Дочь Эхнатона - Моисеева Клара Моисеевна - Страница 14
- Предыдущая
- 14/21
- Следующая
О Атон, живущий, начавший жизнь…
Теперь уже не услышишь гимнов Атону. Эйе настоял на своем, и главным божеством Фив снова стал Амон-Ра. Но о чем она думает в этот страшный час? Ей надо думать о вечном жилище для своего любимого господина. Юный фараон, веря в свой золотой век, протяженностью в сто десять лет, не воздвиг себе гробницы. Он ничего не успел. И теперь все заботы – на ней. Десятки его предшественников, фараоны разных времен, строили себе обитель вечности задолго до своей смерти. Успеют ли теперь сделать достойное жилище в Городе вечности? Вот идут к ней жрецы, зодчие, хранители сокровищ, советники. О чем они будут говорить? Ей не хочется их видеть.
– Пусть оставят меня, – шепчет едва слышно царица.
И старая Тии, которая все время на виду и всегда готова к услугам великой госпожи, дает знак, чтобы люди покинули покои царицы.
– Позови Май! – потребовала царица.
И вот у ног ее хранитель сокровищницы Май, он же писец, сын исцелителя Ауи, рожденный госпожой Урт. Май внимательно выслушивает все пожелания великой госпожи. Он сам записывает в свой папирус все, что ему нужно запомнить. Великая госпожа говорит о том, что она желала бы соорудить пирамиду еще выше и прекрасней пирамиды Хуфу, но она знает, что это невозможно. Еще в детстве она слышала о том, как долго строятся такие пирамиды. Она хочет, чтобы обитель вечности была построена в срок, чтобы она вместила все сокровища для долгой и прекрасной жизни в полях Налу. А самое большое ее желание – чтобы воры не смогли найти священное жилище Тутанхамона, чтобы они не разграбили его.
– Что ты скажешь мне, управитель строительными работами Май, любимый писец его величества Тутанхамона, хранитель сокровищницы?
– Я скажу, что хотел бы воздвигнуть пирамиду, еще более прекрасную и более богатую, чем пирамида Хуфу. Но мне известно, что гробница Хуфу, спрятанная в пирамиде, ограблена и обесчещена. А ведь только на строительство дороги, по которой таскали камни для пирамиды, понадобилось десять лет. Есть священные записи, они говорят, что пирамиду Хуфу строили двадцать лет сто тысяч рабов. Каждые три месяца пригоняли новых рабов. Нам не построить такой пирамиды. У нас всего два месяца.
– Два месяца? – воскликнула в отчаянии царица.
– Но ты не печалься, великая госпожа. Гробница возлюбленного Амоном-Ра будет обителью великолепия. Я позабочусь об этом. Воры не проникнут в нее. Твой божественный супруг будет вечно пребывать в царстве Осириса среди роскоши, среди золотых колесниц и верных слуг.
– Ты сказал – два месяца? – спросила царица. – Успеют ли сделать все для возлюбленного Птахом, для возлюбленного Сокаром?
В голосе царицы слышалась тревога, и Май заверил великую госпожу, что все будет сделано, что сокровищница фараона открыта для щедрых и прекрасных работ.
Хранитель сокровищницы Май ушел, а великая госпожа приказала никого более не пускать. Она хотела побыть возле любимого кресла Тутанхамона, чтобы снова увидеть фараона таким, каким он был совсем недавно.
«Всего два месяца! На все, на все! На строительство обители вечности, на бальзамирование, на подготовку к великой церемонии и еще…»
Анхесенпаамон гнала от себя страшные мысли, но они возникли внезапно во время разговора с Май, и уже нельзя было избавиться от них. Это были мысли о будущем. Впервые царица подумала о том, что за эти два месяца она должна позаботиться о своей судьбе.
Но как? Тот, кто станет ее мужем, – тот и будет великим правителем Египта. Но кто он? И как можно сейчас думать об этом? Но если не думать, то можно погибнуть. Да, да, можно погибнуть совсем юной.
Царица взяла в руки серебряное зеркало и увидела свое печальное и заплаканное лицо.
Как страшно и одиноко ей, великой царской вдове. Сколько горя и страданий выпало на ее долю! И как страшно жить с мыслью о том, что Эйе виновник великой скорби!
– Помоги мне, богиня Хатор, супруга солнечного Гора, покровительница женщин! Подари мне частицу своей мудрости!
