Соверен - Сэнсом К. Дж. - Страница 5

В тот день мне так и не удалось сосредоточиться на делах. Я рано оставил контору и направился домой, намереваясь пообедать. Я уже подходил к воротам Линкольнс-Инна, когда заметил, что навстречу мне движется какая-то высокая тощая фигура в шелковой мантии и круглой шапочке, из-под которой выбиваются светлые кудри. То был Стивен Билкнэп, самый алчный и бесчестный законник из тех, кого мне когда-либо доводилось встречать. Он отвесил мне преувеличенно почтительный поклон.

— Приветствую вас, брат Билкнэп, — ответил я, не считая нужным нарушать бытующие в нашей корпорации правила учтивости.

— Я слышал, брат Шардлейк, что дата слушания нашего дела в суде лорд-канцлера еще не назначена, — произнес Билкнэп. — Они не слишком торопятся.

Пройдоха сокрушенно покачал головой, хотя я прекрасно понимал, что проволочки ему только на руку. Дело касалось имущества небольшого монастыря, расположенного неподалеку от Крипплгейта. После упразднения монастыря Билкнэп приобрел его здания и превратил их в дешевое жилье, лишенное устроенных должным образом выгребных ям. В результате нестерпимая вонь досаждала не только обитателям бывшего монастыря, но и жителям соседних домов. В судебном порядке нам предстояло решить, имел ли Билкнэп право на приобретение монастырских зданий или, согласно существующим постановлениям, они являются собственностью Городского совета. Изворотливого стряпчего поддерживал сам Ричард Рич, который, являясь главой Палаты перераспределения монастырского имущества, был весьма заинтересован в исходе процесса. Если бы мне удалось доказать, что Билкнэп нарушил закон, продажная цена бывших монастырских владений неминуемо упала бы.

— Я обращался в контору Шести клерков с просьбой объяснить, в чем причины подобной проволочки, однако не сумел добиться вразумительного ответа, — сообщил я Билкнэпу.

В контору Шести клерков я посылал Барака, который при желании мог нагнать страху на кого угодно. Помощник мой ходил туда несколько раз и, вне всякого сомнения, проявил всю свою напористость, но не сумел добиться результата.

— Возможно, ваш друг Ричард Рич знает, в чем дело.

Сказав это, я тут же пожалел о своих словах, ибо открыто выступать против всесильного главы Палаты перераспределения отнюдь не входило в мои планы. Положение мое было таково, что каждый неверный шаг грозил самыми печальными последствиями.

— Ох, брат Шардлейк, ваша дерзость не доведет вас до добра, — укоризненно покачал головой Билкнэп. — Любопытно, что на это скажут в совете корпорации?

Мне оставалось лишь прикусить язык и пробормотать:

— Прошу меня извинить. Беру свои слова обратно.

— Принимаю ваши извинения, брат, — милостиво произнес Билкнэп и расплылся в широкой улыбке, обнажившей гнилые желтые зубы. — Когда у человека есть веские основания тревожиться о собственном будущем, самообладание и сдержанность нередко изменяют ему.

С этими словами он вновь отвесил поклон и удалился. Я проводил пройдоху глазами, борясь с отчаянным желанием наградить его пинком под зад.

После обеда я облачился в мантию стряпчего и, спустившись к реке, нанял лодку, которая доставила меня к дворцу Ламбет. В это лето в Лондоне царила непривычная тишина, ибо король вместе со всем двором путешествовал по северным графствам. Минувшей весной в столицу пришла весть о том, что в Йоркшире назрел очередной мятеж, к счастью, пресеченный на корню. Именно тогда король и решил посетить северную часть страны, дабы укрепить верноподданнические чувства ее обитателей. По слухам, известие о новом восстании не на шутку встревожило и самого монарха, и его ближайших советников. Надо признать, тревога эта была отнюдь не безосновательна. Пять лет назад север Англии отказался принять церковные реформы. Армия «Благодатного паломничества», как называли себя повстанцы, насчитывала более тридцати тысяч человек и представляла собой серьезную угрозу. Для того чтобы усмирить мятежников, королю пришлось пуститься на ложные обещания и, воспользовавшись полученной отсрочкой, собрать собственную армию и нанести сокрушительный удар. Восстание было потоплено в крови, однако с тех пор состояние умов на севере внушало королю серьезные опасения.

