Соверен - Сэнсом К. Дж. - Страница 139

Двери других кают начали закрываться, а в моей помимо Малеверера остался лишь Барак.

— Вчера вы говорили с Бродериком, — напустился на меня Малеверер. — Что он вам сказал?

Сердце мое екнуло, когда я припомнил слова Бродерика: «Вы могли бы стать одним из нас».

— Ничего достойного внимания, — пролепетал я. — Я пытался выяснить, что ему известно о Дженнет Марлин. Но он, по обыкновению, оставлял без ответа все вопросы. Но что произошло?

— Сейчас увидите, — буркнул Малеверер. — Идите за мной.

И он, едва не касаясь мощными плечами стен каюты, двинулся к двери. Я последовал за ним, мысленно радуясь, что уснул одетым.

— Что случилось? — шепотом спросил я у Барака.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Меня разбудили крики и топот.

Оказавшись в коридоре, я с удивлением увидел, что дверь каюты Бродерика распахнута. Редвинтер скрючился на полу, закрыв лицо руками. Рядом с ним стоял сержант Ликон.

— Идите сюда! — позвал Малеверер.

Я неохотно подошел к открытым дверям. Барак не отставал ни на шаг. Несмотря на охватившую меня тревогу, мне было приятно убедиться, что он не лишает меня своей поддержки.

Каюта арестанта значительно превосходила мою размерами; между двумя койками, привинченными к полу у противоположных стен, оставалось свободное пространство. В этом пространстве и висел Бродерик, голый до пояса. Из его рубашки была вырвана широкая полоса, одним концом прикрепленная к потолочной балке. Другой ее конец обвивался вокруг шеи узника. Он был мертв, тело его слегка покачивалось, и цепи, сковывавшие исхудалые руки и ноги, тихонько звенели. Ступни не доставали до пола всего два-три дюйма. Будь он немного выше, ему не удалось бы лишить себя жизни. Глаза его были закрыты, голова склонена набок под неестественным углом.

— Господи боже, — пробормотал я, поспешно отводя взгляд от впалой груди, покрытой следами ожогов. — Но как он…

— Солдаты пьянствовали на посту, — бросил Малеверер. — Сержант Ликон привел их ко мне, я послал их проспаться. Эти чертовы канальи дорого заплатят за свое пьянство. Вечером около арестанта остались только Ликон и Редвинтер. Позднее Ликон отправился ко мне — надо было решить, как наказать этих распоясавшихся ублюдков. А когда он вернулся, Редвинтер валялся на полу у койки. Если верить Редвинтеру, в дверь постучали. Он выглянул, но никого не увидел. А в следующее мгновение кто-то оглушил его ударом сзади. Потом неизвестный вытащил ключи у него из кармана, освободил Бродерика от цепи и убил его.

Малеверер подошел к Редвинтеру, который глядел на него снизу вверх. Испуг и растерянность смягчили обычно непроницаемое лицо тюремщика, и в первый раз за все время нашего знакомства он показался мне человеком, а не порождением ада.

— Бродерик не мог повеситься сам? — спросил я.

— Не мог, — отрезал Малеверер.

Он едва не задыхался от ярости.

«Разумеется, утрата столь важного арестанта будет иметь для него самые нежелательные последствия», — пронеслось у меня в голове.

— Посмотрите на его руки, они же скованы. И длина цепи между наручниками — не более шести дюймов. Наручники не снимали с Бродерика никогда, именно для того, чтобы предотвратить попытку самоубийства. Так что тут не обошлось без помощника. Он разорвал рубашку арестанта, привязал конец к перекладине, помог Бродерику забраться на койку и набросил петлю ему на шею. А потом Бродерик спрыгнул с койки.

— Понятно, — пробормотал я и с усилием вновь перевел взгляд на мертвеца.

— Помощник потянул Бродерика за ноги, чтобы сломать ему шею и избавить от долгих мучений, — продолжал Малеверер. — Проклятые заговорщики все же оказались хитрее нас. Бродерик добился своего.

Я не сводил глаз с лица узника. После смерти оно приобрело умиротворенное, безмятежное выражение, которого не знало при жизни.

«По крайней мере, Бродерик навсегда избавился от всех нас», — подумал я.

