Внеклассное чтение. Том 2 - Акунин Борис - Страница 36
- Предыдущая
- 36/55
- Следующая
На звон бубенцов выглянул кто-то в белой перепоясанной рубахе (кухонный мужик Архип, что ли?), разглядел Митю, заохал, хлопнул себя по бокам, побежал обратно в дом.
И всё вышло ещё лучше, чем мечталось по дороге.
Папенька выбежал в переднюю не в халате, а в наимоднейшем, купленном в Петербурге сюртуке. Весь завитой, напомаженный, не выразить, до чего красивый. И маменька не спала – была в лучшем своём платье, разрумянившаяся и оживлённая. Погладила сына по голове, поцеловала в лоб. Братец, правда, не появился, ну да невелика утрата.
Алексей Воинович вёл себя в точности, как ему полагалось: и воздевал руки, и благодарил Господа, явили себя и слезы.
– Нашёлся! – восклицал он. – Мой ангел! Мой благодетель! О, счастливейший из дней!
И ещё много всякого такого. Маменька послушала немного, поумилялась и ушла в гостиную. Фондорин терпеливо кутался в красный плащ, ждал, пока ослабнет фонтан родительской любви. Полицейские переминались с ноги на ногу, отогревались после холода.
Дождавшись паузы в папенькиных декламациях, Митя потянул к себе Данилу.
– Вот, батюшка, кого вы должны благодарить за то, что видите меня. Это мой…
Но папенька уже вновь набрал в грудь воздуха и дальше слушать не стал:
– Благодарю тебя, добрый полициант! Ты вернул мне сына, а вместе с ним и самое жизнь! Подставляй ладони!
Фондорин удивлённо вытянул вперёд свои большие руки, и Алексей Воинович стал доставать из кармана пригоршни червонцев. Сам приговаривал:
– На, держи! Ничего для тебя не жалко! Пришлось Даниле сложить ладони ковшом, чтоб золото не просыпалось на пол. Хотел он что то сказать, но папеньку разве переговоришь?
Митя смотрел и только диву давался: откуда такое богатство?
– Счастье, счастье! – повторял Алексей Воинович, всхлипывая. – Знаешь ли ты, мой добрый сын, что за тобой прислала матушка-императрица? Скучает по тебе, не понимает, чем обидела, отчего ты сбежал. Но не гневается, нисколько не гневается! Ты спроси, кого она прислала! Не курьера, даже не флигель-адъютанта! Самого господина Маслова! Тайного советника! Вот какая о тебе забота! А всё потому, что ты – не просто мальчик, ты любимый воспитанник её величества, государственная особа! Ах, пойду к Прохору Ивановичу, обрадую! Мы только-только отужинали и распрощались на ночь. Он, верно, ещё не ложился. А хоть бы и лёг! И папенька бросился в комнаты. Так вот почему здесь не спят, понял Митя. По причине явления высокого столичного гостя.
И стало у него на душе лестно, приятно. Сыщется ли в России другой мальчик, из-за которого погонят за шестьсот вёрст начальника Секретной экспедиции? Не сыщете, даже не пытайтесь.
– Ваше благородие, – жалобно сказал один из стражников. – Дозвольте по нужде отлучиться, мочи нет.
Данила махнул рукой – не до тебя, мол, и тот не посмел тронуться с места.
– Пойдёмте, Данила Ларионович, – позвал Митя. – Я скажу, чтоб вас разместили в папенькином кабинете. Там энциклопедия и удобный диван.
Фондорин воскликнул:
– Благородное сердце! Ты ещё думаешь о моем удобстве после того, как я чуть не погубил тебя и не дал тебе проститься с наилучшей из женщин! Увы, друг мой, я не смогу воспользоваться твоим гостеприимством. Я прибил слугу закона и должен понести заслуженную кару. Ведь я обещал это нашим честным спутникам. Моё место – в темнице.
– Да мне довольно сказать слово Прохору Ивановичу, и полиция сразу от вас отступится! Великое ли дело – хожалых прибить?
Митя уж хотел бежать к Маслову, но Данила удержал его.
– Нет, – сказал он твёрдо. – От этого зловонного пса мне никаких потачек не нужно. Он повинен в пагубе моих добрых друзей. Из-за него я лишился сына. Лучше мне не встречаться с этим упырём, иначе я могу совершить новое, куда более тяжкое преступление. Я удаляюсь. Теперь я за тебя совершенно покоен. С этаким сопроводителем тебе страшиться нечего, а твоё будущее спокойствие обеспечит Павлина Аникитишна. На, верни твоему отцу деньги.
