Повести и рассказы - Бианки Виталий Валентинович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/93
• Следующая

Она нежно любила своих сыновей. Она совсем не замечала, какие оба они смешные — тупоморденькие телята-губошлепы с большими головами, точно по ошибке приставленными к куцым тельцам на высочайших тонких ногах. Тельца их были покрыты мягким рыжеватым пухом.

Лосиха подошла к младшему и шершавым ласковым языком стала нежно облизывать его с головы до пят.

Но малыш был против таких нежностей. Он шмыгнул у матери между ног и принялся жадно сосать, тыкаясь губастой мордочкой в ее теплый живот.

Старший сейчас же присоединился к нему.

Вдруг лосиха громко фыркнула, рванулась и быстро пошла в лес. Коротким, тревожным мычанием она звала за собой детей.

Лосята кинулись за ней. Вбежав в лес, старший ловко перескочил через толстый ствол поваленного бурей дерева и очутился рядом с матерью. Младший прыгнул вслед за ним, но копытцами передних ног он задел за дерево, больно ударился об него — и скатился на землю.

Лосиха сейчас же вернулась к нему.

Сзади страшно щелкнули волчьи зубы, но волк не решался напасть на теленка при матери.

Серый враг хорошо знал, как опасно приближаться к старой лосихе: у нее хоть нет рогов, зато копыта острей, чем у лося-быка.

Лосята росли быстро. Через месяц они совсем окрепли и научились уже глодать таловые и осиновые веточки, хоть и продолжали еще сосать мать.

В конце лета мать привела их в стадо.

Они живо перезнакомились с двумя другими маленькими лосятами и валюном — перегодовалым молодым лосем.

Младший лосенок отличался особенно веселым и бойким нравом. Он сейчас же кувырнул одного за другим обоих чужих лосят и непременно стал бы у них предводителем, если б не его старший брат. Пока лосята ходили с лосихами, его старший брат был у них коноводом во всех играх, потому что он был самый сильный.

Осенью обе лосихи куда-то вдруг исчезли. Водить и стеречь маленьких лосят остался старший валюн.

Он не умел так хорошо беречь малышей, и однажды большая серая рысь, неожиданно спрыгнув с дерева, переломала хребет одному из чужих лосят.

Лосихи вернулись через месяц, а скоро к ним присоединился и старый лось-бык.

И тогда опять всё пошло на лад. Лось был строгий, слушаться его надо было сразу, с первого знака. Зато при нем никто не смел тронуть стада. И он не мешал играм веселых лосят.

Стадо переходило с места на место, всё дальше подвигаясь на восход. Только когда выпадали глубокие снега и ходить становилось трудно, оно неделями простаивало в высоких осинниках.

Но и здесь пищи хватало: лоси грызли вкусную горьковатую кору деревьев и обламывали ветви.

За спиной у старших младшему лосенку жилось беспечно. Только и было дела у него, что есть, да расти, да играть, да слушаться лося-быка.

Через год его уже было не узнать. Он стал крупным зверем. Морда его сильно удлинилась, вся фигура стала стройной. Из опупков-шишечек на лбу выросли острые, загнутые вперед и кверху рожки-спицы.

Следующей осенью он стал сам предводителем маленького стада прибылых лосят, на то время, пока пропадали куда-то лосихи. Он ведь был уже валюном.

Детство кончилось.

Захлопал крыльями глухарь, срываясь с ветки.

Одинец проснулся.

Солнце уже клонилось к вечеру. В животе урчало: пора на жировку.

Одинец поднялся с лежки.

— Выкинь ты из головы Одинца убить, — сказал Ларивон, выслушав рассказ о злоключениях охотника. — Упреждал ведь тебя, каков зверь. Не то, что псам, — и человеку не спустит. Есть тут у нас еще лосёнок — один ходит. Не та стать, слов нет, а всё ж таки отростков о трех рога будут. Я тебе и место покажу.

— Ты отговаривать меня брось, дядя! — сердито краснея, сказал охотник. — Скажи лучше, как мне его теперь без собак найти?

— Наше дело — сторона, — равнодушно согласился крестьянин. — Только ты трудное задумал. Не сдогадаюсь, что тебе и присоветовать теперь.