— Не сомневаюсь, что все россказни Редвинтера — это чушь собачья, — заявил Малеверер, зыркнув в сторону понурого тюремщика. — Как я могу поверить, что его ударили, если на голове у него ни единой отметины. Эй, вы! — обратился он к Редвинтеру. — С этой минуты вы арестованы за убийство заключенного. И можете не сомневаться, по прибытии в Лондон мы сумеем выяснить, из каких соображений вы это сделали.

Редвинтер уставился на него, словно ушам своим не веря. С губ его сорвался жуткий звук, нечто среднее между стоном и скрежетом зубовным.

— Посадите этого негодяя под замок и уберите тело, — обернулся Малеверер к сержанту Ликону. — Богом клянусь, вы тоже виноваты в случившемся. Вы и ваши разгильдяи. И в Лондоне всех вас ждет наказание. Вот так-то! — прошипел он, вперив взгляд в меня. — Отличная возможность выведать все о планах заговорщиков упущена. Идемте отсюда!

У меня не было ни малейших сомнений в том, что Редвинтер не имеет отношения к смерти арестанта. Малевереру просто-напросто нужен был козел отпущения, и он нашел его.

Внезапная догадка заставила мое сердце судорожно заколотиться под ребрами. Разумеется, тогда, в королевском особняке, мне нанесла удар вовсе не Дженнет Марлин. Тот, кто сделал это, находится здесь, на корабле. Это он помог Бродерику умереть.

На следующее утро на нас обрушилось ненастье — дождь, ветер и шторм, из-за которого пассажиры заблевали всю палубу. После полудня дождь прекратился, я поднялся наверх и, сидя на скамье в одиночестве, озирал бесконечные свинцово-серые просторы Северного моря. Огромные волны, увенчанные белыми пенными гребнями, набегали одна за другой; небо имело в точности такой же свинцовый оттенок, как и море. Я наблюдал за чайками, кружившимися над водой, и размышлял о том, как им удается выжить посреди разгула стихии.

Я чувствовал, что мне необходимо побыть в одиночестве. Смерть Бродерика и арест Редвинтера породили на судне атмосферу тягостного беспокойства, которая угнетающе действовала на всех его обитателей. Перед мысленным взором упорно всплывало лицо мертвого Бродерика, спокойное, безучастное.

«Как-то примет его Господь?» — вздохнул я про себя.

Самоубийство — великий грех, но Бродерик был осужден на смерть и хотел лишь избежать невыносимых мук. И я, хотя и против собственного желания, оказался среди тех, кто заставил его искать смерти как величайшего блага. А ведь симпатия, которую возбуждал во мне Бродерик, подчас граничила с восхищением. Хотя люди, одержимые одной идеей и готовые ради нее на любые крайности, неизменно меня отпугивали.

Окинув взглядом палубу, я заметил в дальнем ее конце капитана, отдававшего матросам какие-то распоряжения. Все они показались мне встревоженными.

«Вдруг на корабле что-то не так?» — пронеслось у меня в голове.

Тут из люка показался Барак, как и я, закутанный в теплый плащ. Хватаясь за перила, он поднялся наверх, сделал несколько неуверенных шагов по качающейся палубе и опустился на скамью рядом со мной.

— Как себя чувствует мастер Ренн? — спросил он.

— Сегодня он не вставал с постели. Сказал, что у него ничего не болит и он просто хочет полежать. Но я-то вижу, что он слабеет с каждым днем. Боюсь, путешествие оказалось для него слишком тяжелым.

— Но он сам хотел поехать в Лондон во что бы то ни стало, — вздохнул Барак. — Бедный старикан. Увы, мы ничем не можем ему помочь.

Некоторое время мы оба молчали.

— Я слышал, корабельный руль не в порядке, — сообщил Барак, взглянув на капитана, который широкими шагами расхаживал по палубе. — Вроде бы сломался какой-то важный болт.

— Это серьезная поломка? — встревожился я.

— Серьезная не серьезная, а в открытом море руль не починишь, — пожал плечами Барак. — Нам придется зайти в Ипсвич. Путь до этого порта занял куда больше времени, чем обычно, хотя ветер был попутный. Матросы окончательно уверились в том, что во время этого плавания все идет наперекосяк. Говорят, виной всему дурные приметы.

— Матросы — самый суеверный народ на свете. Кстати, вы не помните, какое сегодня число? Я окончательно сбился со счета.