Ночной поезд - Вуд Барбара - Страница 55

• Предыдущая
• 55/76
• Следующая

Пока Давид незаметно пробежал вдоль всего поезда, Леокадия выстрелила в двух охранников, которые вышли посмотреть, что случилось. Граната угодила в передние колеса вагона, сдвинув его с рельсов, но не ранила ни одного из солдат. Те скрылись за поездом. Давиду удалось захватить машиниста и кочегара, а Авраам разоружил двух охранников из локомотива, которых застал врасплох взрыв в последнем вагоне.

Авраам крепко держал обоих охранников, а Давид подал Леокадии сигнал продолжать стрельбу из гранатомета, чтобы отвлечь охрану из последнего вагона, пока он будет открывать двери.

Из вагонов неслись отчаянные крики. Давид сбивал рычаги замков прикладом автомата, открывал двери и бежал к следующему вагону.

– Давайте же! – пронзительно кричал он на ходу. – Выходите! Следуйте за мной! – Давид размахивал автоматом над головой. – Выходите! Вы сможете спастись!

Он подал Леокадии сигнал, чтобы та продолжала стрельбу, но она показала, что у нее закончились гранаты.

Давид открыл еще два вагона, затем быстро оглянулся через плечо. Он остановился и с ужасом смотрел на съежившихся в вагоне людей. Они сидели далеко от открытых дверей, эти оборванные, испуганные бледные существа тупо уставились на него.

– Выходите! – закричал он. – Выходите и спасайтесь! Немцы собираются казнить вас! Они вам лгут! Вас отправляют на верную смерть! Вы можете бороться! Вы сможете стать свободными!

Но они не шевельнулись, и Давид Риш, ошеломленный, не веря своим глазам, смотрел в пустые лица. Вдруг он услышал крик позади себя. Он обернулся и увидел, что Леокадию держит офицер СС, приставивший пистолет к ее виску. Офицер медленно приближался к Давиду, крепко держа девушку.

– Бросьте оружие, молодой человек, – ровным и спокойным голосом приказал немец. – И вы тоже, – сказал он Аврааму. – Бросайте свое оружие.

Давид от неожиданности окаменел и уставился на людей, сжавшихся в вагоне. Прислушиваясь к тишине окружавшего их леса, он понял, что происходит. Эсэсовский офицер снова заговорил терпеливым и строгим голосом:

– Положите свое оружие, мы не желаем убивать вас. Мы не варвары.

Когда офицер поравнялся с Давидом, тот увидел страх в глазах Леокадии.

– Эти люди, – продолжил немец, – умирали с голоду в варшавском гетто. Мы обещали им еду, убежище и полезную работу. С какой стати им покидать поезд?

Руки Давида безжизненно повисли, он услышал, что вдали убирают дерево с рельсов. А над ним безмолвные, застывшие с лицами призраков евреи, которых отправляли в Аушвиц, бесстрастно смотрели на него.

– Давид, – молила Леокадия. – Стреляй и спасайся! Не беспокойся обо мне. Спасай себя!

Юный еврей продолжал смотреть на людей в вагоне, отодвигавшихся от него как можно дальше. И он услышал собственный голос:

– Но вы же не понимаете…

– Я вас жду, – сказал офицер СС с нетерпением в голосе. – Мы и так вышли из графика. Мы не хотим убивать вас. Пожалуйста, бросьте оружие.

Среди деревьев показались солдаты, они приближались, нацелив оружие на Давида и Авраама. Один из них сказал:

– Какой вам смысл умирать в этом пустынном месте? Вы можете поехать с нами и помогать строить новый мир.

Давид молчал, в его ушах звучал далекий голос немца: «Какой вам смысл умирать в этом пустынном месте…»

Он вспомнил, как ужасно погибли Брунек Матушек, Мойше Бромберг и все, кто был в пещере. Перед его глазами предстал увиденный через бинокль лагерь Аушвица. Он думал о храбрости и доблести, о том, что он может выпутаться из этого положения, открыв огонь, и героически умереть. Давид снова взглянул на голодных людей с жалкими лицами, на свой народ, и почувствовал, как из его рук выскальзывает автомат.

