Любовь в Сан-Франциско - Горман Бет - Страница 5

• Предыдущая
• 5/18
• Следующая

Ее все сильнее интересовал этот человек, причем любопытство неодолимо нарастало. Ей хотелось непременно знать, чем он собирается заниматься на суше, компенсирует ли это ему потерю нынешней работы. А она понимала, что теперь он легко может лишиться из-за происков Фила.

И чувствовала себя так, будто состояла в тайном заговоре против него или чем-то была ему обязана. Еще что-то другое примешивалось к ее отношению – что-то такое, в чем ей пока трудно было разобраться. Она вспомнила Фила – небольшая размолвка, конечно, не могла разрушить ее любви к нему. Однако тягостные размышления о его нечистоплотности в делах добавили что-то новое к ее чувствам.

Она с детства питала отвращение к обманщикам и ворам. Теперь, до того, как с ним встретиться, ей необходимо было решить для себя, порядочный ли он человек или нет, а это не просто для любящей женщины. Поездка за город, возможно, поможет ей собраться с мыслями. Она нуждалась в подобной встряске. Не очень-то хорошо использовать этого капитана в своих личных целях, но, с другой стороны, он сам предложил, она лишь составит ему компанию, так что тут все в порядке. Она доела завтрак и посмотрела на часы.

Эвелл заметил это и сказал:

– Девять тридцать. Вернемся к двум. Вам не нужно захватить что-нибудь в номере?

Он облегчал ей согласие. Она быстро встала из-за стола, сказала, что заберет сумочку и перчатки, и через десять минут встретится с ним в фойе.

Руфь поднялась к себе в комнату, подошла к окну. Он был прав – такого яркого солнца она еще не видела. На севере за городом зеленели холмы, ей вспомнился его рассказ о подземных тоннелях. Здешний ландшафт напомнил ей о доме, только там было безлюдно и росло больше деревьев.

Она взяла пальто, сумочку, перчатки, подумала было о шляпе, но решила не брать и заперла за собой дверь. Уже в лифте ей пришла в голову мысль, что Фил прохладно отнесется к этой прогулке. Все-таки она его невеста. Сам он объявил это, горячо обнимая Руфь сразу после возвращения в Америку, потом во время прощания в аэропорту, перед отлетом в Калифорнию, повторил ей свое признание.

Она с силой нажала кнопку. Почему же тогда прошлым вечером он вел себя так, словно она всего лишь случайная знакомая?

Возможно, у нее и не было серьезной причины чувствовать себя оскорбленной, однако Руфь восприняла случившееся именно как оскорбление, и до сих пор, хотя уже в меньшей степени, испытывала разочарование и обиду. Когда открылись двери лифта, она увидела, как капитан Эвелл, склонившись над регистрационной стойкой, кладет телефонную трубку.

Он заметил ее и медленно выпрямился, широко улыбаясь, смотрел на нее совсем как Фил вчера в гостиничном номере, только Джек Эвелл при этом восхищенно улыбался.

Он распахнул перед ней тяжелую входную дверь. Руфь чуть замешкалась, выйдя из гостиницы, и Эвелл, подхватив под руку, отвел ее на стоянку к своей машине. Когда они влились в поток автомобилей на улице, он сказал:

– Я позвонил и велел отправить судно без меня.

Ничего важного, просто нужно загрузить пару контейнеров.

Она вздрогнула. Не об этом ли грузе толковал вчера Фил?

– Вам не следовало ехать со мной, – воскликнула она. – Как говорит Фил – сначала дело, потом развлечения.

Он беззаботно рассмеялся.

– Конечно. Но эдак я могу перетрудиться и сделаться занудой. Кроме того, я – не Фил. Я занимаюсь морским делом гораздо дольше. Мне не нужно, как ему, постоянно бороться с кем-то за место под солнцем.

Видно было, что Джек Эвелл хорошо знает дорогу; он уверенно пробирался сквозь хитросплетение городских улиц и, наконец, они выехали на автостраду, откуда открывался вид на промышленный центр Сан-Франциско. Руфь прежде не видела этой части города, и открывшаяся панорама ей не очень понравилась. Он заметил это по выражению ее лица, поэтому счел уместным пояснить:

– Согласен, вид не слишком-то красивый, зато у каждого большого города существует придаток, вроде этого. Все это – тоже Сан-Франциско. Не очень-то похоже на ваши родные места, верно?

