Человек случайностей - Мердок Айрис - Страница 87

– Но мы не рыбаки. А колесо будет страшно шуметь.

– Ну тогда вот это: «Прекрасный объект для реконструкции и расширения…»

– Не хочу уже ничего реконструировать.

– А это? «Дом в георгианском стиле»…

– Наверное, целый замок.

– Погоди, дай дочитать. «Дом в георгианском стиле. Небольшой. На четыре семьи. Обширный сад».

– Рядом адское шоссе. И вечные ссоры насчет сада.

– «Бывший амбар с выгоном». Неплохо. Псу было бы где бегать.

– Митци, детка, спустись на землю!

– Ну что я могу поделать – мне нравится мечтать, особенно когда ты рядом. Надо же псу где-то бегать, ведь так?

Был поздний вечер. Они сидели в доме у Митци. Она под предлогом, что вечера уже прохладные, а на самом деле исключительно ради уюта, разожгла огонь в камине. Угощались бутербродами и запивали белым вином. Шарлотта, задумав отучить приятельницу от пьянства, ввела лечебный курс: сухое вино плюс херес, и ничего более крепкого.

– Лотти, а какого пса купим? Колли или охотничьего?

Шарлотта смотрела на огонь. Растрескавшееся полено на одном конце раскалилось едва ли не до белизны.

– Ни один из этих домов нам не по карману, Митци.

– Но если я продам свой, станет по карману. Еще выясню насчет того места в редакции спортивной газеты. Если устроюсь, придется найти дом недалеко от станции, чтобы можно было добираться до работы. Может быть, где-то в Доркинге, или в Галлифорде, или в Кенте…

– Что ж… но я тоже хочу вложить средства…

– Не засоряй мозги. Я все устрою. Как назовем пса?

– Я тоже пойду работать, – сказала Шарлотта. – Могу освоить пишущую машинку или поступить в библиотеку.

– Ровер, Фидо, Бонза.

– О нет. Псу больше подходит… Ганимед… или Пирр, или…

– Пирр, неплохо. Пусть будет. Пирр, к ноге!

– Митци, не спеши продавать дом.

– Я решила окончательно. Ты уже написала Остину, чтобы возвращался к себе домой?

– Еще нет. А ты уверена?..

– Я уверена. А ты?

Шарлотта по-прежнему глядела на раскаленное полено.

– Да.

– И сразу переедешь ко мне?

– Да. Но буду вносить плату за квартиру.

– Ни в коем случае. И не будешь меня стыдиться?

– Что за глупые разговоры, Митци?

– Тогда переезжай скорее. Я боюсь, что ты передумаешь.

– Хорошо. Напишу Остину и перееду.

– А может, тебе кажется, что я тебя принуждаю? Может быть, ты чувствуешь себя как бы прижатой к стенке… или… приговоренной?

– Я себя чувствую прекрасно, – ответила Шарлотта. Поудобней расположившись в кресле, она смотрела на приятельницу.

Митци, нарядившаяся в черный брючный костюм и белую блузку с черным галстучком, была сейчас похожа на пухлую, круглощекую красавицу былых времен – смешную и в то же время полную очарования. Волосы были старательно подстрижены. Полное лицо излучало здоровье и радость жизни. Она, смеясь, потянулась за очередным бутербродом.

В первое время Шарлотта подчинялась равнодушно. Еще в больнице Митци стала вести себя по отношению к ней как хозяйка. Сидела у постели, когда Шарлотта еще лежала без сознания. Приветствовала ее, когда очнулась. И с тех пор Шарлотта как бы перешла в собственность Митци.

Шарлотта не слишком ясно, но все же сознавала эти ее претензии. Именно Митци заказала такси, которое отвезло Шарлотту из больницы домой. Когда приехала Клер, Шарлотта уже уехала. Именно Митци, как потом выяснилось, заказала молоко и заполнила холодильник продуктами. Именно Митци приготовила завтрак в день приезда. Какая услужливость, какая заботливость! Шарлотта поблагодарила, сказала «Всего доброго» и закрыла дверь. Звонила Клер. Звонил Гарс. Клер напомнила, чтобы она не оставалась в одиночестве, что ей нельзя оставаться в одиночестве и чтобы… Шарлотта ответила, что чувствует себя прекрасно, не хочет ни к кому ходить в гости и принимать у себя тоже. Звонил Мэтью и поклялся позвонить еще раз, чтобы договориться о встрече. Еще раз позвонила Клер с вопросом: знает ли Шарлотта о смерти Дорины от удара тока в отеле в Блумсбери? Нет, она не знала. На что Клер ответила: по-моему, ты должна была знать. А может, заглянешь? Нет. Лежа в постели, Шарлотта думала о Дорине. В первую минуту она пережила потрясение, но успокоилась как-то слишком быстро, куда быстрее, чем ожидала. Ну разумеется, сейчас Мэтью начнет утешать Мэвис. Она размышляла о своей попытке уйти из жизни и о нынешней жизни в подвешенном состоянии. Поискала снотворное. Но не нашла ни одной таблетки. Какое-то время плакала.

