Осознание - де Мелло Энтони - Страница 29

Но что значит изменить себя? Я наговорил много разных слов — теперь же попробую разложить все по полочкам. Во-первых, это озарение. Не напряжение воли, не новые привычки, не равнение на идеал. Идеалы — очень вредная вещь. Они заставляют человека фиксировать внимание не на том, что есть, а на том, чему надлежит быть. У вас появляется навязчивая идея о том, каким должен стать окружающий мир, но каков этот мир на самом деле, вы не имеете ни малейшего понятия. Позвольте поведать вам об одном случае из моей практики, который может служить иллюстрацией того, что я называю озарением. Некий священник пожаловался мне на свою леность: он хотел стать более трудолюбивым человеком, более активным, но он-де слишком ленив. Я спросил, что значит ленив. Раньше я порекомендовал бы этому человеку составлять утром список того, что надо исполнить, а вечером отмечать галочками сделанное за день. «Это поможет вам — выработайте в себе такую привычку», — сказал бы я священнику. Или же я спросил бы у него: «Кто ваш идеал?» Если бы он назвал св. Франциска Ксаверия, я бы посоветовал следующее: «Вы ведь знаете, как много Ксаверий работал? Подумайте о нем — это заставит вас действовать». Все это были допустимые, но — прошу меня простить — весьма поверхностные решения. Волевые усилия, стремление изменить свою сущность не увенчались бы успехом. Возможно, изменилось бы поведение священника — но не он сам. Поэтому я поступил иначе. «Ленивый, говорите вы? А что это значит? Существует миллион разновидностей лени. Какая же из них присуща вам? Что вы называете ленью?» — спросил я. «Ну, я никакую работу не довожу до конца, — отвечал он. — Мне ничего не хочется делать». «Вам ничего не хочется делать с самого утра?» «Да. Я просыпаюсь, и нет ничего такого, из-за чего мне хотелось бы подняться с постели». «Вас это расстраивает?» «Можно сказать и так. Я замыкаюсь в себе». «Вы всегда были таким?» «Нет, в молодости я проявлял больше активности. А во время учебы в семинарии жизнь била во мне ключом». «Когда же все это началось?» «Три-четыре года назад». Я поинтересовался, какое событие произошло в его жизни четыре года назад. Он задумался. «Если вы думаете так долго, значит, четыре года назад ничего серьезного с вами не случилось, — сказал я. — А что было пять лет назад?» «Меня посвятили в духовный сан», — ответил он. «С этим годом у вас связаны какие-нибудь особенные воспоминания?» «Кое-что есть: я провалил тогда выпускной экзамен по теологии. Для дальнейшей учебы епископ хотел послать меня в Рим, w мне эта идея была по душе. Но после неудачи на экзамене он изменил свое решение и пожаловал мне этот приход. По правде говоря, со мной поступили несправедливо, поскольку…» Вот мы и добрались до главного: в его сердце тлела давняя обида; он должен был работать, несмотря на пережитое когда-то разочарование. И все мои поучения были бы абсолютно бесполезны. Бесполезно было бы давать ему какие-то советы. Он должен осознать свой гнев, должен проникнуть в самую суть его. И к жизни он вернется только тогда, когда проделает все это. Если бы я принялся наставлять его на путь истинный и рассказывать, как тяжело трудятся его братья и сестры, он просто почувствовал бы себя виноватым. Он не испытал бы внутреннего озарения и не смог бы исцелиться. А ведь именно в этом заключается первый шаг к внутренним переменам.

Вторая, не менее важная задача — понимание. Вы когда-нибудь думали о том, что именно понимание может сделать вашу жизнь счастливой? Вы это допускали. Почему вы решили стать семинаристом? Потому что хотели быть счастливым. Профессорская мантия, престиж и высокое положение в обществе принесут вам счастье — так вам тогда казалось. Так ли это на самом деле? Тут не обойтись без понимания главного.

