Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/63
• Следующая

– Поздно, батюшка! Поздно! Что я наделал! Нет, нет, нет, – не верил Прорва. – Случилось самое страшное.

– Самое страшное, когда человек умирает нераскаянным. Со Христом распяли двух жестоких разбойников.

Один на кресте хулил Господа и после смерти унаследовал ад. Другой, также на кресте, раскаялся и первым вошел в рай.

– Ну как же это? Разбойник и рай… Я хуже того разбойника.

– Нам не постичь великой силы милосердия Божия. Советую, как пастырь… Приходите завтра на исповедь… И все, что терзает душу, скажете – Христу. Сейчас я разговариваю с вами как простой человек, а вы хотите от меня утешения. Я могу лишь посочувствовать по-человечески, не более того, – спокойно звучали слова отца Александра.

Они говорили, стоя у канунного столика: догорали свечи, в храме темнело, и Прорва думал: вот так же и у него темнеет на душе, темнеет, темнеет, и скоро станет совсем черно и тогда…

– Как мне с этим жить? – снова воззвал он к священнику.

– Отец Александр, скажите ему, что он не виноват в случившемся, – раздался вдруг в тишине храма голос Михаила.

– Добрый вечер, Михаил Вадимович, – приветствовал священник. – Рад вас видеть в храме… Скажу так: бывают ситуации, когда человек – лучший себе судья.

– Но ведь не он же сказал обо всем Любе…

– Миша, Миша… – сжал кулаки Прорва. – Не повторяй моих ошибок, не повторяй, сын. Эта история началась сорок лет назад…

– Отец, если бы не Настя, все были бы по-прежнему счастливы!

– Вот слушай теперь, что я скажу, – решился Прорва. – Я знал, на что способна эта Настя. Но мне это было на руку.

Не наговаривай на себя, – Михаил со страхом посмотрел на свидетеля отцовских откровений – священника. Но тот будто и не слушал, глядел и не видел. Он молился.

– Я же приехал сюда делать бизнес, и когда понял, что мне позарез нужна лобовская вода, решил достать ее любой ценой. Настю сам черт послал. Мне было ясно, что эта прохиндейка – как раз то, что мне нужно. Она перемутила всех. Если бы я раньше вышвырнул ее… Но я думал только о воде.

– Нет… – воскликнул Михаил.

– Да, сын, да…

Шекспировские страсти, невольно подумал Михаил. Господи, какая же сложная штука – жизнь…

Ночью Вадим Прорва спал плохо, не в состоянии принять решения – идти или не идти на исповедь. Он смутно помнил, как верующая мать водила его в детстве в церковь. Под утро, после сильных борений чаша весов склонилась в сторону священнического совета. Как говорят, Господь и намерения целует – на исповеди Прорва добрался до дна страдающей своей души – вытащил на свет всех змей, которые жалили душу. После этого истинно – камень с души свалился. А после причастия сама по себе возникла обнадеживающая мысль – вся жизнь еще впереди. И уезжать не страшно.

Около полудня Михаил должен был везти его в аэропорт. Прорва попросил выехать на полчаса раньше, чтобы еще раз побродить около старого родительского дома. Сын по дороге возбужденно рассказывал о том, что на раскрутку новой марки почти не придется тратиться. Прорва не слышал его. Машина остановилась, и он сказал:

– Сынок, не обижайся, давай об этом по дороге. А сейчас постой здесь, я один схожу.

Прорва подошел к дому, глубоко вздохнул, взглянул на пустые глазницы окон, потом схватился за сердце и рухнул на землю.

В больнице поставили диагноз: обширный инфаркт. Всегда хладнокровный и хорошо воспитанный Михаил ощутил внутри себя приступ такого гнева, который заставил бы, наверное, и убить эту Настю, попади она под руку. Боже, что такое, недоумевал он, не узнавая сам себя… Припомнил Михаил и все жалобы Лики: Настя, везде Настя, вот и отец из-за нее при смерти!..

А Леня, когда узнал о смерти Любиной девочки, был вне себя от ярости. В тот же день он нашел Настю у Ярослава и задушил бы ее, если бы Ярослав не встал между ними. Леня только орал:

– У тебя все получилось! Ты убила, с…, убила ребенка моей сестры! Теперь ты довольна, гадина? – и другое, похлеще, пока Ярослав не выставил его за дверь.

