Криптография и свобода - Масленников Михаил - Страница 40

Вот на такие трудовые подвиги и направил меня партком Высшей школы КГБ. Работа тяжелая, противная и абсолютно бесплатная. Дело в том, что в социалистические времена в Высшей школе КГБ получать за работу деньги считалось ну, неудобно, что ли. Работа за идею – вот какой был идеал, проповедовавшийся со времен то ли ленинского бревна, то ли китайских хунвейбинов. Да и расценки на подобный сельскохозяйственный труд были соответствующими: сортировка 1 тонны картошки стоила около 2,5 рублей советских денег. Бригада из 5 человек, уматываясь вусмерть, за день могла отсортировать максимум 5 тонн картошки и, следовательно, заработать за день 12,5 рублей, по 2,5 рубля на человека. Поэтому даже логично было не связываться с такими деньгами: все, что оставалось после вычетов за питание и проживание с большой помпой перечислялось в детский дом.

Совхоз приставил к нашему отряду техника Виталика, задачей которого было обеспечение бесперебойной работы всех КСМ. Задачей, нужно прямо сказать, практически невыполнимой, что Виталик прекрасно понимал и делал из этого свои, соответствующие выводы. Виталикино тело, не подающее иных признаков жизни, кроме перегара, выносилось из укромного уголка и погружалось на трактор уже через два-три часа после начала работы, как раз к тому времени, когда все КСМ начинали ломаться. Осуществлялся разбор его наследства в виде гаечных ключей, отверток и плоскогубцев, после чего все будущие чекисты вспоминали кружок «Умелые руки» и КСМ каким-то чудом начинали снова крутиться.

Так прошла моя первая неделя в совхозе. Ребят, работавших со мной, сменили, а мне, естественно, смена не пришла. Ну ничего, ведь сам секретарь парткома Высшей школы КГБ обещал, что максимум через две недели меня заменят. Но через две недели очередной автобус привез мне вместо смены руководящие указания парткома: активизировать, мобилизовать, усилить работу. Я сразу вспомнил стройку госпиталя КГБ и все самые сочные выражения, услышанные там. Ведь все-таки основная моя задача – защита диссертации, никакой партком за меня ее не сделает, да и надоело уже бессменно торчать здесь, среди этой гнилой картошки и алкашей-совхозников. Не без труда отыскав в этой дыре телефон, я напрямую позвонил секретарю парткома и напомнил ему о его обещании.

Никакой любезности секретарь уже не проявлял. Похоже, что он вообще забыл про меня и про все свои обещания, поэтому мои напоминания вызвали в нем рычание. Поняв, что дальнейшие переговоры бесполезны, я бросил трубку и пошел по деревне в поисках человека, которому можно было бы излить свою душу. Тут же попался Шурик, секретарь парткома совхоза, который как нельзя лучше подходил для этой роли.

В процессе излияния-возлияния Шурик поведал мне сокровенные совхозные тайны. То, что в совхозе работают слушатели Высшей школы КГБ – страшная тайна. Но не от агентов иностранных разведок, а от одной шустрой бабы из соседнего совхоза, Героини Социалистического Труда, которая, если эта информация до нее дойдет, употребит все свои связи и влияние и перетащит такую непьющую халявную рабочую силу к себе, чтобы добиться новых высот в социалистическом соревновании знаменосцев пятилетки.

Излив Шурику душу, я, собрав последние силы, пришел в свою каморку и включил радио. Михаил Сергеевич Горбачев на очередном Пленуме ЦК КПСС объявлял о начале перестройки…

Раз впереди замаячила защита диссертации, значит, пора устанавливать хорошие отношения с Сергеем Николаевичем, секретарем Ученого совета факультета. Про Ученый совет и его секретаря здесь надо сказать несколько слов особо.

