Дискета мертвого генерала - Горшков Валерий Сергеевич - Страница 56
- Предыдущая
- 56/85
- Следующая
Ожогин заработал сильный ушиб голени, упал, затем поднялся, сел, прислонившись спиной к надстройке возле входной двери на камбуз, и несколько минут растирал последствия непредвиденного столкновения. Когда же он все-таки смог подняться на ноги и, ковыляя, направиться к лестнице, ведущей вниз, драма в каюте номер пять уже завершилась, а агент мафии Прохоров разговаривал со своим шефом по спутниковому телефону из радиорубки и получал указания о немедленном захвате корабля.
Но Будулай не знал этого. Он с огромным трудом спустился вниз, на секунду задумался, стоя перед каютой Славгородского и Гончарова, а потом несколько раз настойчиво постучал в дверь. Изнутри послышалось недовольное бурчание, шевеление постельного белья, как будто кто-то вставал с кровати, потом в замке повернулся ключ, и на пороге появился Славгородский. Его глаза еще не привыкли к свету, вдруг ворвавшемуся в погруженную во мрак каюту из коридора, и профессор прикрывался от него прижатой ко лбу ладонью. На нем были белая майка и смешные, почти до колен, широкие цветные трусы. Совсем случайно взгляд Ожогина упал на ноги стоящего перед ним полусонного мужчины, и он с ужасом заметил на них множество розовых, отвратительных шрамов. Вот почему профессор не загорал вместе со всеми по дороге до Бермудов, а постоянно носил белые хлопчатобумажные брюки. «Интересно, что повлекло за собой столь отвратительные для постороннего глаза последствия?!» – машинально подумал Будулай. Но резкий вопрос Славгородского оборвал эти кощунственные мысли компьютерщика.
– Какого черта вам понадобилось среди ночи?! – рявкнул профессор достаточно громко, чтобы разбудить полкорабля. – Вы, Ожогин, выглядите как фарш, дважды пропущенный через мясорубку! Почему морщитесь?
– Ударился ногой, на палубе. Григорий Романович, здесь такое дело…
Будулай торопливо рассказал профессору о неожиданном завершении работ благодаря Прохорову, но и о очень странном его поведении. Едва Славгородский услышал о факте копирования секретного файла, якобы с целью сделать утром сюрприз, лицо его сразу же приобрело землистый оттенок, а губы крепко сжались в идеально ровную линию.
– Так, значит. Пошутить решил, идиот! Где он?!
– Не знаю, – растерянно развел руками Геннадий. – На палубе его нет. Наверно, в каюте.
Славгородский, не мешкая, подошел к соседней двери, облицованной, как и все прочие, «под дерево» красивым коричневым шпоном, и постучал. Ответа не последовало. Профессор нахмурился, вопросительно взглянул на Ожогина. И тут из-за двери послышался тихий, но все-таки уловимый стон. Мужчины непонимающе переглянулись, а затем Григорий Романович еще раз сильно дернул за ручку. Дверь загудела, но не поддалась. Профессор прислонился к ней ухом и поднял вверх руку.
– Тихо! Там, по-моему… кто-то стонет… Женщина… Боже, это же Наташа!
Славгородский резко повернулся к Ожогину.
– Иди к боцману, пусть даст запасной ключ! Скорее… Черт, опять начинается старая история, – руководитель экспедиции проводил взглядом хромающего на бегу Геннадия и непроизвольно вспомнил о покойном генерале Крамском, сбитом вертолете и пропавшем начальнике охраны «Золотого ручья» майоре Боброве, которого несколько месяцев спустя опознали в состоянии истлевшей головешки. Славгородский был чересчур реалистичным человеком и слишком долго работал в секретном ведомстве, чтобы верить в случайности. Как же, сюрприз он решил сделать, поганец!.. А ведь даже не подумал бы на него никогда в жизни… Бедная Наташа, она, наверно, вычислила Прохорова, а этот… Сволочь. Интересно, где он может находиться сейчас?.. Михаил, надо разбудить Михаила!..
Профессор бросился в свою каюту, лихорадочно нащупал на стене выключатель, зажег свет и, подойдя к кровати, на которой, укрывшись с головой, спал Гончаров, сильно тряхнул того за плечо.
– Миша, вставай! Скорее! На борту корабля ЧП!
И тут произошло непредвиденное, страшное, отчего глаза Славгородского вылезли из орбит, как у больного базедовой болезнью, во рту пересохло, а в груди что-то резко сжалось до размеров выжатого лимона.