Настя недавно перебралась к Ярославу, потому что обиделась на Олю: лучшая подруга, во-первых, отказалась вызволить от Лобовых ее дневник, а во-вторых, стала отчитывать…

– Слушай, Насть, ты ведь влюбилась в этого супермена. Все видят, как ты воркуешь с Ярославом в кафе. Ничего про него не знаешь, вляпаешься хуже, чем с Ленькой, – резала правду-матку Оля. Настя молчала. – Я так и знала, что этим все кончится. Еще когда вы танцевали, в день свадьбы…

Настя сама еще не разобралась со своими чувствами. Последний раз, когда они вместе коротали вечер за пивом, Ярослав сказал ей:

– Я понял, в чем твоя проблема… Ты не веришь, что тебя можно полюбить.

– И что? – усмехнулась Настя.

– Хочу тебе помочь.

– Знаешь, как у нас в детдоме говорили? Рассчитывай только на себя, – отрезала она.

– Я, кстати, больше не живу на складе, квартиру снял, – сказал он и вопросительно посмотрел на Настю.

– Молодец!

– Может… поселимся вместе?

– А может, ты в меня влюбился?

– Не знаю… – пожал он плечами.

Вот и она не знала, потому и переехала к Ярославу. Такая у Насти была логика. Ярослав снял уютную меблированную комнатку. Она спала на кровати, для себя он купил раскладушку. Они теперь не ходили в кафе, разговаривали дома. Настя узнала, что Ярослав закончил философский факультет, потом два года учился на социолога…

– Семь лет учебы, чтобы теперь таскать ящики на складе? – удивлялась Настя.

– Прибавь к этому четыре года беспробудной пьянки и два года лечения. И вообще, не только у тебя есть тайны…

После визита Лени Настя проплакала весь вечер – она не ожидала, чтобы ее слова так трагически подействовали на Любу. Ничего же не предвещало…

Ярослав дал ей вволю наплакаться и дождался, когда она спросит:

– Ты тоже считаешь, что я виновата?

– Насть, не бери на себя много, – сказал он и сел рядом с ней на кровати. – Человеку кажется, что от него зависит все, но на самом деле на событие влияют сотни обстоятельств. Ты считаешь себя виноватой… – Ярослав обнял ее за плечи.

– Нет, я не считаю себя виноватой, – перебила она и сняла с себя его руки. – Я просто сказала ей правду. Это ее драгоценные родители врали ей всю жизнь.

– Вот именно. Ребенок Любы умер не потому, что ты сказала правду. Он умер, потому что на это были сотни других причин. Ты даже не знала о его существовании.

– Да знала я, знала! – выкрикнула она и всхлипнула, обняла Ярослава, спрятав у него на груди свое лицо. – Что же теперь делать? Еще я знаю, что сын Лениной сестры, той, что в Москве, тоже сирота, как я… правда только наполовину. А на самом деле его отец жив и здоров и даже работает замминистром.

– При чем здесь это?

– А при том: что бы ни случилось, я у них по жизни буду стрелочником. Ярик, что-то меня тошнит, откуда ты только эту пиццу притащил…

Настя вскочила и убежала. Полчаса ее рвало в туалете. Вернулась она совсем больная, улеглась на кровать. Накрылась пледом. Немного полежала и вдруг начала, уже не первый раз, рассказывать об аварии, в которой погибли ее родители…

– Насть, не трави себе душу, – сказал Ярослав.

– …была ночь, – продолжала она. – Я спала под пледом на заднем сиденье. Мама, повернувшись, поправила мне подушку… А папа посмотрел в зеркальце… Нет! Так давно было, я ничего не помню. Ни как мы ехали, ни что случилось, мне было три года…

– Настя, ты не должна об этом все время думать. Так сходят с ума. Прошло двадцать лет. Попробуй просто жить дальше.

– Думаешь, я сама не хочу «просто жить»? – взорвалась она. – Не могу. Я хочу, чтобы они заплатили!

– Кто? – не понял он.

– Лобовы. Это они врезались в нашу машину. Опять тошнит…

Всю ночь Настя бегала в туалет, мешала спать Ярославу. Но наутро он ласково спросил:

– Ну, как ты?

– Жива… – ответила бледная Настя.

– Давай врача вызову. Это серьезное отравление.

– Ерунда. Рассосется…

• Предыдущая
• 38/63
• Следующая