Домой до темноты - Маклин Чарльз - Страница 66

• Предыдущая
• 66/83
• Следующая

Не похоже, чтобы этим забавлялась миссис Филдинг. Уж не Эд ли составил узор? Казалось, он выложен преднамеренно — как напоминание или сообщение. Вспомнился рассказ Эда о трупе в холодильнике во Флоренции… Ладно, хватит фантазий. Кэмпбелл решил, что магнитная гроздь больше похожа на сердечко, и представил Хесуситу, истомленную грезами о Карлосе. С подносом он отправился в оранжерею и об узоре больше не вспоминал.

— Ну наконец-то, Эдди, — проворчала Алиса Филдинг. — Хесуситу отпустил ты. Я вспомнила.

— Я Кэмпбелл, — сказал сыщик.

В восемь часов, когда уже начинался спектакль, она еще не появилась. Напоследок я заглянул в фойе театра, опустевшее как песочные часы, в которых стремительно истекали песчинки припоздавшей публики.

Девушка сама сказала, что вряд ли придет, и потому я не имел права огорчаться, но все равно чувствовал себя обманутым и слегка обиженным. Понурившись, я ослабил галстук, расстегнул воротничок рубашки и побрел к выходу.

Я дал ей еще пять минут. Они растянулись на десять. Окончательно смирившись с тем, что она не появится, я сошел по ступеням и стал выглядывать такси, чтобы ехать в отель. Первую машину перехватила пожилая пара. Следующая еще высаживала пассажира, когда я подошел и махнул шоферу. Пассажиром была она.

Я увидел ее чуть раньше, чем она меня. Не скажу, что мой пульс участился или сердце пропустило такт. Скорее уж возникло раздражение от того, как она роется в сумочке в поисках денег; я шагнул и сунул шоферу несколько бумажек.

— Знаю, знаю… опоздала, — буркнула она, одарив меня уничтожающим взглядом, словно я был виной ее задержки.

Я издал нечто среднее между фырканьем и возмущенным вздохом, чем замаскировал свое изумление, — она была сногсшибательно красива, — а также свой безоговорочный восторг, поскольку теперь определенно знал: это Джелли.

— Какого черта опаздываете? — спросил я.

— Так приехала же.

Гилманс-Лэндинг

Был девятый час, стемнело, никто не появился.

Кэмпбелл встал из-за стола в гостиной, где расположился с ноутбуком, и пошел на кухню за очередной банкой холодного питья. Перед тем как уйти вздремнуть, миссис Филдинг просила его чувствовать себя как дома, по-прежнему уверяя, что Эд вот-вот приедет из поселка. С тех пор прошло больше часа.

Сыщик вернулся к компьютеру и, потягивая диетическую пепси, сощурился на экран. Открутив назад текст, он перечел разговор, в котором Озорница любезно извещает Приблуду, что между ними все кончено и у нее есть другой, но он ее не слушает и не желает согласиться с отставкой. Она твердо и ясно говорит, что «не влюблена» и никогда его не любила, а он не может или не хочет этого понять.

Я знаю, ты меня любишь… просто сама еще не осознала.

Первый тревожный знак.

Девушка холодна, общается все неохотнее, что его только подхлестывает. Тон его писем и мгновенных сообщений меняется, в нем не столько угрозы, сколько пугающей безапелляционности; в каждом слове, обращенном к Джелли, скрыты нелепая надежда и смятение, в каждой мысли, которой он с ней делится, затаилась агрессия. Типичное поведение охотника, «который не может выпустить жертву».

Все это знакомо. Кэмпбелл снял очки и, потерев глаза, прижал ко лбу холодную банку.

Эти материалы он нашел случайно. Осматривая дом, сыщик забрел в кабинет, где из профессионального любопытства пошарил в столе. В незапертом ящике обнаружилась кипа компакт-дисков — почти все с деловой перепиской, на некоторых значилось имя Листера. Ничего удивительного, что Эд приглядывал за делами старухи. Один диск привлек внимание.

Под ярлыком «Страховка» имелась надпись «Хранить вечно». Неизвестно, намеренно ли был выделен этот диск, но сыщику достало любопытства вставить его в свой компьютер и открыть папку. Когда он понял, на что наткнулся, он скопировал файлы, аккуратно вернул диск на место и с ноутбуком устроился в гостиной.