На протяжении всего июня придворные поставщики сновали по Лондону, опустошая продуктовые лавки и склады, ибо свита, в сопровождении которой король собирался на север, насчитывала более тысячи человек. Трудно было представить, как будет передвигаться кортеж, численность которого не уступает населению маленького городка. В последних числах июля двор наконец отбыл. По слухам, вереница повозок растянулась более чем на милю. Дождливое лето продолжалось, но Лондон после отъезда короля, казалось, погрузился в дрему.

Лодка проплыла мимо башни Лоллард, расположенной в северном конце дворца Ламбет; в сумерках я разглядел освещенное окно тюрьмы на самом верху башни. Там содержались еретики, заточенные под стражу по приказу архиепископа. В Лондоне окно тюрьмы назвали глазом Кранмера. Лодка причалила у Большой лестницы. Стражник провел меня через внутренний двор в Большой холл и оставил в одиночестве.

Коротая минуты ожидания, я принялся разглядывать великолепный мозаичный потолок. Неслышно переступая, ко мне приблизился клерк, облаченный в черную мантию.

— Архиепископ ожидает вас, — тихо произнес он.

Вслед за клерком я углубился в лабиринт тускло освещенных коридоров; тростниковые циновки приглушали наши шаги.

Наконец я оказался в тесном кабинете с низким потолком. Томас Кранмер восседал за письменным столом и в свете укрепленной на стене свечи читал какие-то бумаги. В камине ярко горел огонь. Я склонился в низком поклоне перед могущественным архиепископом, который осмелился восстать против власти Папы и женить короля на Анне Болейн. В прежние дни архиепископ был верным другом и соратником Томаса Кромвеля, и церковные реформы являлись их общим детищем. После падения Кромвеля многие ожидали, что Кранмер разделит его участь. Однако, несмотря на то что процесс реформации повернул вспять, архиепископ сохранил свое высокое положение. Покидая Лондон, король вверил столицу его попечению. Говорили, что король доверял Кранмеру, как никому другому.

Тихим размеренным голосом архиепископ предложил сесть. Прежде мне доводилось видеть его лишь издалека, когда он произносил проповедь. Поэтому я с интересом разглядывал представительную фигуру пастыря, облаченную в белую сутану, поверх которой был накинут меховой палантин. Густые седеющие волосы обрамляли бледное овальное лицо, рот окружали глубокие морщины. Глаза архиепископа, огромные, темно-синие, были особенно примечательны. Во взоре, устремленном на меня, я различил тревогу, мучительные сомнения и тайную игру страстей.

— Итак, вы — Мэтью Шардлейк, — произнес он и, пытаясь меня ободрить, сопроводил свои слова приветливой улыбкой.

— К вашим услугам, милорд архиепископ, — ответил я, опускаясь на жесткий стул напротив своего собеседника.

Массивный серебряный крест, поблескивавший на груди Кранмера, оказался прямо у меня перед глазами.

— Как ваши дела в Линкольнс-Инне? — осведомился архиепископ.

— Хуже, чем прежде, — ответил я после недолгого колебания.

— Для тех, кто прежде служил графу Кромвелю, настали не лучшие времена, — заметил Кранмер.

— Да, милорд, — осторожно кивнул я.

— Мне бы очень хотелось, чтобы его голову наконец сняли с Лондонского моста, — изрек архиепископ. — Всякий раз, проезжая мимо, я смотрю на нее с содроганием. Точнее, на то, что оставили от нее чайки.

— Да, это печальное зрелище.

— Вам наверняка известно, что я посещал его в Тауэре. Я исповедовал его перед казнью. И он рассказал мне о последнем деле, которым вы занимались по его поручению.

Глаза мои полезли на лоб от неожиданности. Несмотря на то что в комнате было тепло, я ощутил, как по спине у меня пробежал холодок. Итак, Кранмер знал обо всем.

— Я рассказал королю о поисках темного огня. Несколько месяцев назад, — сообщил архиепископ.