Наследство из Нового Орлеана - Риплей Александра - Страница 8

• Предыдущая
• 8/122
• Следующая

От них Мэри узнала, что на одном берегу реки находится штат Огайо, а на другом – Западная Вирджиния. Пенсильвания осталась далеко позади. Дни, мили, повороты, причалы смешались в ее памяти, и скоро один берег остался в Огайо, а другой перешел в Кентукки. А вскоре Уотсоны покинули корабль. Мистер Уотсон с несколько деревянным поклоном вручил Мэри ее деньги, а миссис Уотсон, обливаясь слезами, заключила девушку в свои крепкие объятия. Она препоручила Мэри заботам миссис Оландт.

Стаут, Райтсвилл, Абердин, Хиггинспорт, Невилл, Цинциннати – там простояли целые сутки, дожидаясь крупной партии солонины в бочках.

Затем, несколько часов спустя, Огайо кончился. На одном берегу реки был по-прежнему Кентукки, но на другом оказалась уже Индиана, и первой остановкой там был Рэббит-Хэш. И миссис Оландт препоручила Мэри мисс Диккенс, которая «всю жизнь прожила девицей и очень гордится, что у нее на это хватило здравого смысла».

Городки возникали и исчезали, а дамы по-прежнему беседовали с Мэри на ее скамейке, за столом, в каюте. Но никто из них никогда не был в Новом Орлеане и не знал никого, кто бы там побывал.

Так было до Луисвилла. Там на борт поднялась семья с пятью детьми, старшему из которых было семь лет, – и спокойной апатии на «Царице» пришел конец. «Да, я как-то ходил на плоскодонке до самого Нового Орлеана, – заявил измученный отец семейства. – Только тогда я был совсем молодой, и то, что я видел в Новом Орлеане, не для ваших ушей».

Два дня спустя «Царица» пришвартовалась в Ивэнсвилле. Семья сошла, и все люди и животные на пароходе радостно и облегченно вздохнули.

Но стоянка затянулась. Давно уже с борта сошла семья и был снят груз, предназначавшийся для Ивэнсвилла, давно на борт подняли и разместили новый груз, а пароход все стоял на якоре. Трубы его легонько попыхивали, показывая, что котлы вырабатывают пар, готовый привести в движение гребное колесо. Но колесо оставалось неподвижным.

– Чего это мы дожидаемся? – возмущалась мисс Диккенс. – Мы и опомниться не успеем, как стемнеет. Уже час назад должны были позвать к ужину.

– По-моему, мы ждем того, кто едет в том экипаже, – предположила Мэри. – Посмотрите, мисс Диккенс: мчится как ветер.

Черный экипаж сверкал лакированной кожей. В него были запряжены огромные белые кони, несшиеся немилосердным галопом. Темнокожий кучер был в черном цилиндре и черном костюме, из-под которого выглядывали белые кружева. Чтобы остановить лошадей на краю причала, ему даже пришлось встать. Мэри видела, как вожжи буквально впились ему в ладони, обтянутые белыми перчатками.

Даже после такой спешки пассажиры экипажа, казалось, не торопились с выходом. Дверцы оставались закрытыми, пока кучер сгружал чемоданы и шляпные коробки, закрепленные на крыше экипажа. Никакого движения не наблюдалось, пока он четырежды не сходил на пароход и обратно и весь багаж не оказался на борту. Лишь тогда кучер открыл дверцы экипажа и склонился в низком поклоне.

И из экипажа выплыла женщина, элегантней которой Мэри еще не доводилось видеть. На ней был дорожный костюм практичного коричневого цвета. Перчатки были черные, что также было практично, ибо на черном не заметно грязи. Но при всей практичности костюм этой женщины казался невероятно изысканным. Ее коричневое платье было шелковым, и цвет его переливался на солнце, переходя из тепло-янтарного в густо-кофейный. Корсаж тесно облегал фигуру, удерживаемый изысканными витыми застежками на неправдоподобно тонкой талии, опоясанной поясом из того же витого шелка, из которого были сделаны застежки. Черная кружевная кайма украшала три оборки ее широкой юбки и широкие рукава колоколом. Подрукавники были из черной шелковой кисеи, расшитой мельчайшими коричневыми завитками. Их узкие манжеты были украшены черными шелковыми бантами. На ней был чепец из коричневой соломки, отделанный черными кружевами. Чепец был завязан под подбородком на удивление широкими шелковыми голубыми лентами. Когда женщина выходила из экипажа, на мгновение показались нижние юбки пяти разных оттенков голубого.