– Отлично, – сказал офицер, отпуская Леокадию. Слыша, как в дальних вагонах захлопываются двери, Давид невольно пошел вперед и забрался в ближайший из них. Он помог Леокадии подняться в вагон и обнял ее. Авраам встал рядом с ними, обхватил голову руками, прижался к стене вагона и заплакал. Давид услышал, как дверь шумно захлопнулась, и все погрузилось во тьму. Поезд дернулся, затем медленно покатился вперед.

Стояла пронизывающе холодная апрельская ночь, проливные дожди обрушились на долину Вислы. Мужчины и женщины Зофии, особенно те, кому приходилось рыть могилу для пятидесяти двух партизан, взирали на скверную погоду в состоянии глубокой подавленности. Казнь потрясла всех, особенно когда пошли слухи о том, как храбро эти пятьдесят два человека сражались с нацистами. Наверно, действительно будет справедливо, если над Зофией больше никогда не взойдет солнце.

Из пяти человек, сидевших после полуночи в гостиной Долаты, у четырех было особенно тяжело на душе, ибо они лично знали партизан, снабжали их едой и даже помогли тем перевезти немецкое оружие со взорванного поезда.

– Нас должна была постигнуть та же участь, – сказал Эдмунд Долата, который жался к камину и никак не мог согреться. – Мы работали вместе с ними, помогали им, мы были такими же членами их группы.

Один из находившихся в тускло освещенной комнате понурил голову и сказал:

– Что ты хочешь сказать, Эдмунд? Что нам следовало умереть вместе с ними?

– Нет, Ержи. Я просто говорю, что они молчали, даже смотря в дула немецких автоматов. Каждого из них допрашивали, чтобы узнать, кто в Зофии помогал им, но они никого не выдали.

– А чего бы они добились, – спросил Ержи, поднимая голову, – если бы назвали нас? Это их не спасло бы от смерти.

– Не знаю, Ержи. – Долата отстранился от камина и начал ходить по комнате. – Но для меня это важно. Они не назвали наши имена.

В комнате наступила тишина, слышно было лишь, как в камине потрескивает огонь. Под аккомпанемент весеннего ненастья Зофия погрузилась в тревожный сон. Многие не могли вычеркнуть из памяти страшное зрелище на городской площади.

Долата вдруг остановился, посмотрел на своих гостей и задумчиво сказал:

– Я считаю, что мы остались в долгу перед ними.

Его товарищи переглянулись. При не очень ярком свете от камина трудно было рассмотреть выражение их лиц, но это настроение ощутили все пятеро: чувство вины от сознания того, что они ничего не сделали, чтобы помочь этим пятидесяти двум мужчинам и женщинам.

– Они были партизанами, – раздался хриплый голос Феликса Бронинского, начальника почтового отделения и бывшего члена городского совета. – Они знали, на что идут, и понимали, какие опасности их подстерегают.

– Да, – откликнулся Долата с горечью в голосе. – Мы тоже знали об этом. Вот почему они сражались с нацистами, а мы нет.

– Ты хочешь сказать, что мы трусы? Долата уставился на своих собеседников.

– Эдмунд, – сказал Ержи Крашиньский, – нельзя называть трусом того, кто хочет выжить. Я должен оберегать жену и дочь, я хочу, чтобы они уцелели.

Долата повысил голос.

– Те мужчины и женщины, которых убили на городской площади, пытались вернуть Польше свободу!

– Это невозможно. Нет такой силы, которая могла бы остановить нацистов.

– Ержи, – Эдмунд обошел диван, сел напротив Крашиньского и сложил руки на коленях. – Я не утверждаю, что бойцы движения Сопротивления думают, будто они могут выдворить нацистов из Польши. Но, psiakrew, они могут устроить им веселую жизнь! Те люди, которых Шмидт зверски убил, раньше были нашими соседями! Ты, бывало, ходил в аптеку Якоби за кремом от геморроя…

– Эдмунд…

– Выслушай меня! Эти несчастные мужчины и женщины лишь пытались осложнять жизнь нацистам до тех пор, пока крупные державы вступят в бой. Возможно, русские выстоят против вермахта. Может быть, они погонят немцев. Не исключено, что союзники придут сюда. Ладно, наше подполье не может нанести немцам поражение, но, Святая Дева, оно точно может замедлить их продвижение до тех пор, пока не подоспеет помощь!

Горькая правда его слов жалила каждого, и все тревожно переглянулись. Долата был прав. Движение Сопротивления не давало немцам развернуться, партизанские вылазки сдерживали силы нацистов.

• Предыдущая
• 55/76
• Следующая