Черный камень - Говард Роберт Ирвин - Страница 1

• 1/5
• Следующая

Впервые я прочел об этом в удивительной книге фон Юнцта, немецкого эксцентрика, чья жизнь была столь же занятна, сколь мрачна и таинственна – смерть. Мне посчастливилось узнать о “Безымянных культах” из самого первого издания так называемой “Черной книги”. Она вышла в Дюссельдорфе в 1839 году, незадолго до того, как ее автора настиг неумолимый рок. С “Безымянными культами” библиофилы знакомы в основном по дешевым и неряшливым переводам, пиратски изданным в Лондоне в 1845-м, а также по изуверски сокращенному тексту, выпущенному в 1909-м нью-йоркским “Голден Гоблин Пресс”. Мне же в руки попал настоящий немецкий том, вместивший в себя труд фон Юнцта от первого до последнего слова, – увесистая книга в кожаной обложке с ржавыми стальными накладками. Вряд ли во всем мире сохранилось более полудюжины ее сестренок, поскольку тираж был мизерным, и вдобавок, когда по свету разнеслась весть о трагическом конце автора, многие обладатели его книг в страхе поспешили их сжечь.

Всю свою жизнь (1795-1840) фон Юнцт посвятил запретным темам. Он много путешествовал, посетив все части света; его приняли в бессчетные тайные общества; он прочел неисчислимое множество малоизвестных эзотерических книг и рукописей на самых разных языках. И в главах “Черной книги” (где поразительная ясность изложения то и дело сменяется двусмысленностью и маловразумительностью) попадаются утверждения и намеки, от которых у читателя с нормальным рассудком стынет в жилах кровь. Следя за умозаключениями, кои фон Юнцт не побоялся отразить на страницах своей книги, вы не избежите мучительных домыслов о том, чего он сказать не решился. К примеру, каким загадкам посвящались убористо исписанные страницы неопубликованной рукописи, над которой он, не разгибая спины, трудился несколько месяцев кряду, вплоть до своей кончины? От тех страниц остались только мелкие клочки на полу наглухо запертой изнутри комнаты, где нашли труп фон Юнцта со следами когтей на горле. Так и не удалось выяснить, что было в той рукописи, ибо ближайший друг покойного, француз Алексис Ладю, после всенощной состыковки клочков предал их огню, а затем полоснул бритвой себе по горлу.

Но и опубликованные откровения германского мистика – не самая удобоваримая пища для размышлений. Общее впечатление большинства читателей таково: “Черная книга” суть метания поврежденного ума.

Штудируя ее, я в числе всевозможных загадок то и дело встречал упоминания о Черном Камне, занятном и страшноватом монолите, с незапамятных времен известном горцам Венгрии. С ним связано немало мрачных легенд. Правда, фон Юнцт не слишком подробно о нем писал – его вызывающие дрожь и зубовный перестук исследования посвящены главным образом культам и атрибутам черной магии, с которыми он соприкасался в свое время. Похоже, Черный Камень – материальный след некой религии, исчезнувшей столетия назад. Фон Юнцт назвал его “одним из ключей” – эта фраза повторяется многажды и с вариациями, являя собой одну из головоломок, которыми изобилует книга. Автор вскользь намекает на загадочные явления вблизи этого монолита; они бывают в Иванов день, вернее, в Иванову ночь.

Он упоминал гипотезу Отто Достмана о том, что Черный Камень появился во времена нашествия гуннов, его возвели в память о победе Аттилы над готами. Эту идею фон Юнцт решительно отмел, но увы, не подкрепил свое возражение убедительными фактами, лишь заметил, что связывать происхождение Камня с гуннами не более логично, чем Стоунхендж – с походами Вильгельма Завоевателя.

Как бы то ни было, эта ссылка на монументы глубокой древности донельзя раздразнила мое любопытство, и я, преодолев некоторые затруднения, нашел-таки пострадавший от крыс и плесени экземпляр “Следов исчезнувших империй” Достмана (Берлин, 1809, “Дер Драченхауз Пресс”). И не без разочарования обнаружил, что Черному Камню Достман уделил еще меньше строк, чем фон Юнцт, сочтя этот артефакт слишком молодым по сравнению с греко-римскими развалинами Малой Азии, которые были его любимым коньком. Он признавался, что не может классифицировать монолит по внешним признакам, но без колебаний относил его к монгольской культуре.

