Конан и Посланник мрака - Локнит Олаф Бьорн - Страница 7

Аластора, похоже, осеняли схожие мысли. Он отвечал невпопад, ерзал на месте, украдкой быстро оглядывался через плечо, хотя Конан взял с нас слово, что мы не будем этого делать. Мое терпение иссякало, словно вино в прохудившемся бурдюке. На дне оставались последние жалкие капли, когда из зарослей прошлогоднего жухлого бурьяна, осторожно переставляя широкие лапы и с опаской косясь по сторонам, вышла огромная псина. От неожиданности я ойкнула, а Аластор сверзился вниз.

Зверюга получилась замечательная, явная помесь волка и охотничьих собак Пограничья. В холке пес доставал мне до середины бедра, густая шерсть – смолянисто-черная с белыми подпалинами, уши торчком, вытянутый хвост мелко подрагивает.

– Кораннон, – растерянно сказала я. – Всегда представляла их именно такими.

Я думала, что замориец немедля захочет уточнить смысл непонятного слова, однако ему, похоже, были известны кое-какие легенды полуночных народов. Сказания о кораннон, псах Дикой Охоты, безлунными ночами мчащихся по небесам и земле, частенько рассказывают в Нордхейме и в Киммерии. Я сама услышала эти страшноватые сказки от бабушки. Она была родом из клана Дайрех, так что я на четверть тоже киммерийка, хотя предпочитаю об этом не распространяться.

Черный пес сел и выжидательно уставился на нас, нетерпеливо подметая землю хвостом. Совершенно справедливо намекал, что пора действовать.

– Кхм, – я откашлялась. – Значит, вот что я придумала. Месьор Аластор выедет из Бельверуса через Королевские ворота, я и…

– И Кораннон, – с готовностью подсказал замориец. Попытался погладить зверюгу за ухом, та отодвинулась и глухо заворчала.

– Ладно, пускай Кораннон, – согласилась я. – Мы – к Полуночным, потом свернем на полдень, в обход крепостных стен. В полулиге от города, на Дороге Королей торчит большой постоялый двор, называется «Предместье». Встречаемся там. Отставшего или замешкавшегося ждем в течение колокола, потом оставляем весточку и уезжаем. Держимся проселочных дорог, направление – к Нумалии. Согласны?

Аластор прикрыл глаза, видимо, мысленно представляя окрестности немедийской столицы, и размашисто кивнул. Пес, получивший имя Кораннон, тоже кивнул. Все верно, оборотень и в зверином облике сохраняет часть человеческого разума, понимая обращенные к нему слова. Эртель и Веллан утверждали, будто в состоянии даже мысленно переговариваться друг с другом или с другими волками своей стаи, но предупреждали: самое большое искушение для племени Карающей Длани – остаться зверем навсегда. Мол, жизнь животного намного приятнее и проще, нежели человеческая.

Стража Полуночных ворот Бельверуса не обратила на девицу в мужском наряде и бежавшую рядом с ней большую черную собаку никакого внимания. Мы благополучно миновали подвратную арку барбикена следом за тяжело груженой повозкой с тисненым на пологе гербом Оружейной Гильдии, и я невольно оглянулась. Что ж, я хотела действий и приключений – я их получила. Полной мерой. Теперь бы еще сохранить голову на плечах, и все будет просто замечательно.

Крутившийся под ногами у лошади черный пес басисто гавкнул, поторапливая.

– Раскомандовался, – беззлобно огрызнулась я. Кораннон гавкнул еще раз и убежал вперед.

Город Даларна, Немедия.

18 день Второй весенней луны.

Маленькие немедийские городки своеобразно очаровательны. Они не обносятся крепостной стеной, находясь под защитой главенствующего на холме или скале баронского замка. Домики (не выше двух-трех этажей) чистеньки и аккуратны, обшиты белыми или коричневыми деревянными панелями, черепичные крыши, палисаднички… А знаменитый немедийский «порядок» старательно поддерживается даже во времена смуты.

