Шут и император - Гордон Алан - Страница 35

• Предыдущая
• 35/61
• Следующая

— Запоминай быстрей, шут, — сказал он, показывая в усмешке желтоватые зубы. — Я не люблю долго смотреть на свет.

— Я запомнил тебя, — кивнул я, и он вновь накинул капюшон.

— Теперь твоя очередь, — сказал он.

Опустившись на колени около ведра, я смыл с лица весь грим, тщательно удалив мел и муку из всех моих морщин. Потом поднялся с пола.

— Ты старше, чем я думал, — заметил он.

— А тебя я примерно таким и представлял, — сказал я.

— В нашем деле редкий человек доживает до моих лет, но еще реже дожившим удается сохранить привлекательность. Теперь ты один из немногих, кому известно мое истинное лицо, и всегда сможешь узнать меня. Как и я тебя. Итак, ты прибыл для выяснения того, что произошло с пропавшими шутами.

— Верно. Что тебе известно о них?

— Ничего. Они исчезли. Меня слегка волновал лишь Тиберий, задолжавший одному из моих парней кой-какие деньжата, но мы привыкли здесь к внезапным исчезновениям. Подобные дела не вызывают у нас особого любопытства. Или у них более серьезная подоплека?

— Возможно. Как ты относишься к нынешнему владельцу трона?

— Даже при условии нашего союзничества это опасный вопрос, — помолчав, сказал он.

— Согласен, снимем его. Но очевидно, что мои собратья вышли на заговорщиков, задумавших покушение на его жизнь. И, по-видимому, инициаторы заговора решили избавиться от них.

— Мне об этом ничего не известно, — сказал он. — А значит, либо такого заговора не существует, либо он успел провалиться, либо заговорщики отлично умеют держать язык за зубами. Однако твои собратья исчезли прошлой осенью. Когда же предполагалось осуществить покушение?

— Понятия не имею. Пока мои сведения не настолько обширны. Но заговорщики настроены весьма решительно, учитывая, что ради сохранения своих замыслов в тайне пошли на убийство шестерых человек.

Рука отца Эсайаса исчезла в складках рясы. Я слегка напрягся, но он лишь вяло почесал живот.

— Что ж, это меня действительно заинтересовало, — наконец сказал он. — С определенной точки зрения нас пока вполне устраивает правление Алексея. Возможность воровства обусловливается образом жизни нынешнего императора, создавшего для нас стабильную обстановку попустительства и неразберихи. Я давно живу в столице и помню еще, как царствовал Мануил Комнин. В те времена город хорошо охранялся, отряды стражников шныряли повсюду. Тогда трудновато было добывать средства к существованию, а тюрьмы были для нас просто ночным кошмаром. Но когда после смерти Мануила трон захватил Андроник, стало, как ни странно, еще хуже. Он был настолько жаден и непредсказуем, что для нас уже не оставалось даже уличных отбросов. Поэтому можно представить, как мы возрадовались, когда к власти пришли Ангелы. Настало время той самой стабильности, позволяющей народу толстеть в довольстве, и того самого попустительства и неразберихи, которые обеспечивали нас относительной свободой действий. Идеальное равновесие, воровской рай. И нам, безусловно, хотелось бы, чтобы он просуществовал как можно дольше.

— Тогда я предлагаю вот что. Назавтра нас с Клавдием пригласили выступить во Влахернском дворце. Мы поделимся с тобой добытыми там сведениями. И ты с нами также. Возможно, однажды мне придется попросить тебя о более значительной услуге. Но к тому времени, будем надеяться, я смогу уже принести вашей братии какую-то пользу своим влиянием при дворе.

— Честная сделка, шут. И в свете твоих отношений с покойным владельцем этого кольца я не стану наказывать тебя за грубое поведение с моим подопечным.

Он бросил мне кольцо и направился к двери. Но вдруг обернулся и погрозил нам костлявым пальцем.

— Наше союзничество будет соблюдаться, если только вы не нарушите наш договор, — сказал он. — Но с нарушителями у нас разговор суровый.

— Понятно, — сказал я. — Благодарю тебя за наставления, святой отец.

Он удалился. А мы, выйдя на лестницу, увидели, как он покинул трактир в сопровождении его привычных телохранителей.

— Неужели мы только что заключили договор с самим дьяволом? — спросила Виола.

