Ведьмино отродье - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 40

А впрочем, что тебе до этого? Там, в Дымске, грызлись, здесь — ничуть не лучше. И так везде. Всегда. На то и Равновесие. И Башни нет. А мельница уже построена. Теперь берут подряд на Третий Акведук, и там тебя назначат уже обером и выдадут на обера патент…

А дальше что?! И он вскочил и заходил по комнате. Час, два ходил и тяжело сопел, потом не выдержал, открыл сервант, налил себе душистых капель, выпил, успокоился. Лег…

Нет, не помогло. Так и лежал всю ночь с открытыми глазами. Там, в Дымске, — не мое, здесь, в Бурке, — не мое. А где тогда мое и что тогда мое? Ведь Башни нет! Она придумана затем…

Зачем?! Вскочил…

А было уже утро. Оделся, вышел, не позавтракав, пошел.

Шел, шел…

Подвал! Как ты попал сюда? Ведь ты не собирался! Но если так…

Спустился. Поприветствовал. Старик, конечно, был немало удивлен, но сделал вид, что будто ничего такого не случилось. Провел к столу, дал книгу, сел напротив. Рыжий взял книгу, развернул. На титуле — «О крепости конструкций». Сразу поморщился. Закрыл.

— Что, я не угадал? — спросил старик.

— Н-ну, как сказать…

— А так. Как есть.

Старик смотрел ему в глаза и улыбался. Рыжий молчал. В подвале было тихо. Пыль, солнечные блики на столах. По улице проехал экипаж. Прошел разносчик, прокричал: «Горячие! Горячие!». И снова тишина. Утром никто в подвал не заявляется, все заняты…

И вдруг старик сказал:

— Мы с вами уже скоро год как знакомы. А так до сих пор один другому не представились. А ведь давно пора! Так вот, меня зовут Сэнтей. А вас?

— Ловчер, — заученно ответил Рыжий. — Я… это… Я учетчик на строительстве.

— А раньше?

— Хм… Сержант! Двойной Тримтакский Легион. Уволен вчистую.

— Наслышан, — и Сэнтей кивнул. — А если… будем искренни! — и тут он как-то странно улыбнулся. — Да вы только попробуйте! Скажите, кем вы были раньше. Ведь я же вам не враг. И мы одни, — глаза их встретились. — Ну!.. Ну!

Но Рыжий отвернулся. Тогда Сэнтей, немного помолчав, тихо сказал:

— Хотите, я за вас отвечу?

— Вы?! — удивился Рыжий.

— Да, — по-прежнему тихо и совершенно спокойно ответил Сэнтей. — Так вот, вы не сержант, а много, много выше по званию. В прошлом году вы прибыли сюда на поиски… не будем говорить, чего, но не нашли того, что искали. И разуверились в себе. И вообще, просто устали. Ну что ж, коли так, тогда вам пора возвращаться обратно. Тем более что там, откуда вы пришли, вас ждут.

— Что?! — Рыжий подскочил.

— Да, это именно так, — невозмутимо подтвердил Сэнтей, — вас ждут. Не верите? Так посмотрите… Да, мне в глаза. В глаза. В глаза, я говорю! Сэнтей уже почти кричал, и…

Где он?! Нет его — исчез! Зато вместо него…

Дворец поменьше княжьего, да и крыльцо пониже. А на крыльце…

Стоит Урван! И он кричит:

— Вот это встреча! Ар-р! Наконец-то вернулся! — и побежал с крыльца…

А Рыжий отшатнулся, осмотрелся. Да, площадь, улицы — это и впрямь Хвостов. Пруд, дыни, пасека — все без обмана… И, главное — Урван! Возле тебя — совсем. И он хотел было обнять тебя, да не решился. Сказал только:

— Ух, как я рад! А мы-то уже думали…

И замолчал. И ты молчал, ты весь дрожал, тебя качало. Не удержался сел. А он, Урван, стоял, сопел, переминался на стопах… И наконец сказал:

— Прости меня. Я тогда… глупо, да, совсем неумно поступил. Но, понимаешь, здесь… А! После объясню. Пойдем, передохнешь, а утром — сразу в Дымск. Вдвоем! Князь ждет тебя, он так и не поверил в то, что ты погиб, что в Зыби утонул, а ведь туда вели твои следы… Ар-р! Что с тобой? Ар-р! Ар-р!..

И все исчезло. Рухнуло. Пропало. Рыжий лежал возле стола. Сэнтей сидел над ним, осторожно тряс за плечо и приговаривал:

— Да что с тобой? Да что с тобой? Очнись!

Рыжий очнулся. Сразу встал. Перед глазами все плывет… Сэнтей спросил:

— Ну, видел?

— Д-да.

— И что?