Он протянул Мите пригоршню золотых, но тот спрятал руки за спину.
– Если он так легко дал, значит, у него много. Наверное, Прохор Иванович от царицы привёз. А у вас нет ничего, вам пригодится. Считайте, что это от меня, в долг.
Растроганно улыбаясь, Фондорин ссыпал червонцы в карман:
– Ну вот, ты меня ещё и благодетельствуешь. Кабы ты только простил мои невольные перед тобой вины и сказал, что не держишь на меня сердца, я был бы совершенно успокоен…
– Если Павлина наилучшая из женщин, то вы, Данила Ларионович, самый лучший из мужчин, – убеждённо сказал Митя. – Не хотите Маслову, так я государыне про вас скажу. Недолго вам быть в темнице, уж можете мне верить.
Фондорин наклонился, шепнул ему на ухо:
– Кому ж на свете верить, если не тебе? На, пусть это останется тебе на память.
Сунул Мите за отворот камзольчика какую-то бумагу, повернулся к полицейским:
– Он простил меня! Теперь я в вашей власти!
Глава девятнадцатая.
ПРЕКРАСНЫЙ НОВЫЙ МИР
Власть Николаса Фандорина над собственными действиями, над своей жизнью и даже смертью кончилась. В самом прямом, буквальном смысле.
Первое, что сделал магистр, когда его наконец оставили одного, – попытался положить конец своему постыдному, губительному для окружающих существованию. С него сняли наручники, повязку с глаз, и он увидел, что находится в небольшой, скудно обставленной комнате. Николаса заинтересовало в этом помещении только одно – светлосерый квадрат окна. Бросился к нему, как к лучшему другу.
Какое счастье! Высокий этаж. Очень высокий.
Вид на новостройки, вдали трубы теплоэлектростанции, тусклые рассветные сумерки.
Какой-то спальный район. Черт с ним. Главное, что далеко до земли, а ускорение падения составляет 981 сантиметр за секунду в квадрате.
«Умереть, уснуть и видеть сны, быть может», бормотал отчаявшийся Николас, высматривая шпингалет. Не высмотрел.
Окно было глухое, не открывающееся. Он злобно ударил кулаком по стеклу, и оно не задребезжало, даже не дрогнуло. Тогда-то Фандорин и понял, что его власти над собственной экзистенцией настал совершённый и безусловный конец.
Сел на кровать, закрыл ладонями лицо. Хотелось зарыдать, но не получалось – разучился плакать за годы взрослой жизни.
Где Мира? Перед тем, как завязали глаза, он видел, как её сажают в другую машину. Может быть, девочка здесь, где-нибудь в соседней комнате?
Он вскочил, постучал в одну стену, в другую. Никакого ответа. Её там нет? Или не хочет общаться с предателем?
В течение следующего получаса Николас существовал примерно в таком режиме: посидит на кровати, мыча от ненависти и отвращения к себе; потом кинется стучать в одну стену, в другую; снова возвращается к кровати.
Была ещё запертая дверь, но к ней он не подходил. Когда понадобится, сама откроется.
Так оно и произошло.
Дверь открылась. В проёме стоял старый знакомый, которого Николас окрестил Утконосом. Рожа, как всегда, тупая, бесстрастная. Не произнёс ни слова, только рукой поманил – зовут, мол.
Из комнаты Фандорин попал в квадратную прихожую, быстро огляделся.
Стандартная трехкомнатная квартирка. Перед одной из закрытых дверей, в кресле, сидит другой знакомец, Макс. Николасу кивнул и даже слегка улыбнулся, причём, кажется, без издёвки. Должно быть, в той комнате Мира. Стук слышала, отвечать не пожелала. Неудивительно…
Утконос подтолкнул пленника в другую сторону.
Через холл, мимо ванной и туалета, он шёл по коридору к светящейся за матовым стеклом кухне. Оттуда донёсся мужской голос, потом засмеялась женщина.
Заказчик и исполнительница праздновали успех операции. Угощения, правда, не было, только бутылка арманьяка и один стакан, перед Ястыковым. Жанна помахивала сложенной вдвое тысячерублевкой. Что-то маловато для гонорара за такую виртуозную работу, мрачно подумал Фандорин.
– А вот и наш герой! – приветствовала его Жанна. – Садитесь, Николай Александрович. Будьте, как дома.
- Предыдущая
- 36/55
- Следующая