На следующее утро она поняла, что не хочет вставать. Заварила чай и снова легла. Позвонили в дверь, но это была всего лишь Клер. Накинув халат, Шарлотта поговорила с ней в коридоре. Как ты? Ничего? Может?.. Нет. Чай тем временем остыл. Мэтью не позвонил. Легла в постель. Поплакала немножко. И тут появилась Митци, принеся с собой все, что только можно придумать, – еду, напитки, цветы, какие-то ужасные журналы. Она носилась по квартире, в то время как Шарлотта лежала в постели, приглядываясь к гостье. Может, позавтракаем в том новом греческом ресторанчике? Почему бы и нет. Наденешь вот это платье? Хорошо.

За завтраком Митци рассуждала об Остине. Как известно, Отелло завоевал сердце Дездемоны, рассказывая ей о своей военной карьере. Митци пробудила интерес своим рассказом об Остине. Этот рассказ подействовал живительно. Оказывается, Остин – не более чем хам, который, в сущности, боится женщин. Разумеется, он испытывал в детстве страх перед собственным отцом. Потом перед Мэтью. Остин хотел отомстить отцу, который в свое время мешал матери баловать сыночка. Пришло время, и Остин направил свои претензии в новое русло – на женщин. Его хлебом не корми, позволь только разыграть очередную драму с очередной женщиной; обыкновенная спокойная жизнь не по нем. Ему подавай какие-то немыслимые существа родом не из этого мира, над которыми он измывается, пытаясь замаскировать свой страх перед ними. Охотней всего он взял бы в жены шизофреничку и держал бы ее на цепи. Самая большая его страсть – видеть, как эта несчастная подчиняется его навязчивым идеям. Но зашел слишком далеко и решил сбежать. Со мной у него, конечно, ничего не вышло, заметила Митци, потому что я не марионетка. И тут Митци расплакалась. У каждого должен быть предмет заботы.

Вот так, незаметно для себя, Шарлотта привязалась к Митци. Почему? Может, потому, что Митци ни в чем не была похожа на Клер. И еще – помогла ей на все взглянуть гораздо проще. Когда Шарлотта пожаловалась, что Мэтью ею пренебрегает, Митци посоветовала ей навестить его. Навестила. И разочаровалась. Но ей было легче перенести это разочарование, потому что теперь она знала способ – смотреть на все проще. Упрощая, так сказать, Мэтью, она чувствовала досаду и вместе с тем некое удовлетворение. «Дерет нос, – выразилась Митци о Мэтью. – Нет, чтобы просто любить и быть обаятельным. Ведь каждому нужно хоть немного тепла. Зазнайка».

Значит, Мэтью разочаровал. Зазнайка. Не сумел найти правильный тон. А ведь с легкостью мог завоевать ее любовь. Неужели посчитал для себя унижением принять эту любовь? Или побоялся, что она начнет всем рассказывать, какие они теперь друзья? Как он любит все рассчитывать, систематизировать, уточнять: вот здесь то, а там это! Как можно с точностью объяснить, что она сделала, а чего не сделала, что испытала, а чего не испытала из-за любви к нему? Всю жизнь его любила, всю жизнь о нем думала. Разве любовь можно измерить? Сколько часов в день нужно думать о любимом, чтобы посчитать себя действительно любящей? Абсурдная мысль. Любовь не знает арифметики, она смеется над физиками и философами. Место любви – в мире идеальном.

То, что она могла высказать Мэтью и чем не могла бы поделиться с Митци, пришло к Шарлотте потом. «Конечно, я его идеализировала, – думала она. – И каким маленьким он оказался в действительности! Тщеславный, слабовольный, весь состоящий из мелких амбиций. Неужели я и дальше буду его любить, он ведь не заслуживает этого. К тому же он уже навсегда принадлежит Мэвис. Не буду носиться со своей печалью. Пусть уходит, не стану больше ему надоедать». И все же она продолжала плакать – не только из-за утраты, но еще и потому, что ее мечты, хлеб насущный всей ее жизни, оказались ненужными. Что касается Остина, то он в ней всегда пробуждал не более чем холодное любопытство. На первом месте всегда стоял Мэтью. Об Остине, поглощенная своими собственными заботами, она почти забыла.