— Вполне вероятно. Но это умный дьявол, отстаивающий свои интересы. Я думаю, что такое сотрудничество нам совсем не помешает.

Она взглянула на меня.

— Я заметила, что ты не упомянул ни Талию, ни Цинцифицеса. Ты даже намекнул, что Талия тоже мертва.

— Для ее же защиты.

— Мне казалось, ты подозревал ее вчем-то.Зачем тогда ей защита?

— На тот случай, если я ошибся.

На следующее утро мы встали пораньше и отправились на поиски нашего проповедника. Его не оказалось ни на избранной им для проповедей площади, ни в ближайшей таверне.

— Наверное, он в своем убежище, — предположил я. — Давай-ка спустимся к нему ненадолго.

Мы заглянули в тот тупик, откуда начинался подземный ход. Никакой слежки за нами не было. Я зажег свечу, вручил ее Клавдию и поднял две плиты. Он осторожно спустился под землю. И я, последовав за ним, установил плиты на место.

— Ты уже наметил место, где он сможет услышать голос того лысого? — спросила Виола.

— Пока что я еще обдумываю эту идею, — сказал я. — Может, у самого Цинцифицеса появятся какие-то мысли.

Крысы вовсю сновали вокруг нас. Сегодня они явно вели себя с нами более нагло. Некоторые даже обнюхивали наши ноги, но несколько точных пинков отбросили этих писклявых тварей во мрак.

— Нам тоже нужны телохранители, — заметил я, когда мы вышли в большой дренажный канал. — В отсутствие нашего проводника аборигены стали гораздо более агрессивными.

— Фесте, — тихо прошептала Виола, показывая на ступеньки, ведущие в келью Цинцифицеса.

Ступенек как таковых не было видно, все они скрывались под непрерывным потоком крыс, несущихся вверх по головам и спинам друг дружки.

— Жди здесь, — велел я.

— У нас только одна свеча, — возразила она. — Мне почему-то не хочется ждать твоего возвращения в полной темноте.

Она вытащила меч, лязгнув клинком по ножнам, и этот звук эхом разнесся по туннелю. Я вытащил нож из сапога и начал расчищать путь наверх.

Крысы тут же понеслись вниз мимо нас. Подходя к дверному проему, я уже догадывался, что мне предстоит увидеть, но, как бы мне ни хотелось повернуть назад, выбора у меня не было.

Обычно эти твари пищат от возбуждения или ярости. Писк нескольких крыс никого особо не испугает, но стократно усиленный благодаря их огромному скоплению в подземной комнатке, он наводил настоящий ужас. Эти маленькие грызуны сражались над телом, ведя свою отвратительную маленькую войну.

— Как жаль, что старикам не дают умереть от старости, — сказал я, содрогнувшись от горя и ярости. — Прожив такую долгую жизнь, человек заслуживает того, чтобы умереть в собственной постели, а не быть зарезанным, как свинья.

— Может быть, он просто умер, — вцепившись в мою руку, пробормотала Виола.

Я взял факел со стены и зажег его от свечи. Цинцифицес лежал ничком на полу, и рука его тянулась к книжным полкам. Я посмотрел туда и заметил на нижней полке нож. Вокруг валялись клочья его разорванной рясы, посох был разломан напополам.

— Давай-ка выбираться отсюда, — сказал я.

— Мы не можем просто оставить его здесь, — возразила Виола.

— Противник превосходит нас в численности, — ответил я с излишней резкостью. — Это место упокоения ничуть не хуже любого другого. Нет смысла сейчас вытаскивать его из-под земли, чтобы закопать в другом месте. Мы вернемся сюда, когда все закончится.

— Не следует ли хотя бы сказать что-то? — спросила она.

— Попробуй.

Немного подумав, она вновь взглянула на нашего погибшего собрата.

— «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его», — тихо произнесла она, не стараясь перекричать крысиный писк. — «Суета сует, сказал Екклесиаст, все — суета!»[22]

— Пошли, — сказал я.

Мы осторожно вылезли обратно, и в каждой тени нам вдруг стал мерещиться убийца — а нас окружало слишком много теней. Мы оба теперь разжились факелами, но отбрасываемый ими свет слабо освещал темноту.

• Предыдущая
• 35/61
• Следующая