— Твой… призрак… Да, конечно, просто призрак! Так вот: твой призрак обознался! Я никакой не Рыжий, я…

— Ловчер?

— Нет.

— А кто тогда?

— Никто! — и Рыжий сел к стене и перевел дыхание. — Я — это я, и больше ничего.

— Так, хорошо, — Сэнтей прищурился. — Ты — это просто ты. Что было умерло. Жить, как другие, ты не хочешь. Да и не можешь, кстати, да! Но зато у тебя есть одна мечта. Ведь это так?

— Почти. Была мечта. Уже была.

— Но почему же? Она есть! Иначе б ты давно уже вернулся в Дымск или пришел в Коллегию и получил патент на обера. Но Башня не дает тебе покоя…

— Башни нет!

— Есть.

— Где?

— О! — и Сэнтей даже причмокнул. — Найти ее — это великая удача. Мало кому такое удается. Но, думаю, внук Старой Гры… Я не ошибся?

Рыжий не ответил.

— Н-ну, хорошо, — сказал Сэнтей. — Договорились раз и навсегда: что было — умерло. И вообще, а было ли оно? Конечно, не было. И, значит, так: ты — Ловчер, я — Сэнтей. И ты пришел ко мне, спросил, а я тебе ответил: да, ты войдешь в Башню Семи Печалей, но лишь тогда, когда придет твой срок. Ну а пока… Вчера мне дали одну книгу. В ней шесть подпорченных страниц. Так вот, пойдем, я дам тебе пергамент и перо. Ты будешь переписывать, а я буду платить тебе за это. Так — каждый день. Годится?

— … Да.

— Вот и прекрасно!

И началась совсем другая жизнь. Утром, позавтракав, Рыжий, ни на что не отвлекаясь, сразу спешил в книжный подвал на улицу Стекольщиков. Там, в задней комнате, он садился за конторку и своим крупным, аккуратным почерком переписывал пришедшие в негодность книги. Работал он весьма добросовестно и потому, случалось, зарабатывал по целых три монеты в день, то есть ничуть не меньше, чем учетчиком. А вечером читал, теперь уже бесплатно. И книги Рыжий брал уже не с полок в общем зале, а здесь, рядом с конторкой, в маленьком железном шкафу, укромно стоявшем за массивными напольными часами. Сэнтей дал ему ключ от шкафа и сказал:

— Читай все, что тебе понравится, но только в зал не выноси.

— Но почему это? — не понял Рыжий. — Ведь книги здесь совершенно такие же, как и там.

— Да, это так, — согласился Сэнтей. — Но, тем не менее, теперь привыкай вот к такому порядку. Так надо. И вообще, отныне будет так: все, о чем ты прочтешь, будешь пересказывать только мне одному. А почему это так, скажу одно: надо!

И так оно с того дня и было. Рыжий вначале переписывал, потом читал, потом пересказывал. Сэнтей его внимательно выслушивал, кивал… А после, улыбаясь, возражал, опровергал, доказывал обратное. А Рыжий должен был не соглашаться с ним и — только обоснованно — отстаивать свое. А если это у него не получалось, тогда Сэнтей подбадривал его, подсказывал… и снова возражал. Лежал на пуфаре, задумчиво прищурившись, смотрел на потолок и рассуждал — часами. Спор для него был как любимая игра, как для кого-то кубик или шу. Спор, говорил он, — это высшее познание. Спор — это жизнь, жизнь — это спор, и, значит, все, что окружает нас, достойно спора, то есть переосмысления. И он, Сэнтей, действительно мог спорить обо всем…

И только один раз, заслышав о Создателе, он тотчас помрачнел, сказал:

— А вот об этом лучше помолчим. Не нам о нем судить.

А после встал и подошел к столу, зажег огонь в спиртовке. Он жил один и не держал прислуги. Он и готовил себе сам, и сам же за собою прибирал. Когда Рыжий спросил, откуда он узнал о его дымском прошлом, Сэнтей ответил так:

— Прочел. В твоих глазах… — а после рассмеялся и добавил: — Не бойся, это шутка. Ведь ты же знаешь, что читать в чужих глазах запрещено законом.

И замолчал, а Рыжий не посмел его подробнее об этом расспрашивать. Лег, засопел. Сэнтей ни разу не грозил ему, ни в чем не упрекал. И вообще, движения его были всегда неторопливые, спокойные, речь тихая. Даже с разносчиком, который приносил ему продукты и брал втридорога, Сэнтей был неизменно вежлив и учтив. И, тем не менее, когда Сэнтей вдруг замолкал и уходил в себя, Рыжий не смел его тревожить. И это вовсе был не страх, не почитание, а нечто ему прежде совершенно незнакомое. Или давно забытое. Ибо, быть может, так же в Дымске на реке, когда он видел подо льдом Подледного…