Ученый совет – это такой специальный орган, который имеет полномочия рассматривать диссертации и ходатайствовать перед ВАК – Высшей Аттестационной Комиссией – о присуждении соискателю ученой степени кандидата или доктора тех или иных наук. Ученый совет 4 факультета имел полномочия рассматривать диссертации по двум специальностям: 20.03.04 – теоретическая криптография и 20.03.05 – инженерная криптография. Разница между этими специальностями была довольно условная, обе они были связаны с математикой и криптографией, но неофициально на практике более престижным считалось защитить диссертацию по специальности теоретическая криптография – это означало, что в ней содержатся интересные математические результаты, красивые теоремы и нетривиальные доказательства. Диссертация по инженерной криптографии содержала, как правило, какие-то важные практические результаты, возможно и не содержащие в себе математической красоты и изящества, но которые принесли уже реальную пользу. Эта специальность была очень популярна для соискателей из 16 управления КГБ, «колонувших» какой-нибудь зарубежный шифр и решивших расписать подробности его вскрытия. По специальности теоретическая криптография присваивали, как правило, ученую степень кандидата или доктора физ.-мат. наук, а по инженерной криптографии – технических наук.

Ученый совет 4 факультета состоял из ведущих советских криптографов того времени, в него входили и наиболее опытные преподаватели с кафедр математики и криптографии, а также наиболее значимые специалисты-криптографы из 8 и 16 управлений КГБ и Министерства обороны. Заседания Ученого совета проходили раз в месяц и на них рассматривались либо одна докторская, либо две кандидатских диссертации. На практике ВАК автоматически утверждал все решения Ученого совета 4 факультета, поэтому принятие на Ученом совете решения о присуждении ученой степени означало успешную защиту диссертации и окончание длинной и нудной бюрократической процедуры подготовки к ее защите.

Из трех лет, проведенных мною в очной аспирантуре, расклад был примерно такой – первый год – сдача экзаменов кандидатского минимума и получение основных результатов, второй год – написание и оформление диссертации, ну а весь третий год – подготовка к защите, сбор отзывов и рецензий, «окучивание» Сергея Николаевича, секретаря Ученого Совета. С этим человеком мне уже приходилось сталкиваться во времена учебы на 4 факультете – он читал нам на третьем курсе лекции по марксистско-ленинской философии («бытие определяет сознание») и был прозван за это Фейербахом, хотя сам по образованию был математиком, кандидатом физ.-мат. наук.

Про философские изыскания Сергея Николаевича сейчас, по прошествии стольких лет, я ничего определенного сказать не могу, многое из той славной «науки всех наук» уже бесследно исчезло из моей памяти, да если когда что-то туда и западало, то, в основном, вместе с другой философско-преферансной истиной:

– Под вистующего – с тузующего, под игрока – с семерика.

Но это было почти 10 лет назад. Сейчас же, в 1985 году, Сергей Николаевич вернулся к своей основной специальности – математике, но общение с философией не прошло для него бесследно – он стал математическим бюрократом.

Для современного читателя будет наверняка очень скучным долгий перечень ВАКовских требований к оформлению диссертации, автореферата, рецензий и отзывов, которые Сергей Николаевич требовал скрупулезно соблюдать и в которых находил основной смысл своей деятельности. Но некоторые эпизоды из моего общения с ним, на мой взгляд, достаточно интересны, поскольку отражают ту атмосферу, обстановку в ученой криптографической среде тех лет.

Защита диссертации – это научный спор, в котором соискатель отстаивает правоту своих научных взглядов и результатов, изложенных в диссертации, а его официально утвержденные оппоненты их пристально изучают и анализируют, пытаясь найти в них ошибки, неточности, неоптимальные методы и любые иные недостатки. На Ученом совете эта дискуссия происходит уже в явном виде и по ее результатам совет выносит свое решение: присуждать или нет соискателю ученую степень. Оппоненты – это тоже живые люди, иногда на заседании совета происходили примерно такие диалоги.

– В этой теореме содержится ряд неточностей, однако в личной беседе с автором…

– Это в какой такой беседе? В ресторане, что ли?

Но это скорее исключение из правил. Защита диссертации – это серьезное мероприятие, а члены Ученого совета – это весьма и весьма уважаемые всеми люди. Защита диссертации почти никогда не превращалась на 4 факультете в театрализованное представление, любой соискатель должен был быть всегда готов к каким-то неожиданным вопросам, к критике, к выявленным его оппонентами ошибкам, в общем, к нормальной научной дискуссии. Так было в большинстве случаев, но на мою долю выпало один раз увидеть исключение из этого правила.