Полное собрание стихотворений - Северянин Игорь Васильевич - Страница 47

Вы не видали средь осин

По направленью пятой горки

Сухие сморщенные корки

Того, что было – апельсин?

С другою женщиной, чей сын

Был создан мной на том пригорке,

Вы нас встречали средь осин,

По направленью к пятой горке?

Я спасся, спасся от трясин,

И вот опять один я в норке,

Мой разум ясен, взоры зорки,

И, что поэт опять один,

Вы не слыхали шум осин?

Вы мужу верная жена,

Но вам от этого не слаще

Грустите Вы все чаще, чаще,

Душа тоской поражена.

Мечта светла, мечта нежна,

Когда Вы с ней в ольховой чаще.

Вы мужу верная жена,

Но Вам от этого не слаще.

Как жизнь угрозна и страшна

В своей бездарности кричащей,

И где же выход настоящий

Тому, кто в ночь не знает сна,

Кто мужу верная жена?

Зажгла малиновый фонарь

И плачет на груди кузины.

Закат. Лиловые долины.

Томленье. И луна – янтарь.

Ей вспоминается январь.

Концерт и взор его орлиный.

Зажгла малиновый фонарь

И плачет на груди кузины.

Как обманул ее алтарь!

Грустит. Из небольшой корзины

На блюдечко кладет малины

И апатично, впредь как встарь,

Горит малиновый фонарь.

Ах, барышня, я Вас виню,

Что вы сестры не окрылили,

Что вместо каталога лилий

Позволили взглянуть в меню…

Я слов Своих не изменю

И, без особенных усилий,

Ах, барышня, я Вас виню,

Что Вы сестры не окрылили.

Муж хочет есть? ну, дать свинью;

Глядишь, цыпленком угостили;

Но вы же сами – в “новом стиле”,

И вдруг – не допустить к огню?…

Да, барышня, я Вас виню…

1913

Мыза Пустомержа

Ночеет парк, отишен весь бесстыжей тьмой.

Я прохожу, брожу во тьме, во тьме.

Я знаю я, что ждет меня ее письмо.

И хорошо мне оттого, и сон – в уме.

Здесь нет ее, но здесь они, и много их.

Что ты шипишь, хрипишь, скрипишь, ворчишь,

скамья?

Да, я сидел на трухло-злых столбах твоих.

Да, до нее и не она была моя.

И много их. И мне не счесть. Ну да, ну да.

Все знаю я. Все помню. Хочу забыть,

Как на траве, как на скамье, как у пруда

Случайных дев хотел в мечту я осудьбить…

Душа вне тела, ты – мечта! А груда тел,

Тел вне души – возмездье жизни за мечту.

Пока я ею до конца не овладел,

Души другой (и ни одной) я не прочту…

1911. Ноябрь

Гатчина

О своей любви Вы мне не говорите:

Я люблю мужа, у меня дети;

Не трудитесь расставлять сети,

А если пылаете, – сгорите!

Меня коробят ваши признанья,

Вы меня не уважаете. Оставьте.

От сантиментальностей избавьте,

Или – я скажу: “до свиданья”.

Ах, я хотела сказать: “прощайте”,

А сказалось отчего-то: “до свиданья”…

Ну что же делать? В наказанье

И вы можете сказать мне: “прощайте…”

И дождетесь моего прощенья…

(Все должно прощаться до свиданья…)

О, не правда ли: мое оправданье -

Ваше наслажденье?

1911. Ноябрь

Тебе доверяюсь: сочувствуй иль высмей,

Но выслушай несколько строк.

Читая твои укоризные письма,

Я снова печален и строг.

Во многом права ты, мне данная Богом,

Сберечь от опасного рва,

Но, критик суровый, во многом, во многом,

Прости, не совсем ты права.

Тебя все смущает: но кто же он, кто он?

Нахал? сумасшедший? больной?

Новатор в глазах современников, клоун,

В глазах же потомков – святой.

Я разве не мог бы писать примитивно,

Без новых метафор и слов?

