Лихорадка - Герритсен Тесс - Страница 40

• Предыдущая
• 40/79
• Следующая

Последовал новый разряд.

— Нет, все равно аритмия, — констатировал Макнелли. И взглянул на Клэр: — Как долго он пробыл под водой?

— Я не знаю. Возможно, около часа. Но он молод, а вода была ледяная. — После погружения в холодную воду можно реанимировать даже полумертвого ребенка. Сдаваться еще рано.

— Температура тела тридцать два градуса, — сообщила медсестра.

— Продолжайте искусственное дыхание, согревайте его. Возможно, у нас есть шанс.

— Почему у него кровь идет из носа? — спросила медсестра. — Он что, ударился головой?

Ярко-красная жидкость струйкой сбежала со щеки мальчика на пол.

— Когда мы вытащили его, кровь уже шла, — ответила Клэр. — Он мог упасть на камни.

— Но ни на коже головы, ни на лице нет никаких ран.

Макнелли снова взялся за дефибриллятор.

— Посторонитесь. Давайте пропустим еще разряд.

Линкольн нашел ее в ординаторской. Переодевшись в хирургический костюм, Клэр свернулась клубочком на диване и оцепенело потягивала кофе; и вдруг до нее донесся шум захлопнувшейся двери. Линкольн прокрался так тихо, что она заметила его присутствие, только когда он опустился рядом с ней на диван и сказал:

— Вам пора домой, Клэр. Вам здесь нечего делать. Пожалуйста, идите домой.

Она заморгала и уронила голову на руки, стараясь не расплакаться. Рыдать при посторонних из-за смерти пациента — значит потерять лицо. Разрушить авторитет профессионала. Сопротивляясь слезам, она напряглась всем телом.

— Должен предупредить вас, — снова заговорил он. — На улице творится что-то невообразимое. Телевизионщики перегородили дорогу своими фургонами. Чтобы добраться до автостоянки, вам придется пройти сквозь строй.

— Мне нечего им сказать.

— Тогда ничего и не говорите. Я помогу вам выйти, если хотите. — Она почувствовала, как рука Линкольна легла ей на плечо. Это было вежливое напоминание о том, что пора идти.

— Я позвонила ближайшим родственникам Скотти, — сказала она, вытирая глаза. — У него осталась только двоюродная тетка по материнской линии. Она только что прилетела из Флориды, чтобы побыть с Китти, пока та не поправится. Я сказала ей, что Скотти умер, и знаете, что она ответила? «Это благословение». — Она взглянула на Линкольна и увидела недоумение в его глазах. — Да, именно так и сказала: благословение. Наказание божие.

Он приобнял ее одной рукой, и Клэр уткнулась лицом в его плечо. Своим молчаливым участием он как будто разрешал ей поплакать, но она не могла позволить себе такую роскошь. Ей еще предстояла встреча с репортерами, и она не хотела выходить к ним с опухшим от слез лицом.

Линкольн был рядом с ней, когда Клэр выходила из больницы. Вместе с потоком холодного воздуха на нее хлынул шквал вопросов:

— Доктор Эллиот! Это правда, что Скотти Брэкстон употреблял наркотики?

— …слухи о банде подростков-убийц?

— Он действительно отгрыз себе палец?

Ошеломленная криками, Клэр пробиралась сквозь толпу, не различая лиц. Кто-то сунул ей в лицо диктофон, и она уткнулась взглядом в женщину с львиной гривой светлых волос.

— Правда, что этот город имеет свою историю убийств, которая восходит к прошлому столетию?

— Что?

— Те старые кости, что нашли у озера. Это же было массовое убийство. А за сто лет до этого…

Линкольн быстро встал между ними.

— Дайте пройти, Дамарис.

Женщина робко усмехнулась.

— Но я всего лишь выполняю свою работу, сэр.

— Тогда идите и пишите про детей от инопланетян! Оставьте ее в покое.

— Доктор Эллиот! — выкрикнул еще чей-то голос.

Клэр обернулась и, вглядевшись в лицо репортера, узнала Митчелла Грума. Он приблизился, стараясь встретиться с ней взглядом.

— Фландерс, Айова, — тихо произнес он. — Здесь ведь происходит то же самое?

Она покачала головой. И еле слышно произнесла:

— Я не знаю.