Когда мы пытаемся отделить себя от своего «я», очень важно не отождествлять события внешнего мира с самим собой. Маленький пример: за советом ко мне обращается молодой священник. Природа щедро наделила его талантом, умом, красотой и обаянием. Однако за ним давно замечают некоторые странности: он удивительно жесток по отношению к прислуге. Иногда дело доходило до прямых оскорблений. Кое-кто даже грозился обратиться в полицию. Становился ли он во главе прихода, получал ли место священника при школе — его выходки повторялись вновь и вновь. Он тридцать дней провел в уединении (стал терциарием, как говорят иезуиты), размышляя о сострадании Иисуса и его любви к бедным. Но я знал, что все это без толку. Он возвращался домой и вел себя смирно на протяжении трех-четырех месяцев (помнится, кто-то сказал, что, отправляясь в добровольное заточение во имя Отца и Сына и Святого Духа, в большинстве случаев мы ни капельки не изменяемся; так есть и будет ныне и присно и во веки веков. Аминь). Проходило время, и он брался за старое. И вот этот юноша пришел ко мне. Я тогда был очень занят и не мог принять его, хоть он и приехал издалека. «Я отправляюсь на вечернюю прогулку, — сказал я ему. — Если хотите, присоединяйтесь — другого времени у меня сегодня не будет». И он пошел со мной. Мы и прежде были знакомы, но в тот раз у меня возникло странное ощущение. В таких случаях я, как правило, пытаюсь прояснить ситуацию и начинаю задавать вопросы. «У меня какое-то странное чувство, будто вы от меня что-то скрываете, — сообщил я священнику. — Или я ошибся?» «Что вы имеете в виду? — возмутился мой собеседник. — Неужели я приехал бы в другой город и стал отнимать у вас время только для того, чтобы что-то скрыть?» «У меня просто возникло непонятное ощущение, и я подумал, что надо проверить мою догадку — только и всего», — сказал я, и мы пошли дальше. Невдалеке от моего дома есть озеро. Я помню все очень четко. «Может, присядем?» — предложил он. Мы присели — примостились на невысоком парапете, опоясывающем озеро. «Вы правы, — промолвил священник, — я действительно кое-что утаил». И тут он разрыдался. «Я расскажу вам то, что никому не рассказывал с тех пор, как стал иезуитом, — сказал он. — Отец мой умер, когда я был совсем маленьким, и моя мать стала служанкой. Чтобы поднять всех нас на ноги, она драила ванные и уборные порой по шестнадцать часов подряд. Мне было так стыдно, что я скрыл от всех, кем работала моя мать; я до сих пор подсознательно свожу счеты с ней и со всеми прислужниками на свете». Произошло замещение. Никто не мог взять в толк, почему обаятельный юноша вытворяет такие вещи. Но как только он понял, в чем дело, он навсегда покончил со своей проблемой. Навсегда. Он исцелился.

Размышлять об Иисусе и внешне подражать его деяниям абсолютно бесполезно. Надо не копировать его поступки, а стать таким, каким был Иисус, — надо проснуться и осознать все происходящее. Когда речь идет о попытках изменить самого себя, все остальные методы можно уподобить подталкиванию автомобиля вручную. Предположим, вам надо попасть в другой город. По дороге машина ломается. Что ж, заглохшая машина — это скверно. Засучив рукава, мы толкаем ее вперед. Мы толкаем, толкаем, толкаем — и наконец достигаем городской черты. «Отлично, — говорим мы себе. — Все получилось». А потом мы толкаем машину в другой город! И заявляем: «Я ведь добился своего, разве нет?» Но разве можно это назвать жизнью?

Знаете ли, что вам на самом деле нужно? Вам нужен специалист-механик, который смог бы сменить свечи. Включаете зажигание — и машина трогается с места. Вам нужен специалист — понимание, озарение, осознание, — а вот толкать не надо. Не надо прикладывать никаких усилий — они очень утомляют. Всех нас приучили быть недовольными собой, С точки зрения психологии, в этом и заключается все зло. Мы только и делаем, что выражаем недовольство, ворчим и толкаем машину. Все вперед и вперед, все натужнее и натужнее. Но внутренний конфликт никуда не девается, уровень понимания остается невероятно низким.

Один из самых незабываемых дней моей жизни я пережил в Индии. Это был истинно великий день; меня только-только посвятили в духовный сан. Я сидел в исповедальне. Во главе нашего прихода стоял испанец, подлинный праведник; я слышал о нем еще до того, как вступил в орден. За день до того, как стать послушником, я решил исповедоваться, чтобы полностью очистить свое сердце и чтобы новому наставнику ничего не надо было рассказывать. К пожилому кюре выстроилась длинная очередь. Глаза его были накрыты фиолетовым платком; подходившим к нему людям он что-то тихо бормотал, потом прощал им грехи и отпускал восвояси. Меня он видел всего лишь раз или два, но звал, тем не менее, по имени. Дождавшись своей очереди, я подошел к нему и, приступая к исповеди, постарался изменить голос. Он выслушал все очень спокойно, отпустил мне грехи, а потом спросил: «Энтони, когда ты планируешь стать послушником?»