Старая Тии громче всех рыдала по умершем фараоне. Она рвала на себе волосы и одежду, кричала, что солнце погасло и ночь спустилась над священными Фивами. Но как только она перешагнула порог своего дома, тотчас же высохли слезы, и кормилица Нефертити стала нещадно бранить свою великую госпожу. Она жаловалась Эйе, требовала от него, чтобы он отомстил своенравной госпоже.
– Она не пускает меня на порог своих покоев! – кричала Тии. – Она не доверяет мне, кормилице ее матери! Это видят слуги и невольницы! Пристойно ли мне терпеть это?
– Как же она может довериться тебе, когда ты ее ненавидишь? – рассмеялся вдруг Эйе. – Я думаю, что человеческое сердце умеет понять истину. Оно тянется к тому, кто искренне привязан, и отталкивает того, кто лицемерен.
– А почему тебе доверял юный фараон? Почему он считал тебя своим другом? Почему, скажи мне! Разве ты любил его?
– Он был неопытен. К тому же в первые годы его царствования я любил его, как сына. А последнее время он уже почувствовал, в чем истина. Прошло бы немного времени, и старику Эйе пришлось бы покинуть свои священные храмы в Карнаке и Луксоре. Юный фараон вовремя ушел в царство Осириса для вечного блаженства. Однако я должен пойти к царице со словами утешения. Что она подумает о своем верховном жреце?
– Ты не пойдешь к ней со словами утешения, иначе я изведу ее тайным колдовством.
– Ты не изведешь ее тайным колдовством. Ты не тронешь ее, ты ничем не выскажешь своего недовольства. Она молода и несчастна. Она не знает, как себя вести. Она вызвала к себе хранителя сокровищницы Май и поручила ему сооружение обители вечности. Она и не подумала о том, что я уже обо всем позаботился. Бедная вдова!..
– А ты скажи ей! – воскликнула рассерженная Тии. – Пусть знает, что ты позаботился о вечном блаженстве своего господина.
– Наоборот, я не скажу ей этого. Пусть думает, что все делается именно так, как ей хочется. Так лучше!
Представ перед великой госпожой, Эйе был очень приветлив. Он спросил, как здоровье молодой вдовы и нет ли надобности в целебных травах, приносящих покой и хороший сон. Затем он сообщил царице, что отправляется на западный берег Хапи в заупокойный храм, чтобы принести щедрые жертвы умершему фараону. Он не говорил царице, что священнодействие произойдет при ней, и она поняла, что верховный жрец считает ее нездоровой.
Анхесенпаамон молча слушала Эйе. Она ни разу не посмотрела на него, ни разу ни о чем не спросила. Она не сводила глаз с изображения юного фараона на кресле и молчала.
Если бы она могла испепелить Эйе своим взглядом, она бы сделала это. Но она не могла даже словами выразить свой гнев. Как она была несчастна!.. Она знала, что никогда не сумеет сообщить всем подданным великого господина, возлюбленного Ра, о том страшном злодействе, какое свершилось в стенах дворца. После разговора с Анху царица уже не сомневалась в том, что Тутанхамона извели ядами. Она вспомнила все те случаи недомогания, которых было много и которые все чаще повторялись после того, как сам Эйе приносил фараону свое целебное питье. Ведь этого не было в первые два года после их женитьбы, когда Эйе не лечил фараона своими травами. Первые два года были счастливыми. Фараон был здоровым и веселым юношей. Он любил мчаться на своей колеснице по дорогам, ведущим в другие номы. Он часто устраивал охоту в своем заповеднике и бесстрашно убивал свирепых львов. Он любил молодое вино и радовался, когда при нем открывали запечатанные сосуды. Она вспомнила смеющегося Тутанхамона на пиршестве, когда он сам вскрыл сосуд с надписью винодела: «Год второй из дома Тутанхамона с Западного рукава».
«Всего второй год царствования, – говорил тогда фараон, – а ведь настанет день, когда мы откроем сосуд с надписью: „Год тридцать первый из дома Тутанхамона с Западного рукава“. – „А может быть, мы устроим пиршество и в год пятьдесят первый царствования Тутанхамона“, – смеялся хранитель сокровищницы Май. Тогда все было впереди, и жизнь казалась сплошным праздником. Почему-то совсем не приходили в голову дурные мысли. Все были веселы, все были добры. Старая Тии казалась приветливой и ласковой. Она любила говорить о том, как ей дороги дочери Эхнатона. А потом Тии стала злой и жадной. Все, все переменилось. И кто бы мог подумать, что все хорошее сразу исчезнет, уйдет, и, может быть, безвозвратно!
- Предыдущая
- 14/21
- Следующая