Руфь почувствовала раздражение.

– Здесь все не очень похоже на мои родные места, и я уже немного устала от того, что мне постоянно об этом напоминают.

– Извините, мадам, – улыбнулся он. – Говорю не в укор вам. Просто я хочу показать, как сильно отличается приятная жизнь от неприятной.

На миг ей показалось, что сейчас он тоже заговорит о конкуренции, о том, как трудно преуспеть в жестоком деловом мире Сан-Франциско, но он промолчал. Похоже, насколько Руфь успела понять, он человек спокойный и приятный, живет в согласии с самим собой; к тому же реально воспринимает окружающий мир.

Город остался позади. Перед ними расстилалось зеленое холмистое пространство, перерезанное прямоугольниками полей.

По дороге Эвелл рассказывал ей эпизоды из истории здешних мест, заставляя ее удивляться тому, как много он знает. Он заметил ее удивление и рассмеялся.

– Все это я вычитал в школьном учебнике.

– И до сих пор помните?

Его улыбка выдала легкое огорчение.

– Я не такой старый, как вы думаете.

Она смутилась и пожала плечами.

– Я не это имела в виду, капитан. Вообще-то не такая уж я ехидная, просто сама почти ничего не помню из школьного курса истории.

– Вы, – сказал он, – учили историю давно, в школе, а я неспеша листал учебники все последние годы – у меня в хижине их полный набор. Знаете, так и не закончил школу. Мои родители сбежали, когда я был еще очень молод, мне пришлось пойти работать. До последнего времени учеба была для меня непозволительной роскошью. Она тут же откликнулась:

– Ваши родители… а что значит – сбежали?

– Именно это и значит. Сначала от нас ушел отец, а потом, года через полтора, однажды ночью мать сбежала со знакомым моряком. Когда я проснулся на следующее утро, нашел на подушке ее носовой платок – от него все еще пахло ее духами, а там сорок пять долларов.

У Руфи перехватило дыхание. Джек Эвелл внимательно посмотрел на нее – в его серых глазах таилась грусть; он как-то неловко передернул плечами.

– Так что пришлось бросить школу, – подытожил он уже спокойно, будто речь шла о ком-то другом.

– Сколько же вам тогда было?

– Двенадцать. Нет, на самом деле это хороший возраст. В двенадцать дети – как хамелеоны. Приспосабливаются ко всему гораздо быстрее взрослых. Я даже не стал дожидаться, пока закончатся деньги – устроился мойщиком посуды в портовую забегаловку. Мне дали комнату, кормили меня, потом я попросился на корабль.

– В двенадцать-то лет? – переспросила она недоверчиво. – А что двенадцатилетнему ребенку делать на морском корабле?

– А вы знаете, – ответил он, – некоторые дети к двенадцати годам успевают вымахать ого-го-го.

Почти как взрослые. Где-то даже читал об этом. Как раз мой случай. Я устроился на немецкий корабль, соврав, что мне шестнадцать. На следующий год я заявил, что мне восемнадцать, и меня приняли на канадское судно. Вот тогда-то я впервые увидел Сан-Франциско и полюбил его.

– Джек, а она вернулась?

– Нет.

– А ваш отец?

– Нет. Правда, слухи о нем доходили. Он был судовым инженером. Они неплохо зарабатывают – если, конечно, работают. После того, как ему стукнуло пятьдесят, с работой было не ахти, только возраст тут не при чем – он слыл горьким пьяницей. Я услышал о нем за шесть месяцев до его смерти. К этому времени он уже окончательно спился, никого не узнавал.

– Вы с ним виделись?

Она почувствовала, ему не хочется отвечать; помолчав секунду, Эвелл все же переборол себя:

– Я не поехал. С тех пор не раз думал, что поступил тогда не правильно, хотя… Он умер несколько месяцев спустя; я даже не сразу узнал об этом.

Они замолчали. Руфь не ожидала такого поворота в их непринужденной беседе. И теперь не знала, что сказать. Откровенность его была несколько неожиданной; кроме того, ей не приходило в голову, что юность такого спокойного, уверенного в себе человека могла так разительно отличаться от ее собственной. Ведь сама она выросла в достатке и благополучии, огражденная от жизненных тревог родительской заботой.

• Предыдущая
• 5/18
• Следующая