Сумчатые баллады - Antrekot - Страница 2

• Предыдущая
• 2/29
• Следующая

Как—то раз наше налоговое бюро прислало мне счет. Смотрю я на него и горько рыдаю. Дело в том, что по причине переводческого моего заработка эти негодяйские личности систематически навешивают на меня provisional tax, каковой надо платить чуть ли не на полгода раньше всего прочего налога. Жалко страшно. Но я человек порядочный, раз выписали — надо платить. И в понедзялок, в перерыве, влекусь я на почту.

Прихожу. Предъявляю счет, достаю карточку.

Девочка за стойкой смотрит на меня

— Вы не сможете у нас это оплатить.

— Почему? Вот же карточка.

— У нас правило. Мы кредитные карточки не принимаем.

— Но это не кредитная карточка. Это дебитная карточка, на ней деньги лежат.

— Тогда мы тем более не можем ее взять.

— Почему?! — удивляюсь я.

— Потому, что если это ваши сбережения, то у вас там лимит. Вы не можете снять больше тысячи в день.

— То есть как это не могу? Это «виза». Нет у меня никакого лимита.

— Если это «виза», то мы не можем ее взять. Мы не принимаем кредит.

— Это дебитная «виза». У меня на ней деньги лежат. Много. И никакого лимита. Да вставьте вы ее в ваш аппарат — он вам то же самое скажет.

Засовывает. Я набираю код. Девочка жмет на какие—то кнопки, проверяет. Так и есть — нет лимита.

— Не может быть. — говорит девочка и зовет старшую.

Приходит старшая, выслушивает девочку, глядит на экран, говорит «Не может этого быть» — и идет звонить в банк.

Дозванивается. Я называю имя, фамилию и номер карточки и злобная банковская китаянка объясняет им, что да, то есть нет, нет никакого лимита.

Старшая уходит, продолжая недоуменно качать головой.

— Теперь, — говорю я, — я могу заплатить?

— Нет, конечно. — отвечает девочка.

— Но почему? — я взлетаю к потолку и некоторое время вишу там, бия крыльями.

— Потому что лимит.

— Какой лимит? Вам же ясным китайским языком сказали — нет у меня лимита!

— Не у вас. У нас. Мы не можем принимать к оплате наличными суммы более двух тысяч.

— Послушайте, это же не наличные. Это карточка. Видите, карточка. «Виза». Электронный перевод.

— Кредит мы не принимаем.

— Дебит.

— Это не имеет значения. У нас лимит. Мы принимаем только чеком или наличными. Ваша карточка — это определенно не чек. А наличными мы можем принять к оплате только две тысячи. А у вас больше.

Я дышу пламенем на кассовый аппарат и зову старшую.

Приходит старшая, без слов берет мою карточку, вставляет ее в карточкоедку и показывает мне, что третьего действительно не дано. Или оплата чеком — и тогда машина требует номер чека и всю прочую параферналию — или наличными — и тогда оно больше 2000 не принимает. Плюется. Из соображений безопасности.

Я смотрю на них троих вместе с аппаратом. И спрашиваю

— Простите, а почему вы мне этого сразу не сказали? Зачем вы меня полчаса здесь продержали? Зачем в банк звонили?

— Ну как же, — отвечает девочка, — должны же мы были выяснить, есть ли у вас на карточке лимит или нет.

В Сиднее осень, и моя тетка Эмилия вяжет. Она смотрит «Обыкновенное чудо», которое знает наизусть, и старательно считает петли.

В доме ее приятельницы живет попугай. Он как бы член семьи. И он заболел странной попугайной болезнью — начал лысеть. То есть терять перья. И за полгода облез совершенно. Если существует суп из попугаев, этот готов полностью — на нем нет ни перышка. Просто здоровенный голый попугай. А отопления в сиднейских домах нет. Желающие покупают электрообогреватели — хитеры. Попугаю купили хитер, но он мерзнет все равно. Он мерзнет, у него портится характер, а воспаление легких для птиц — смертельная болезнь.

Теперь моя тетка вяжет ему свитер.

Это уже второй. Первый она связала зеленый, а зеленое носить попугаям, оказывается, западло, поэтому голый идиот сразу же раздергал зеленый свитер по ниточке. Единственное, что у него сохранилось от прежней жизни — огромный и крепкий клюв. Вот этим клювом за две минуты он и ликвидировал зеленый свитер.

