Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы) - Есенин Сергей Александрович - Страница 47

Откликов на поэму было немного. Рецензируя журнал «Всевобуч и спорт», В.И.Блюм отмечал, что в нем «литература пока представлена стихотворением С.Есенина — „Небесный барабанщик“, при всех неизбежных у Есенина коровах с их хвостами и пасхами с обедней и свечкой все же достаточно бодр<ым> и яростн<ым>…» (газ. «Вечерние известия Московского совета рабочих и красноармейских депутатов», М., 1919, 6 декабря, № 412; подпись: Тис).

По выходе первого сборника имажинистов «Конница бурь» С.Ф.Буданцев писал: «Сергей Есенин представлен маленькой поэмой „Небесный барабанщик“. Есенин — поэт с сильным лирическим дарованием. Только очень наивные критики могут всерьез принимать наигранный пафос, переходящий в крик, его поэм <следует первая строфа третьей главки поэмы>,— эта неглубокомысленная и старая погудка (слегка на новый лад) вовсе не худшие строки из „Небесного барабанщика“» (журн. «Художественное слово», М., 1920 (на обл.: 1921), № 2, с. 63; подпись: С.Б.).

Таким «наивным» (по терминологии Буданцева) критиком оказался П.С.Коган: «Есенин — один из немногих поэтов, душа которого бушует пафосом наших дней, который радостно кричит: „Да здравствует революция на земле и на небесах“, жаждет битвы и знает, что враги всякого движения — это „белое стадо горилл“. Он чувствует бурную динамику революции, как редкие из наших поэтов. Но он по-своему протянул нити от крестьянской исконной воли к ее конечным целям <приведены две заключительные строки первой главки и две последние строфы второй главки поэмы> (Кр. новь, 1922, № 3, май-июнь, с. 259; вырезка — Тетр. ГЛМ).

Небесный барабанщик. — Источник этого образа — скорее всего мифопоэтический: по одному из народных преданий, изложенному в «Поэтических воззрениях…», «доныне видят в облаках и тучах небесных воинов. <…> В среде этих ратников есть безголовый барабанщик; зашумит ли в лесу буря — это он стучит в свой громкий барабан» (Аф. III, 173).

Старк Леонид Николаевич (1889–1937) — литератор, партийный журналист, в 1919 году соредактор газеты «Советская страна», где публиковался Есенин; позднее — на дипломатической работе.

Нынче с воды луну / / Лошади выпили. — Ср. с «Автобиографией» (1924): «Ночью луна при тихой погоде стоит стоймя в воде. Когда лошади пили, мне казалось, что они вот-вот выпьют луну, и радовался, когда она вместе с кругами отплывала от их ртов».

Пантократор (с. 73). — Газ. «Советская страна», М., 1919, 17 февраля, № 4; сб. «Конница бурь. Второй сборник имажинистов», <М.>, 1920, с. 3–6; Т20; Рж. к.; Т21; Грж.; И22; ОРиР; Б. сит.

Беловой автограф третьей части поэмы (ст. 33–48) — запись в альбоме И.В.Репина (РГАЛИ) с авторской датой: «1919. Февраль 18. Москва».

Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.). Датируется по Рж. к.

В первой публикации имелось посвящение: «Р.Ивневу». Рюрик Ивнев (Михаил Александрович Ковалев; 1891–1981) — поэт; был знаком с Есениным с 1915 года, участвовал в группе имажинистов. Оставил развернутые воспоминания о Есенине, а также мемуарную заметку «Как Есенин посвятил мне „Пантократор“»:

«Уже первые строчки „Пантократора“ <приведена начальная строфа> меня восхитили. Я жадно слушал, что будет дальше.

Я затаил дыхание (Есенин меня предупредил, что стихотворение будет довольно большое), со страхом думая, неужели будет срыв. Я по опыту знал, что если стихотворение сразу, с первых строк, очаровывает, ослепляя своим блеском, то любая следующая строка, чуть-чуть ниже мастерством, может испортить все впечатление даже от хорошего стихотворения.

Но строки летели, как разгоряченные кони, нигде не спотыкаясь. Образы, один ярче другого, плыли над нами, как облака.

Когда он кончил читать, я не мог сдержать своего восторга и, как это было принято у нас, когда какое-нибудь из прочитанных стихотворений нам очень нравилось, я обнял Есенина и поцеловал.

Он почувствовал, что стихотворение мне действительно понравилось, и сказал:

— Ну, раз оно тебе так нравится, то я посвящаю его тебе.

