Внеклассное чтение. Том 2 - Акунин Борис - Страница 21

• Предыдущая
• 21/55
• Следующая

– Почему вы хотите меня убить?

– Не хочу, а должен.

Внезапно Любавин нагнулся и снова зажал своему пленнику рот. Секунду спустя Митя услышал приближающийся стук копыт. Кто-то скакал по аллее галопом в сторону дома.

– Пора, – пробормотал сумасшедший. Вскинул мальчика на плечо, понёс дальше.

– Я ничего дурного не сделал! – крикнул Митя.

– Не лги, сатана, не обманешь! – пропыхтел Мирон Антиохович, продираясь через кусты.

Вот ветки расступились, и впереди открылась белая поляна с чёрным пятном посередине.

Нет, не поляна – пруд, а чёрное пятно – прорубь!

Митя забарахтался, закричал – не о помощи, ибо кто ж тут услышит, а от раздутия лёгких. Они, бедные, истово хватали воздух, словно понимали, что это напоследок, что скоро им суждено наполниться жгучей чёрной водой.

– Остудись, остудись перед геенной огненной, – приговаривал на ходу Любавин.

– Стой! – раздалось вдруг сзади. – Мирон, ты что?!

– Д-Данила! Я здесь! – завопил Митя, выворачиваясь и брыкаясь.

Любавин перешёл на бег, но Фондорин тоже бежал, быстро приближаясь.

Безумец споткнулся, упал, но Митю из рук не выпустил.

– Врёшь, – шептал он, подтаскивая мальчика к проруби. – Мирон Любавин свой долг знает!

Видно, понял, что не успеет утопить. Схватил Митю обеими руками за шею, но сжать не сжал. Налетел Данила, отодрал Любавина от жертвы, швырнул в сторону. – Опомнись! У тебя мозговая горячка! Деменция! Я ещё за ужином приметил…

– Зачем ты вернулся? Зачем? – с болью воскликнул тот.

Бросился было снова на Митю, но Фондорин был начеку – перехватил и больше уже не выпускал.

– Ну, ну, успокойся, – заговорил он медленно, рассудительно, как бы убаюкивая. – Это я, твой старый товарищ. Это мой сын, Самсон. А тебе что померещилось? Много работаешь, себя не жалеешь, вот и надорвал рассудок. Это ничего, я тебя вылечу…

– Зачем ты вернулся? – в отчаянии повторял Мирон Антиохович. – Ты все испортил! Зачем ты вернулся?

– Вернее сказать, почему, – все так же умиротворяюще ответил Данила. – По двум причинам. Дорога через лес оказалась не столь уж узкой и заснеженной. Вполне можно было поехать в санках. А ещё я всё думал и не мог понять, с чего это вдруг ты решился малому мальчонке свой драгоценный микроскоп дать. Ведь даже родного сына не подпускаешь. Опять же блеск у тебя в глазах был особенный, знакомый мне по медицинским занятиям. Так глаза горят, когда человек вообразит, что он один в здравом уме, а все прочие безумцы и против него сговорились. У тебя припадок, временное ослепление разума…

– Это у тебя ослепление! – бессвязно закричал Мирон. – Ты что, не видишь, кто с тобой? Отыскал сына и радуешься? А где он шатался, знаешь? Спрашивал? Так ведь он правды не скажет! Такого наврёт, всякий поверит! Послушай меня! Его истребить надо!

Он рванулся так сильно, что Данила его не удержал, к Мите не подпустил – закрыл собой.

Тогда Любавин кинулся назад, к дому, истошно вопя:

– Эй! Эй! Милиция! Кто на часах? Сюда! В ту же минуту в окнах загорелся свет, наружу выбежали несколько человек с фонарями.

– Бежим! – Данила подхватил Митридата на руки. – Милицейские у Мирона дюжие, шутить не станут.

Понёсся огромными скачками по льду, потом через парк.

Сзади слышались крики Любавина:

– Вон там они, вон там! Догнать, схватить, кляпы в рот, обоим!

Ах, как быстро бежал Фондорин – у Мити только ветер в ушах свистел. Откуда у старого человека столько силы?

Перед оградой Данила остановился. Митю просунул между прутьев, сам ухватился за острия копий, подтянулся, спрыгнул вниз.

Долго бежали через снежное поле. Хорошо наст был крепкий, держал. И ещё выручила невесть откуда налетевшая метель – подпустила по белому белых завитушек, подхватила беглецов, прикрыла кружевной занавеской.

На опушке леса Фондорин упал в сугроб, привалился к сосне. Перевёл дух.