Новый свитер — розовый.

— Понимаешь, — грустно говорит тетка. — я не могу точно вывязать проймы. Он не дал измерить проймы, когда я его обмеряла. Он не хотел поднять крылья ни за что. Я боюсь, что сделала слишком большие проймы.

Осень. По ночам температура падает до плюс пятнадцати. Дождь. Попугай кутается в новый свитер. Он—таки немножко великоват и попугай прижимает крылья к бокам.

Вызывают меня как—то на госбиржу труда переводить. Товарищ, по специальности шеф—повар, работу ищет. Приехал в Австралию по вызову в большой русский ресторан, хозяин ему постоянное проживание выправил — и помер. А наследники ресторан продали. Так что надо трудоустраиваться. Ну а в госагентстве по трудоустройству народ дотошный — требуют всю биографию, начиная с первого «агу». И я все это перевожу. А товарищ объясняет, что последние годы был в Москве совладельцем бани.

— Подробнее. — говорит агентесса. — Что, как, сколько народу работало.

— Ну, во—первых у нас была парилка.

— То есть это была сауна?

— Да нет, я же говорю — баня.

— ?

— А еще у нас было два зала с тренажерами.

— То есть у вас был gym?

— Нет, у нас была баня.

— ??

— Потом был ресторан. Два повара, три помощника. Я — шеф—повар. Официанты, уборщики…

— То есть у вас был рекреационный центр?

— Да нет же, у нас была баня.

— ???

— А наверху были номера.

— Номера?

— Ну чтобы можно было с девушками прийти.

— Так у вас был бордель! — радостно кричит наконец все понявшая агентесса.

— Нет. У нас была баня.

Агентесса окончательно выпадает в осадок, а клиент, ничтоже сумняшеся, продолжает:

— Нет, мы девочек не поставляли. Они сами приезжали, а своих у нас не было. Это же страшные деньги. Мы и за ресторан—то платили бог знает сколько…

— Это бандитам? — спрашивает понятливая агентесса.

— Да. — кивает клиент, — в московскую мэрию.

— Простите, я про рэкет…

— А я про что! — радостно кричит клиент.

На этом агентесса встала и ушла, видимо, рассудок и жизнь были дороги ей.

На смену ей явилась другая, выслушавшая повара без всяких признаков недоумения и составившая ему прекрасное резюме. Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что она из Аргентины.

У нас на работе появился новый оберподметайло — молодой человек по имени Доминик. Вообще—то его взяли помощником старшего по субтитрам — потому что старший по субтитрам Эндрю МаКормик зашивается и в одиночку исполнять свои обязанности не может. Но поскольку Эндрю МаКормик зашивается, то и обучать помощника он тоже не в состоянии — времени нет. Так что Доминик сидит пока в офисе — привыкает.

Сцена первая. У отца день рождения. Поэтому я покупаю ему подарок — длинный рыбацкий нож. Предыдущий плавает где—то в синем и далеком океане непосредственно в тунце.

Ну вот, покупаю ножик и приношу его на работу — показать старшему менеджеру отдела Гленну, который тоже завзятый рыбак. Захожу в контору с обновкой в руках — Гленна нет, на его месте сидит Доминик и разговаривает по телефону. При виде меня он нервно вскидывается, некоторое время моргает, а проморгавшись, быстро сворачивает разговор и вешает трубку. Еще некоторое время смотрит на меня, а потом все—таки спрашивает «Я могу вам чем—нибудь помочь?». «Да нет, — вполне искренне отвечаю я, — мне собственно Гленн нужен». И показываю ножик. «Е—его нет. Он вышел. Мне что—нибудь ему передать?» И моргает как землеройный автомат. «Спасибо, — отвечаю я, уже начиная понимать, в чем дело, — я лучше потом зайду. Это личное». Киваю ему и ухожу. Минут через десять ко мне в будку заходит Гленн, дает ножу добро и попутно замечает, что этот новенький Доминик как—то странно себя ведет — сказал, мол, что заходили тут с ножом, и интересовался, что вообще положено делать в подобных случаях — как будто ты рыбацкие принадлежности каждый день покупаешь…

• Предыдущая
• 2/29
• Следующая