Не скажу, что я почерпнул у Достмана много нового, но в памяти запечатлелось название села по соседству с Черным Камнем – Стрегойкавар. В переводе – что-то наподобие Ведьмина города. Не правда ли, жутковато звучит? Копание в путеводителях и путевых заметках ничего не дало. Я даже на картах не нашел Стрегойкавар – он лежит в труднодоступной глуши, в стороне от туристских маршрутов. Но кое-что любопытное обнаружилось в “Мадьярском фольклоре” Дорнли. В главе о мистических сновидениях упомянут Черный Камень, а также удивительные суеверия, с ним связанные. Согласно поверью горцев, если вы уснете рядом с этим монолитом, то вас потом всю жизнь будут мучить чудовищные кошмары. Дорнли цитировал рассказы крестьян о слишком любознательных, которые осмеливались посетить Черный Камень в Иванову ночь, а потом сходили с ума от страшных снов и умирали.

Книга Дорнли сама по себе весьма увлекательна, но еще больше меня заинтриговала явственная и зловещая аура Черного Камня. Вновь и вновь попадалось мне это название в старинных фолиантах, вновь и вновь находил я загадочные намеки на сверхъестественные явления в Иванову ночь, и в душе моей всякий раз пробуждался некий инстинкт – подобный инстинкту лозоходца, улавливающему ток черной подземной реки.

И вдруг я увидел связь между этим Черным Камнем и странной стихотворной фантазией безумца Джастина Джеффри “Люди монолита”. Порасспросив знатоков литературы, я узнал, что стихи эти Джеффри написал, путешествуя по Венгрии, – мог ли я сомневаться, что Черный Камень – тот самый монолит, которому посвящены удивительные строфы?

Я еще раз внимательно прочитал стихотворение и вновь испытал смутное чувство, возникшее при первой моей встрече с названием “Черный Камень”. Как раз в то время я подумывал, куда бы съездить на отдых, а посему недолго колебался в выборе. Я отправился в Стрегойкавар. В Темесваре сел на ветхий старомодный поезд и укатил в невообразимую глушь, а потом три дня трясся в допотопной карете, пока наконец не очутился в деревушке, что лежит в плодородной долине посреди заросших хвойными лесами гор.

Поездка не изобиловала впечатлениями, разве что в первый день путешествия я побывал на знаменитом поле Шомвааль, где доблестный польско-венгерский рыцарь граф Борис Владинов героически, но недолго сдерживал победоносную армию Сулеймана Великого в 1526 году, когда полчища турок затопили Восточную Европу. Возница показал мне груду камней на близлежащем холме – там, по его словам, покоились останки смелого графа.

Мне вспомнился отрывок из “Турецких войн” Ларсона. В очерке “После стычки” (той самой, в которой граф Борис и его крошечная армия выдержали атаку турецкого авангарда) сказано:

“Когда граф, стоя на холме у полуразрушенной стены старого замка, наблюдал за передислокацией своих отрядов, оруженосец принес ему лакированную шкатулку – ее нашли на теле знаменитого турецкого историка и летописца Селима Багадура, павшего в этой битве. Граф вынул пергаментный свиток, развернул, но успел прочесть лишь несколько фраз.

Лицо его обрело меловую белизну, без единого слова он вернул пергамент в шкатулку, закрыл ее и спрятал под полой своего плаща. И в тот же миг открыла шквальный огонь замаскированная турецкая батарея, и на глазах ужаснувшихся солдат стены древнего замка рухнули и погребли отважного рыцаря. Лишенная командира крошечная армия сопротивлялась недолго, героических венгров изрубили в куски. Наступили смутные, кровавые времена, и многие годы никому не было дела до останков благородного полководца. И теперь селяне показывают проезжим бесформенную груду камней – развалины замка Шомвааль, под которыми уже несколько веков тлеют кости Бориса Владинова”.

Наконец я добрался до Стрегойкавара. На первый взгляд снулая бедная деревенька ни в коей мере не оправдывала свою грозную славу. Складывалось впечатление, будто прогресс решил во что бы то ни стало обойти ее стороной. Диковинные здания, диковинная одежда, диковинные манеры – Стрегойкавар безнадежно отстал от времени. Обыватели вели себя гостеприимно, быть может, оттого, что иностранный гость в тех краях – птица очень редкая.

• 1/5
• Следующая