Митю прижимал к себе, чтоб не замёрз.

– Ах, горе, ах, беда, – сокрушался Данила. – Один на всю Россию нашёлся толковый эконом, крестьянам благодетель, и тот ума лишился. Ты, Дмитрий, на него зла не держи, это не он тебя убить хотел, а его болезнь. Я после непременно к Мирону наведаюсь и вылечу его. Он – живая душа, пускай даже и нездоровая. Ничего, лучше хворая душа, чем когда у человека вовсе нет ни души, ни совести. Это уже не излечишь. Жить без совести всего на свете хуже…

– …А лучше всего то, что эта курица Инга прямо души в тебе не чает. «Сэр Николас то, сэр Николас сё, девочку просто не узнать». Браво, Ника, браво.

Жанна насмешливо похлопала Фандорина по щеке – он отшатнулся.

Они стояли на лестнице вдвоём. Хозяйка ушла на кухню проверить, скоро ли будет готово горячее, попросила Николаса сопроводить «Жанночку» в салон.

Вот он и сопровождал, на еле гнущихся ногах.

– Хорошо, что я тебя тогда не размазала по шоссе, – проворковала истинная Никина работодательница, беря его под руку. – Я чувствовала, что время на тебя потрачено не напрасно, у меня интуиция. – Женственно прислонив голову к его плечу, перешла на шёпот. – Сегодня ночью ты сможешь выплатить свой долг. И всё, свободен.

– Что именно я должен сделать? – хрипло спросил он.

Это были его первые слова с того момента, как он её увидел. Когда Инга Сергеевна их знакомила («сэр Николас, Мирочкин гунернер – Жанночка Богомолова, подруга нашего старинного приятеля»), он только сумел заторможенно кивнуть и вяло ответить на рукопожатие. Рука у Жанны была крепкая, горячая; у него – мокрая от холодного пота.

– Помочь моему клиенту получить то, что он хочет, – ответила она.

Подвела спутника к окну, отдёрнула штору. Мир за ярко освещённым двором и подсвеченной верхушкой внешней стены был чёрен, и от этого усадьба напоминала большую орбитальную станцию, летящую сквозь космические просторы.

– Ваш клиент – Олег Станиславович Ястыков?

– Какой ты у меня умный, какой сообразительный, ну прямо магистр.

Она хотела снова потрепать его по щеке, но теперь Николас успел отстраниться. Жанна рассмеялась – она вообще пребывала в отличном расположении духа.

– Что они не поделили?

– Ну, на этот вопрос я могла бы и не отвечать, – протянула Жанна, лукаво поблёскивая зелёными, египетского разреза глазами. – Но так и быть, отвечу, потому что ты, Ника, у меня паинька и отличник. История, в общем, обыкновенная. Куцему и Олежеку захотелось скушать одну и ту же нняку.

– Что скушать?

– Нняку, – весело повторила она. – Скушать нняку и сделать бяку. Старому другу. Куцый с Олежеком такие старые друзья, что просто люди столько не живут, сколько они дружат. У меня бы такой дружок точно на свете не зажился. Куцый на нняку уже лапу положил, отдавать не хочет. А моему клиенту обидно, вот он меня на помощь и позвал, чтобы я ему в этом помогла. И я помогу, с твоей помощью. Куцый, конечно, дядька бронебойный, не то что ты, но и у него имеется хрупкое местечко. Что характерно – точно такое же, как у тебя. Этакая маленькая точка, как, знаешь, в закалённом стекле: если в неё попасть, пуленепробиваемое стекло рассыпается вдребезги. Точка под названием «дочка».

Снова засмеялась – так ей нравилось собственное остроумие.

– Вы говорите про Миранду? – похолодев, спросил Фандорин.

– А ты знаешь у железного доктора другую болевую точку? – деловито сдвинула брови Жанна. – Подскажи. Ах, ты, должно быть, про горячо обожаемую супругу…

Ничего подобного Николас в виду не имел и ужаснулся самому предположению.

Но специалистка по болевым точкам пренебрежительно скривилась.

– Инга не подходит. Куцый когда-то обожал её, но это в прошлом. По имеющейся у меня информации, старушка ему поднадоела. Он завёл себе на стороне цыпулю, но и та для наших целей тоже не функциональна. Не тянет на болевую точку.

– Какая же Инга старушка? – удивился Фандорин и прикусил язык: получалось, что он все-таки лоббирует госпожу Куценко на роль жертвы.

• Предыдущая
• 21/55
• Следующая