Ларивон задумался, попыхивая короткой носогрейкой.

— Разве вот чего еще попытать? Удача будет, — вплотную зверь подойдет. Караулить только терпенье надо.

— Терпенья хватит у меня, не беспокойся, — быстро отозвался охотник. — Что надумал?

— Место есть одно в помещичьем лесу, — летом ребята в шалаше там жили. Одинца они солью к себе приманивали. Он слышь, по сю пору на то место ходит — привычен стал.

— А что же они его не убили? — удивился охотник.

— Уж такие были ребята. Даром, что с голоду, — всякую даже насекомую уважали. Птицу, зверя тоже с разбором стреляли, которых и вовсе не трогали.

Охотник почувствовал скрытый упрек себе в словах крестьянина. Это задело его.

— Просто, значит, струсили, — презрительно сказал он, передернув плечами.

Об охоте на искусственных солончаках охотнику приходилось слышать и раньше. В Сибири так бьют маралов. Падкие до соли, олени выгрызают в земле ямы, и туда снова и снова охотники наливают густой раствор поваренной соли.

«Великолепный случай подкараулить Одинца, — думал охотник. — Главное, и собаки не понадобятся».

В тот же день Ларивон привел его в очень живописный уголок леса. Громадные вековые ели, гладкие осины подошли здесь вплотную к невысокому, но крутому обрыву. Внизу под ним бесшумно бежала гибкая лесная речка. За ней широко простерлась большая казенная вырубка с одинокими, на равном расстоянии друг от друга, стройными соснами.

Под елями у пня была узкая ямка, густо истоптанная кругом круглыми лосиными и острыми косульими следами. Охотник высыпал в нее два фунта поваренной соли.

Ларивон рассказал, что Одинец приходит обычно с казенной вырубки, и показал, где сделать шалашку, чтобы зверь не учуял спрятавшегося человека.

Теперь надо было только подождать несколько дней, чтобы Одинец пришел «отведать гостинца», как выразился крестьянин. Почувствовав доверие к шалашке, лось перестанет к ней подозрительно приглядываться и принюхиваться.

Придя к ямке вечером на четвертый день, охотник легко убедился, что зверь пошел на приманку: в траве осталась свежая куча лосиных, напоминающих овечий помет, только гораздо крупней, продолговатых «орешков».

Охотник засел в шалашку из густых еловых лап, прислонился спиной к шершавому стволу ели — и приготовился терпеливо ждать.

Вечер выдался погожий. Лес по-осеннему молчал, только теплый ветерок шелестел листвой.

Скоро и он улегся. Стало совсем тихо в лесу. Охотник сидел, напряженно вслушиваясь в тишину.

Он ждал треска сучьев, который должен предупредить его, что зверь подходит. Готовая к выстрелу винтовка лежала у него на коленях.

Понемногу томительное чувство одиночества стало его охватывать. Он в первый раз собирался ночевать в лесу один и никогда еще не испытывал той легкой жути, той странной неуверенности в себе, которая в сумерках охватывает человека в незнакомом месте. Смутное предчувствие неожиданных встреч настораживало зрение и слух.

«Хоть бы собака рядом, — тоскливо думал он. — До чего тут всё какое-то… чужое».

Он не доверял лесу. В каждом дереве ему начинало мерещиться что-то подозрительное, что-то враждебно насторожившееся. Всюду чудились незаметно следящие за ним' глаза. Он не верил тишине: в ней что-то притаилось, ждало.

Вдруг сильный шум листвы, треск и тяжелый удар по суку! Охотник вздрогнул так, что винтовка сама подскочила с колен и попала ему в руки.

Стрелять, — но куда, в кого? Снова было тихо, так тихо, что слышно было мелодичное журчание речушки под обрывом. Остановившееся было сердце вдруг громко затукало в груди охотника.

Теперь он знал, что кто-то есть рядом.

«Как зашумит опять, — решил он, — сразу вскину ружье и буду стрелять».

Тянулись минуты, но шум не повторялся.

«Знать бы только, где он притаился», — думал охотник, не пробуя даже догадаться, кто этот «он». И всё пристальней всматривался в темнеющие деревья.

• Предыдущая
• 22/93
• Следующая