Полное собрание стихотворений - Северянин Игорь Васильевич - Страница 3

Стояла, руки скорбно опустив…

И показав ряд родственных гробов,

Смертельный враг духовных одиночеств,

Грозила Вам мечом своих пророчеств,

Любовь! ты – жизнь, как жизнь – всегда

любовь.

1911

Из лепестков цветущих розово-белых яблонь

Чай подала на подносе девочка весен восьми.

Шли на посев крестьяне. Бегало солнце по граблям.

Псу указав на галку, баба сказала: возьми!

Было кругом раздольно! было повсюду майно!

Как золотела зелень! воздух лазурно-крылат!

Бросилась я с плотины, – как-то совсем случайно,

Будто была нагая, вниз головой, в водопад!

И потеряв сознанье от высоты паденья,

Я через миг очнулась и забурлила на мыс…

Я утопляла солнце! плавала целый день я!

А на росе, на ферме, жадно пила я кумыс.

1912

Она читает зимой Евангелье,

Она мечтает о вешнем ангеле.

Душой поэта и аполлонца

Все ожидает литавров солнца!

Умом ребенок, душою женщина,

Всегда капризна, всегда изменчива,

Она тоскует о предвесеньи,

О незабудках, о росной сени…

И часто в ложе, на пестрой опере,

Когда ей сердце мечты отропили,

Она кусает платок, бледнея,-

Дэмимонденка и лесофея!..

1912

Нарцисс Сарона – Соломон -

Любил Балькис, царицу Юга.

Она была его супруга.

Был царь, как раб, в нее влюблен.

В краю, где пальмы и лимон,

Где грудь цветущая упруга,

Нарцисс Сарона, Соломон,

Любил Балькис, царицу Юга.

Она цвела, как анемон,

Под лаской царственного друга.

Но часто плакал от испуга,

Умом царицы ослеплен,

Великолепный Соломон…

1911

Вчера читала я, – Тургенев

Меня опять зачаровал.

Закатный запад был сиренев

И, все в грядущем обесценив,

Меня к былому призывал.

Шел тихий снег; вдали долины

Снежели, точно полотно;

Глядели голые малины

В мое любимое окно.

Всегда все то же, все одно…

Мне запечалилось. Я вышла

В холодный омертвелый сад,-

Он был от снега полосат,

Пошла к каретнику; на дышло

Облокотилась, постояв

Минуты две; потом я в сани

Присела мягко, крикнув Сане

Свезти к реке меня. Твоя

В то время я была, мой нежный,

Тобой дышала в этот миг!

А потому я напрямик,

Окружена природой снежной,

К тебе стремилася в мечте…

(Вы, эти, тут, – далече те!..) -

Мои мечты… О, знаешь их ты,-

Они неясны, как намек…

Их понимают только пихты,

А человеку невдомек…

Но ты не думай: я не буду

Былого трогать, – где та кисть,

Чтоб передать мою корысть

К минувшим дням? Кто верит в Будду,

Тому не нужен Магомет.

Как миру страшен хвост комет,

Так мне – столица: ведь концерты

Тебя от поля отвлекли.

И уж давно твои конверты

Я не вскрываю… Заколи!

Замучь меня! повесь! – но дай мне

Хотя два слова о себе.

Как в алфавите “а” и “б”,

Так мы с тобою в нашей тайне.

Я так люблю свои поля,

Свои игольчатые рощи.

Что может быть милей и проще

Усадьбы нашей? Жизнь паля,

Как хворост, в шелковых салонах,

Я так измучилась, я так

Истосковалась… За “пятак”

Я не купила б опаленных

Столичных душ с их пустотой,

Задрапированных мишурно.

А здесь-то, здесь-то! Как лазурно

Сияет небо; простотой

Здесь веет воздух. Посмотрел бы,

Как я похорошела тут!

Как розы алые, цветут

Мои ланиты, – это вербы

Рождают розы на лице!..

Приди ко мне, забудь столицу,-

Я быль даю за небылицу,

Начало чувствую в конце…

Не бойся скуки деревенской,

Предай забвенью мишуру!

С твоей душой, душой вселенской,

Не место там, – “не ко двору”

Пришелся ты; ты только вникни,

Приди ко мне, ко мне приникни

И позабудься на груди,

Тобой трепещущей… Приди!..

1910. Декабрь

Я сидел на балконе, против заспанного парка,

И смотрел на ограду из подстриженных ветвей.

Мимо шел поселянин в рыжей шляпе из поярка.

Вдалеке заливался невидимка-соловей.

Ночь баюкала вечер, уложив его в деревья.

В парке девушки пели, – без лица и без фигур.

Точно маки сплетали новобрачной королеве,

Точно встретился с ними коробейник-балагур…

Может быть, это хоры позабывшихся монахинь?…

Может быть, это нимфы обездоленных прудов?

Сколько мук нестерпимых, целомудренных и ранних,

И щемящего смеха опозоренных родов…

Дылицы

1911

Не может быть! вы лжете мне, мечты!

Ты не сумел забыть меня в разлуке…

Я вспомнила, когда, в приливе муки,

Ты письма сжечь хотел мои… сжечь!.. ты!..

Я знаю, жгут бесценные дары:

Жжет молния надменные вершины,

Поэт – из перлов бурные костры,

И фабрикант – дубравы для машины;

Бесчувственные люди жгут сердца,

Забывшие для них про все на свете;

Разбойник жжет святилище дворца,

Гордящегося пиршеством столетий;

И гении сжигают мощь свою

На алкоголе – символе бессилья…

Но письма сжечь, – где я тебе пою

Свою любовь! где распускаю крылья!

Их сжечь нельзя – как вечной красоты!

Их сжечь нельзя – как солнечного неба!

В них отзвуки Эдема и Эреба…

Не может быть! вы лжете мне, мечты!

Мыза Ивановка

1909. Июнь

И ты шел с женщиной – не отрекись. Я все

заметила – не говори.

Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был черный.

Английский. На голове -

Сквозная фетэрка. В левкоях вся. И в померанцевых

лучах зари.

Вы шли печальные. Как я. Как я! Журчали ландыши

в сырой траве.

Не испугалась я, – я поняла: она мгновенье,

а вечность – я.

И улыбнулась я под плач цветов, такая светлая.

Избыток сил

В душе почувствовав, я скрылась вглубь. Весь вечер

пела я. Была – дитя,

Да, ты шел с женщиной. И только ей ты неумышленно

взор ослезил.

1912. Май

Быть может оттого, что ты не молода,

Но как-то трогательно-больно моложава,

Быть может оттого я так хочу всегда

С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,

Раскроешь широко влекущие глаза

И бледное лицо подставишь под лобзанья,

Я чувствую, что ты – вся нега, вся гроза,

Вся – молодость, вся – страсть; и чувства

без названья

Сжимают сердце мне пленительной тоской,

И потерять тебя – боязнь моя безмерна…

И ты, меня поняв, в тревоге, головой

Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно,-

И вот другая ты: вся – осень, вся покой…

Дылицы

1912. Июнь