Через несколько дней после этого оно было опубликовано…» (РГБ, ф. Р.Ивнева, автограф с датой: 7 января 1969 г.).

О публичном чтении поэмы на вечере в московском кафе «Домино» (скорее всего, зимой 1919 года) вспоминал А.М.Сахаров: «Читали: Кусиков, Шершеневич и др. Последним вышел Есенин. Вошел на эстраду, кутаясь в свою чуйку, по-извозчичьи засовывая руки рукав в рукав, словно они у него мерзли — и начал читать „Пантократор“. Читал он хорошо, зажигаясь и освобождая себя от всего связывающего. Сначала были освобождены руки, и он энергически размахивал правой рукой, затем на помощь пришла левая, полетела, сброшенная с головы, шапка, из-под которой освободились пышные волосы цвета спелой ржи, волосы золотисто-соломенные с пробором посредине головы, и он весь закачался, как корабль, борющийся с непогодой. Когда он закончил, в зале была минута оцепенения, а вслед за тем гром рукоплесканий» (ГЛМ).

В марте 1919 г. В.С.Миролюбов (бывший тогда в Москве) пометил в своей записной книжке: «Есенин так прокричал свое стихотворение „Пантократор“, что я ничего не понял. Сильный крик. Так нельзя „читать“» (ИРЛИ, ф. В.С.Миролюбова; цит. по кн. «Литературный архив: Материалы по истории русской литературы и общественной мысли», СПб., 1994, с. 36).

Г.Ф.Устинов, в пору повседневного общения поэта с которым был создан «Пантократор», год спустя отмечал: «Человек — Гражданин мира — вот есенинский идеал, коллективное творческое всех во всем — вот идеал есенинского строительства мирового общежития. В „Пантократоре“ <…> Есенин больше всего сказался как революционер-бунтарь, стремящийся покорить к подножию Человека-Гражданина мира не только Землю, но и весь мир, всю природу. Он верит в неисчерпаемый источник человеческих сил и талантов, верит в непобедимую силу коллективного творчества, — силу, которая, если захочет, то может вывести Землю из ее орбиты и поставить на новый путь…» (газ. «Советская Сибирь», Омск, 1920, 1 февраля, № 23(94): Лит. прил. № 2).

Эти слова вполне соответствуют дневниковой записи (от 6 марта 1919 года) другого собеседника Есенина того времени — И.В.Репина: «Москва. „Люкс“, двенадцать часов ночи. Идет горячий спор о революции. Нас шесть человек. Сергею Есенину охота повернуть земной шар. Нашу русскую зиму отодвинуть на место Сахары, а у нас цвела бы весна: цветы, солнце. И все прочнее в нем горит поэтический огонь… Он живой, славный малой» (РГАЛИ, ф. И.В.Репина; разыскание В.В.Базанова).

По выходе второго сборника «Конница бурь» «Пантократор» был мимоходом выделен С.Ф.Буданцевым: «Поэма „Пантократор“ Сергея Есенина несравненно лучше „Небесного барабанщика“, не оттого ли, что лиричнее? Худшая часть — первая — плоха именно от насыщения ее несвойственной поэту патетикой и восклицаниями» (журн. «Художественное слово», М., 1920 (на обл.: 1921), № 2, с. 63).

Соратники Есенина по имажинизму вскоре стали использовать строки его поэмы в своих эссе для подкрепления тех или иных суждений. Так, А.Б.Мариенгоф открыл главку «В чреве образа» своего трактата об имажинизме следующими словами: «Поэтическое произведение, имеющее право называться поэмой и представляющее из себя один обширнейший образ, можно сравнить с целой философской системой, в то же время совершенно не навязывая поэзии философских задач, а ряд вплотную спиной к спине стоящих образов — с философскими трактатами, составляющими систему.

Для вящей убедительности я считаю возможным процитировать из поэмы „Пантократор“ С.Есенина место, почти удовлетворяющее колоссальным требованиям современного искусства <следуют первые три строфы второй главки поэмы>» (в его кн. «Буян-остров: Имажинизм», М., 1920, с. 15–16; авторская дата — «Май 1920»).

В июне 1920 года (авторская дата) И.В.Грузинов рассуждал: «Имажинизм — поэзия космическая. <…> Космическое в некоторых произведениях С.Есенина выявляется с особой торжественностью, с торжественностью народного праздника <приведены финальные четыре строки „Пантократора“ в первоначальной редакции>» (в его кн. „Имажинизма основное“, М., 1921, с. 19–20).