Она подошла к пароходу, а из экипажа вышла другая женщина. На ней было серое шелковое платье с отделанным кружевами передником, служившим скорее украшением, нежели средством защиты от грязи. Яркие золотые серьги в виде колец сверкнули в косых лучах солнца и засияли на фоне ее темной кожи, казавшейся еще темнее оттого, что на голове у женщины был белый тюрбан.

Кучер попытался взять у нее красный кожаный саквояж, но она лишь отмахнулась и поспешила вслед за первой женщиной.

– Ну и ну! – сказала мисс Диккенс. – Всяких видала я расфуфыренных дамочек, но такого…

– Капитан, никогда не прощу себе, что заставила вас так долго ждать, – услышала Мэри слова элегантной женщины, входя в кают-компанию в сопровождении мисс Диккенс.

– И я тоже, – сказала мисс Диккенс нарочито громким шепотом.

Мэри покраснела от смущения. Женщина обернулась и посмотрела на них, приподняв брови. Капитан откашлялся:

– Миссис Джексон, позвольте представить вам двоих из тех дам, с которыми вам предстоит путешествовать. Это мисс Диккенс, а эта юная особа – мисс Макалистер. Она находится на «Царице» с самого начала рейса в Питсбурге и плывет до самого Нового Орлеана.

Миссис Джексон улыбнулась Мэри и протянула руку в идеально облегающей перчатке:

– Очень рада познакомиться с вами, мисс Макалистер. Я тоже живу в Новом Орлеане.

Мэри пожала протянутую руку, испытывая неловкость и радостное волнение.

– О, я так рада, что мы вас дождались! – воскликнула она.

– Вы очень смелая девушка, Мэри, – сказала миссис Джексон. После того как их представили друг другу, она вежливо, но с почти ледяной сдержанностью отвечала на вопросы о Новом Орлеане, которыми засыпала ее Мэри. Однако позднее, узнав, что Мэри одна-одинешенька во всем мире, она начала оттаивать. А когда Мэри призналась, что даже не знает, жива ли ее бабушка и как эту бабушку зовут, миссис Джексон взяла руку Мэри в свою и несколько раз выразила ей свое восхищение. Окутанная теплом этой симпатичной женщины, Мэри буквально расцвела.

– Я так счастлива, что у меня появилась такая подруга, как вы, миссис Джексон. Вы такая добрая, и такая прекрасная, и такая элегантная. О, как бы я хотела быть такой, как вы!

– Какие милые речи, дорогая моя девочка. – Такого голоса, как у миссис Джексон, Мэри ни разу не доводилось слышать. Она говорила тихо, протяжно – словно текла река. Согласные как-то смазывались или вообще исчезали, гласные же, напротив, тянулись долго, как музыкальные ноты. Улыбка у миссис Джексон тоже была неспешной. Начиналась она с чуть заметного трепета губ, затем раздвигавшихся; потом поднимались уголки широкого рта; и наконец открывались прекрасные белые, очаровательно неправильные зубы – верхние резцы чуть выдавались вперед. У нее были светлые волосы и голубые глаза – Мэри никогда не видела таких ярких, глубоких глаз, с тяжелыми веками, из-за которых глаза миссис Джексон, когда она молчала, бывали полуприкрыты. Но когда она начинала говорить, брови ее поднимались и глаза становились большими, круглыми, завораживающими.

На пароходе ее чарам покорились все, включая мисс Диккенс. Мэри почувствовала себя невероятно счастливой, когда миссис Джексон дала всем понять, что предпочитает ее общество. После ужина, когда дамы удалились в свою каюту, миссис Джексон спросила Мэри, не хочет ли та прогуляться с ней по палубе. «Просто стыдно пропустить такой прекрасный закат. Краски так красиво отражаются в воде».

Мэри не сомневалась, что миссис Джексон самая поэтичная женщина на свете. «Бьюсь об заклад, что моя настоящая мать была такой же, – подумала она. – И столь же прекрасной, с таким же музыкальным голосом. Словно она никогда и не умирала, а просто была в долгой-долгой отлучке и вернулась, чтобы побыть со мной и забрать меня в свой старый дом».

– Новый Орлеан очень красив? – спросила она, уверенная, что иначе и быть не может. Ведь это родной город миссис Джексон. И матери.

• Предыдущая
• 8/122
• Следующая