Григорий Романович судорожно схватился за место, где находится сердце, и, охнув, повалился в мягкое кресло, чудом оказавшееся как раз сзади него. Он продолжал находиться в сознании, только сильно морщился, с огромным трудом хватая воздух посиневшими губами, и неотрывно, словно завороженный смотрел на кровать, где по-прежнему лежал Михаил Гончаров.
Даже мертвый, он был слишком похож на мирно спящего человека. На его лице навечно застыла радостная улыбка. Видимо, в момент смерти двадцатидевятилетний Миша, у которого дома оставались жена и четырехлетний сын, видел во сне что-то очень хорошее, что заставило его улыбнуться. Навсегда… Сейчас же он лежал на спине, невольно перевернутый в это положение сидящим рядом профессором, и точно посередине его груди зияла дыра с развороченными наизнанку краями и запекшейся вокруг кровью, оставленная застрявшей где-то внутри тела пулей сорок пятого калибра. У Гончарова оказалась на редкость крепкая кость. Она-то и стала последней преградой, погасившей убойную силу пули. Славгородский почти сразу, как только осознал, что Михаил мертв, обнаружил едва заметную дырочку на висящем на стене ковре. Стрелять могли только из каюты, откуда сейчас доносились сдавленные стоны Наташи Рудаковой. И только один человек… Прохоров!
Профессор услышал, как к открытой двери его каюты быстро приблизились торопливые, чуть приглушенные тонкой ковровой дорожкой шаги. В проеме появился боцман.
– Мертв? – резко и не вдаваясь в лишние подробности спросил он, глядя на застывшую на лице Гончарова улыбку. Скорее боцман спросил это чисто машинально, так как факт был очевиден и не подлежал уточнению со стороны мэтра психиатрии. Но Славгородский кивнул, взгляд его несколько оживился, он протер глаза, будто прогоняя остатки внезапно навалившегося кошмара, и направился к выходу.
– Там Наташа, ее заперли, – пробурчал Григорий Романович, уже заметив в руке Евгения запасной ключ от пятой каюты. – Она стонет. Гад какой, что он с ней сделал?!
– Прохоров? Где он? – спросил боцман, уже поворачивая ключ в замке.
– Во всяком случае внутри мы его вряд ли найдем, – покачал головой Славгородский. – Где-то…
Дверь каюты распахнулась, кряжистая рука боцмана нащупала выключатель, и под потолком вспыхнул белым светом светильник. Наташа лежала на кровати со связанными руками и ногами и заклеенным толстой полоской клейкой ленты ртом. Глаза были широко открыты, в них появилась надежда. Профессор обратил внимание на испачканное кровью полотенце, лежащее у женщины под головой. Очевидно, она была ранена.
– Наташенька, девочка моя! – Славгородский бросился к ней, принялся лихорадочно развязывать тугие капроновые узлы, но боцман только покачал головой и отстранил профессора.
– Так вы, Григорий Романович, будете до завтрашнего вечера ковыряться. Не проще ли… – И Евгений тремя движениями острого выкидного ножа перерезал связывающие Наташу коричневые чулки.
Она попробовала встать, но тут же застонала и снова опустилась на подушку. Славгородский очень аккуратно, чтобы не повредить кожу, отклеил с ее побелевших губ пластырь. Женщина с трудом открыла глаза, обвела взглядом стоящего рядом с кроватью боцмана и склонившегося над ней профессора, а потом, едва шевеля отказывающимися слушаться губами, прошептала:
– Вадим… Он… шпион, – она снова сморщилась от пронизывающей насквозь боли, и из ее глаз покатились слезы. – Радист тоже… У него дискета… И пистолет… Скорее! – Наташа громко застонала и потеряла сознание.
Лицо профессора налилось кровью.
– Гад, мразь!.. – Славгородский лихорадочно искал, какое бы еще слово бросить в адрес Прохорова, но мысли его спутались и изо рта вырвалось только змеиное шипение. Кулаки сжались, и он тяжелым взглядом посмотрел сначала на боцмана, потом на стоящего позади него Ожогина. – Надо найти его и раздавить, как таракана, как гниду ползучую!
– Григорий Романович, быстро идите к капитану и сообщите ему о Прохорове. Пусть свяжется со Службой безопасности. У него есть рация и оружие. Закройтесь в каюте и никуда из нее не выходите, что бы ни случилось, – Евгений обернулся к Будулаю. – Ты останешься здесь с Наташей. Дверь закрыть изнутри. Я иду в радиорубку. Быстрее, профессор! – Боцман неожиданно сунул руку за пояс и вытащил пистолет. Поймав на себе удивленные взгляды Славгородского и Ожогина, пояснил: – Я работаю на наших друзей, профессор. Теперь вы знаете…
- Предыдущая
- 56/85
- Следующая