На случай, если миссис Филдинг не ошиблась и Эд все же объявится, он сел так, чтобы увидеть фары машины на подъездной аллее.

Последний час с четвертью Кэмпбелл пробирался сквозь хронику развалившихся виртуальных отношений: за полгода, с первого знакомства и до недавнего приезда Эда в Нью-Йорк, набралось около двухсот разговоров, сообщений и писем. Теперь стало понятно, отчего клиент не хотел, чтобы его ноутбук проверила полиция. Почему в портрете убийцы Софи ему не понравилась характеристика «одержимый любовью». И почему он не особо спешил встретиться.

Кэмпбелл вновь набрал номер Листера — телефон по-прежнему был отключен. Сыщик решил дождаться хозяйки и тогда уже вызвать такси, чтобы вернуться в город. Он собрался позвонить Кире и просто сказать, что любит ее, но, подумав, отложил звонок на потом.

Кэмпбелл не испытывал угрызений совести, читая тайную переписку Эда и Джелли. Это было все равно как найти на чердаке тайник, в котором хранится чемодан со старыми письмами. Некоторые выражения Эда показались знакомыми, словно недавно уже встречались. Сыщик сравнил их с диалогом на сайте Стража, но сходства не обнаружил. Выискивая яркие, но бессвязные знаки синестезии, диагностированной профессором Дервент, он проверил тексты Эда на предмет «слов в железной шелухе» и других образцов необычного состояния Эрнеста Ситона. Поиск результата не дал.

Особого удивления это не вызвало, но Кэмпбелл облегченно выдохнул. Мысль, что клиент и Страж — одно и то же лицо, уже возникала и была отвергнута еще в начале расследования. Эд не подходил по возрасту, национальности и происхождению, не имел навыка в информационных технологиях. Кроме того, если он — Страж, зачем нанимать детектива? И он не мог быть в поезде, когда убили Сам Меткаф.

А его дочь Софи? Всё, забыли.

Либо клиента подставляют, либо связи между событиями не те, какими выглядят. Даже после знакомства с предательской перепиской в голове не укладывалось, что Эд — маньяк-охотник.

И тут Кэмпбелл нашел письмо.

Он проглядывал папки, нет ли где фотографии девушки, и наткнулся на графический файл, озаглавленный «Любовь-морковь». И опять все вышло случайно, но теперь сыщик был уверен: кто-то хотел, чтобы этот файл нашли и открыли.

В папке была лишь сканированная копия письма от 29 июля 1979 года — того самого письма, которое написала, но так и не отправила любовнику Джун Ситон.

Милый мой любимый, больше ждать нельзя. Я так боюсь, что не сумею скрыть своих чувств, и он все поймет. Прошлым вечером, когда мы говорили о том, что нас свела судьба, твои слова зажгли в моем сердце негаснущий огонь. Я поняла, что ты моя вторая половинка, да, мой любимый, а я — твоя.

Возник образ насмерть перепуганной женщины, которая подчиняется приказу пьяного мужа и, давясь слезами, вслух читает эти строки.

Кажется, будто я всегда тебя знала, Эдди, и теперь, когда мы нашли друг друга, нам нельзя расставаться. Мальчик уже предчувствует перемены. Ты был прав, когда (слово неразборчиво): если не рискуешь, потом платишь гораздо больше. Теперь я это понимаю.

Я бросаю его. Приходи вечером. Джун.

Факсимиле письма на голубой бумаге выглядело вполне подлинным: заваленный влево женский почерк, яростные подчеркивания и вымарки, чернильные разводы и нечто похожее на пятна крови. Письмо не доказывало, что Эд Листер был любовником Джун, что в ночь трагедии он находился в доме и убил ее. Но все стрелки указывали в одну сторону.

Как же Эд раздобыл копию письма, которого вроде бы не получал? Может, еще тогда забрал оригинал с места убийства? Или все это время письмом владела Грейс Уилкс? Понятно желание уничтожить разоблачающую улику, но зачем сохранять ее копию? Да еще оставлять на виду? Каждый вопрос рождал три новых. Слишком много переменных величин.

Однако есть несомненное сходство между тем, что Эд якобы говорил в 1979 году Джун Ситон, и его проповедническим тоном, каким он признается в любви Джелене. В одном месте слово в слово: Если не рискуешь, потом платишь гораздо больше…

• Предыдущая
• 66/83
• Следующая