Я так и пишу иногда. Но наивно

Порой от запетых стихов.

Твой ласковый голос когда-то мне вырек

(Ты помнишь, мой друг дорогой?),

Что я не новатор, что я – только лирик,

Дитя с мелодичной душой…

Сужденье твое – мне закон: твой поклонник

Я весь, – с головы и до ног.

Допустим, я лирик, но я – и ироник…

Прости. Я подавлен и строг.

1912

Тиана, как странно! как странно, Тиана!

Былое уплыло, былое ушло…

Я плавал морями, садился в седло,

Бродил пилигримом в опалах тумана…

Тиана, как скучно! как скучно, Тиана!

Мадлэна – как эхо… Мадлэна – как сон…

Я больше уже ни в кого не влюблен:

Влюбляются сердцем, но – как, если – рана?…

Тиана, как жутко! как жутко, Тиана!

Я пил и выплескивал тысячи душ

И девьих, и женских, – все то же; к тому ж

Кудесней всех женщин – ликер из банана!..

Тиана, как дико! мне дико, Тиана,

Вложить вам билеты в лиловый конверт

И ждать на помпезный поэзоконцерт:

Ведь прежде так просто – луна и поляна.

И вдруг – вы, снегурка, нимфея, лиана,

Вернули мне снова все миги тех лет,

Когда я был робкий, безвестный поэт,

О славе мечтавший, – без славы дурмана…

Тиана, как больно! мне больно, Тиана!

1913. Ноябрь

Да, стала лирика истрепанным клише.

Трагично-трудно мне сказать твоей душе

О чем-то сладостном и скорбном, как любовь,

О чем-то плещущем и буйном, точно кровь.

И мне неведомо: хочу сказать о чем,

Но только надобно о чем-то. Быть плечом

К плечу с любимою, глаза в глаза грузя.

Там мало можно нам, а сколького нельзя.

Какою нежностью исполнена мечта

О девоженщине, сковавшей мне уста

Противоплесками чарующих речей,

Противоблесками волнующих очей!

Не то в ней дорого, что вложено в нее,

А то, что сердце в ней увидело мое,

И так пленительно считать ее родной,

И так значительно, что нет ее со мной…

Мадлэна милая! Среди крестов вчера

Бродя с тобой вдвоем, я думал: что ж, пора

И нам измученным… и сладок был озноб,

Когда – нам встречные – несли дубовый гроб.

И поворачивали мы, – плечо к плечу,-

И поворотом говорили: “не хочу”.

И вновь навстречу нам и нам наперерез,

И нагоняя нас, за гробом гроб воскрес.

И были мертвенными контуры живых,

Под завывания о мертвых дорогих,

И муть брезгливости, и тошнота, и страх

Нас в глушь отбросили…

Живой на мертвецах,

Как я скажу тебе и что скажу, когда

Все всяко сказано уж раз и навсегда?!

1914. Декабрь

Вы на одиннадцатом номере, из Девьего монастыря,

Домой вернулись в черной кофточке и в шляпе

беломеховой,

С лицом страдальческим, но огненным,

среброморозовой мечтой горя,

И улыбаясь смутно-милому, чуть вздрагивая головой.

И было это в полдень солнечный, в одну из наших

зимных встреч

На парковоалейных кладбищах, куда на час иль

полтора

Съезжались мы бесцельно изредка, – давнишние ль

мечты сберечь,

Глаза ль ослёзить безнадежностью иль в завтра

претворить вчера…

Как знать? Да и зачем, любимая? Но “незачем”

больней “зачем”:

“Зачем” пленительно безвестностью, а “незачем”

собой мертво.

Так мы встречались разнотропные, наперекор всему

и всем,

Мы, не встречаться не сумевшие во имя чувства

своего…

Ни поцелуя, ни обручия – лишь слезы, взоры и слова.

Слегка присев на холм оснеженный, а часто – стоя

тайный час.

Какой озлобленною нежностью зато кружилась голова!

Какою хлесткой деликатностью звучало – “Вы”,