Бургомистр Даларны оказался человеком изумительно предусмотрительным. Город находится между двух враждующих лагерей: на Полуночи бунтовщики, объявившие Рокод королю Тараску, на Полудне – сам Тараск вместе с конными тысячами и легионами щитников, оставшихся верными правителю. Даларна – ровнехонько посередине и пока не приняла ничью сторону. Точнее, барон Даларна, на землях которого находится город, поднял свою дружину и увел на Полночь, присоединившись к мятежу. Городской совет из осторожности доселе не принял решения, кого поддержать. Посему месьор бургомистр, балансируя на грани между двумя изменами – изменой Ольтену и изменой Тараску – принял своеобразный нейтралитет, выразившийся прежде всего в городской символике. Со всех знамен, украшавших Даларну, за одну ночь спороли золотого немедийского дракона, однако пришивать Звезду Роты-Всадника, превратившуюся в символ мятежников, не стали. Обычное черно-бело-красное знамя Немедии. И патриотично, и никому не обидно.

Однако на следующий день по нашему с Велланом прибытию в Даларну, где мы решили пару дней передохнуть от бешеной гонки по дорогам Срединной Немедии, по городу зашелестели слухи, что не такое уж крохотное войско принца Ольтена и герцогини Даны Эрде находится всего в двадцати пяти лигах пути. Господин бургомистр поднял тихую панику – граф Монброн, наведывавшийся в городскую управу сделать отметку в своей дипломатической подорожной, выданной аквилонским посланником, с хохотом рассказывал, будто канцеляристы ныне перекапывают горы пергаментных свитков и подшивок с законодательными уложениями государства, выискивая закон о Рокоде. Мол, бургомистр приказал немедленно таковой отыскать и действовать согласно древним традициями. Главное, найти в законе лазейку, которая не позволит армиям враждующих сторон разорить город.

Ближе к вечеру мы вчетвером – очаровательная баронесса Целлиг, Веллан, Маэль Монброн и я – отправились погулять. Последствия законодательных изысканий управителя Даларны присутствовали налицо: над городской управой развевалось знамя Рокода (красное квадратное полотнище и четыре языка – два белых и два черных соответственно). Сие означало, что город, управа, гильдейский совет и собрание ремесленников согласились с законностью требований принца Ольтена и присоединились к освященному традициями мятежу против власти Бельверуса. Постановление о поднятии Рокода прибито к дверям ратуши и оглашено городскими герольдами. Городское ополчение (не собиравшееся, наверное, лет двести) муштровалось на рыночной площади срочно отысканным для такого дела отставным полусотником гвардии (кстати, хромым на одну ногу). Городской страже и дознавательной управе строжайше предписано блюсти нейтралитет и подчиняться лишь законам – только чьим, непонятно.

Одно слово, провинция. Даже мятеж должен быть обставлен с соответствующей церемонностью и соблюдением старинного права.

На въездах в Даларну, кстати, установили деревянные рогатки. Раз город в Рокоде, то необходимо строжайше следить за проезжающими и не пущать подозрительных, особенно если таковые подозрительные держат сторону Тараска. Дабы не нашпионили.

Единственный присутствующий в городе настоящий шпион, сиречь граф Монброн, смеялся в голос и настоятельно предлагал всей компанией пойти что-нибудь разведать. Скажем, когда в последний раз чистились мечи у стражи, какими именно вилами вооружены ополченцы, трех или четырехзубыми, и как давно сделан самый новый из имеющихся в городе арбалетов – десять лет тому или двадцать?

– Я устала! – поморщилась Цинтия, которую мы по ее же личной просьбе называли весьма легкомысленным имечком Цици. – Месьор граф, остроумие прекрасно, но уже поздний вечер, скоро стемнеет. Маэль, будь столь любезен, проводи меня в комнаты…

– А я для такого дела не гожусь? – немедленно возмутился Веллан. Я лишь ухмыльнулся. Ехали мы уже полных четверо суток, и за минувшее время Веллан с графом Монброном наперебой куртуазничали с молодой баронессой, которая делала вид, будто сомневается, кому отдать предпочтение – прекрасно воспитанному аквилонскому графу или голубоглазому варвару из Пограничья, очаровывавшему своей непринужденностью в манерах. Меня Цици как мужчину не воспринимала, видимо, полагая, что волшебники – особый сорт людей, наподобие митрианских монахов, у которых мужское естество давно отсохло и отвалилось за ненадобностью. Посему баронесса Целлиг постоянно прибегала ко мне жаловаться на обоих героев, «не дававших ей проходу». Кажется, Цици сама к этому стремилась, напропалую раздавая авансы обоим, но, как приличная немедийская дворянка, обязана была возмущаться мужским нахальством и благородно лицемерить. Я, бедный, покорно выслушивал ее излияния, обещал серьезно поговорить с графом и сделать суровое внушение Веллану, но тем и ограничивался. Это была своего рода затянувшаяся игра.