами чем занимаетесь? Вот это все, — я обвел рукой скалы с мигающими цветами, водопад, голубое солнце, стоявшее в зените, — разве это все не фантом?

— Так вы думаете… вы считаете, что это все нереально?! — Он был настолько удивлен, что вскочил на ноги, и мне пришлось еще сильнее задрать голову. — Вот в чем дело! То-то вы странно так… Но ведь вы проверили — там, возле прохода, вы же убили флайт!

— Флайт? А, этот куст. Ну и что? Внушить можно все что угодно

— Нет, только то, что сам знаешь. А я не знаю, как действует ваше оружие.

— Хорошо, допустим, что это все существует. Где же мы в таком случае находимся?

— Вы, господин Ребров, — произнес он с особой интонацией (так взрослый разговаривает с непонятливым и упрямым ребенком), — находитесь в ином мире.

— Вот как. Значит, выйдя из той двери, которую вы так любезно прикрыли, я свалился прямо на гамму Лебедя. Или на проксиму Центавра?

— Нет, не на Центавра. Это вообще не Млечный Путь. Это другая галактика и другая Вселенная. И законы природы здесь другие — разве вы не заметили?

У меня пересохло в горле. Его убежденность… За его словами могла скрываться правда — и это было страшно. Иная Вселенная! Если так, то я нахожусь в полной зависимости от этого человека. Все вопросы вылетели у меня из головы.

Руперт истолковал мое молчание по-своему.

— Я вижу, вы мне не верите, — вновь заговорил он. — Мне кажется, у вас вообще сложилось превратное представление о нашем Центре. Понимаете, каждый из нас занимался — и продолжает заниматься — тем, что ему ближе — космосом, океаном, человеческим организмом, чистым мышлением — разными вещами. Меня всегда интересовали другие миры. Я с детства ощущал их присутствие. Родители думали, что я фантазирую, грежу наяву, меня даже водили к психиатру, а я отчетливо видел огромное малиновое солнце и мир, весь состоящий словно из густой жидкости, скорее из смолы, и я плаваю в ней, заключенный в воздушную капсулу. Или другой мир: скалы, ощущающие твое присутствие, реки, текущие вверх, разумные деревья… Я даже различал запахи! Помню, как меня разочаровали виды Марса (это было время первой экспедиции, их передавали по ТВ): мрачная ледяная пустыня, враждебная мне. Это было совсем не то! Кандерс научил меня искать дорогу к моим мирам.

— И как же вы ее находите?

— О, это самое трудное, но и самое интересное. Надо с предельной отчетливостью представить себе иной мир — в красках, в деталях, во всех подробностях, — и если картина верна, ты почувствуешь отклик. Тогда надо создавать темное пространство и в нем искать проход.

Темное пространство! Та абсолютная темнота, с помощью которой Кандерс спас детей. Я вспомнил свою беспомощность, головокружение, странный запах…

— Значит, я прошел по созданному вами проходу. И что, любой может пройти?

— Нет, любой не может — никто не может! Я был страшно поражен, когда вы появились. Скажите, когда вы были там, в проходе, у вас были какие-то неприятные ощущения?

— Да: голова кружилась, и сердце…

— Еще бы! Ведь там миллионы гаусс! Вы должны были свалиться в самом начале.

Он посмотрел на меня с интересом и даже с каким-то недоверием.

— Послушайте, Руперт, но это же чистейшая мистика, сказка. Как физически происходит перемещение? Ведь я двигался вполне реально, просто шел, переставляя ноги, ничего не воображая.

— Вам и не требовалось ничего воображать, эту работу проделал за вас я. А как выглядит физическая сторона этого процесса, я не знаю, ее разрабатывают другие. Меня интересуют сами миры. Открывать их — потрясающее, ни с чем не сравнимое наслаждение!

— Вы говорите о мирах. Так он не один? Есть и другие?

— Да, конечно, их много. Не все хочется искать — есть миры враждебные, есть унылые, удручающие. Есть миры, где томятся умершие на Земле.

— Ад, что ли?

— Можно назвать и так, хотя там нет никаких костров и раскаленных сковородок. Это реальный мир, просто условия в нем хуже, чем на Земле. Но есть миры прекрасные, поражающие воображение — вроде того, где мы находимся. Я его очень люблю. Самое замечательное — здесь нет смерти. Все существа проходят цикл превращений, трансформируясь в нечто иное. Есть опасности, есть боль, но нет наших мучений и желания мучить. Высокая степень свободы: вот эта вода может остановиться, правда, на короткое время. Эти флайты, один из которых вы по незнанию уничтожили, — почти разумные существа. И здесь много таких. Есть и другой мир — мир исполинских существ, похожих на деревья, но это скорее геологические образования. Они изрыты как бы дуплами, и в них течет своя жизнь…

— Да, здесь интересно, — согласился я. — Но и на Земле есть много такого, что мы не видели и не знаем. И там есть неожиданности.

— Знаете, я заметил, что даже замечательные стихи, когда их часто читаешь, как бы блекнут, утрачивают смысл. Так и земные пейзажи и существа приедаются и уже не удивляют.

— Скажите, Руперт, а вам не одиноко в ваших замечательных мирах? — Я сам не ожидал, что задам этот вопрос.

Он не ответил. Вместо этого путешественник по мирам встал и с поразившей меня ловкостью спустился в котловину. Теперь он стоял в двух шагах от меня, мне ничего не стоило его схватить. Схватить? Странное желание. Было неприятно вспоминать, что еще недавно я так стремился это сделать.

— Пойдемте, — тихо сказал он. — Солнце садится. По ночам здесь особенно красиво: флайты в темноте светятся, скалы разговаривают, но я редко бываю здесь по ночам. В темноте все начинает меняться. Когда я впервые задержался тут до ночи, я заблудился и не смог найти проход. В результате упал и сломал руку. Я давно не испытывал боли, это было очень неприятно.

• Предыдущая
• 39/56
• Следующая