Уоррен Эмерсон чувствовал, как холод обжигает ему легкие. Сегодня утром уличный термометр показывал минус тринадцать, поэтому он оделся потеплее. Надел две рубашки, свитер и куртку, натянул шапку, рукавицы, плотно обмотал шею шерстяным шарфом, только вот от холодного воздуха нечем защититься — все равно придется вдыхать. От него першило в горле, болела грудь, а в легких ощущались спазмы. Вышагивая по дороге, он пыхтел, словно локомотив: «Хлюп-кхе, хлюп-кхе». Еще не зима, думал он, а вокруг уже все покрылось льдом. Он сковал ветви деревьев, и те казались блестящими и прозрачными. По скользкой дороге Уоррену приходилось идти с особой осторожностью, тщательно отмеряя каждый шаг, — он старался ступать по песку, который набросали на лед. Он затрачивал вдвое больше усилий для удержания равновесия и, добравшись до городских окраин, он уже ощущал дрожь в коленях.

Когда Уоррен зашел в магазин, кассирша супермаркета «Кобб энд Моронгз» подняла голову. Он улыбнулся ей, как обычно с надеждой, что она ответит ему тем же. Уоррен заметил, как уголки ее губ автоматически поползли вверх, но потом, когда кассирша как следует разглядела посетителя, ее улыбка застыла, так и не успев окончательно сформироваться. Женщина отвернулась.

Потерпев молчаливое поражение, Уоррен потянулся за продуктовой тележкой.

Он совершал привычный обход, уныло шаркая по скрипучим половицам. Остановившись у полок с консервами, Уоррен принялся разглядывать банки с кукурузой, зеленой фасолью и свеклой, на которых красовались этикетки с яркими иллюстрациями летнего изобилия. Этикетки врут, подумал он. Разве можно сравнить эти консервированные оранжевые кубики с только что выдернутой из теплой земли морковью, свежей и сладкой. Он стоял, не притрагиваясь к товару, мысленно вспоминая летние овощи, которые сам выращивал и которых ему сейчас так не хватало. Он посчитал, сколько месяцев осталось до весны, и прибавил те, что уходили на созревание нового урожая. Казалось, вся его жизнь состояла из ожидания весны и подготовки к зиме. В голове зародилась мысль: «С меня хватит. На моем веку и так было слишком много зим. Еще одну я не переживу».

Уоррен оставил тележку где полагается, прошел мимо никогда не улыбавшейся кассирши и вышел за дверь.

Он остановился на тротуаре возле дверей «Кобб энд Моронгз» и посмотрел через дорогу, на недавно покрывшееся льдом озеро. Его поверхность искрилась, как безупречно отполированное зеркало, еще не тронутое снежной пылью. Каток, подумал он, вспоминая зимы своего детства, которые он проводил на льду, плавное скольжение, мелодичный скрежет коньков. Скоро на озере появятся дети с хоккейными клюшками, и их яркие зимние куртки, словно конфетти, рассыплются по гладкому льду.

«Но мне зима надоела. Я больше не хочу зимы».

Он втянул холодный воздух и почувствовал, как закололо в легких. Остро. Мучительно.

В окне универсального магазинчика на Вязовой улице снова сидел кот. Он старательно вылизывал себя; его черная как смоль шерстка блестела на солнце. Когда Клэр проходила мимо, кот, прекратив заниматься туалетом, с презрением уставился на нее.

Клэр посмотрела в небо. Оно имело пронзительно-голубой оттенок, как бывает в преддверии ужасно холодной ночи. Через четыре дня после смерти Скотти Брэкстона зима полностью вступила в свои права, заявив о себе со всей суровостью. Тусклая ледяная корка окончательно сковала озеро, а в колонке некрологов сегодняшней утренней газеты появилась дежурная фраза: «Похороны состоятся весной». Когда оттает земля. Очнется после зимней спячки.

«Буду ли я здесь весной?»

Она свернула в Сыромятный переулок. Над дверью одного из домов, раскачиваясь на ветру, словно вывеска закусочной, болталась табличка:

Клэр прошла прямо в кабинет Линкольна и положила ему на стол свежий номер «Уикли информер». Он взглянул на нее поверх очков.

— Проблемы, Клэр?

— Я только что из ресторанчика «Монаганз», где все только об этом и говорят. Последний опус Дамарис Хорн.

• Предыдущая
• 40/79
• Следующая