Невидимая Хазария - Грачева Татьяна Васильевна - Страница 63

Миф о том, что царь мог и не должен был отрекаться от престола.

Этот миф вызывает те самые исполненные досады и возмущения вопросы: «Как он мог это сделать?», «Зачем он это сделал?»

Главной причиной, по которой революция оказалась возможной, было отступление народа от веры, потому что священная государственность держится и укрепляется не только силою Царской власти, но и силою веры Православной, живущей в народе. То есть сохранение и защита нашей государственности – это не только долг и ответственность царя перед Богом и народом. Это еще и долг, и ответственность народа, который, только пребывая в вере, способен осознать свое предназначение и нести крест священной российской государственности, как несли его наши предки.

За несколько десятилетий до кровавых революционных событий святитель Игнатий (Брянчанинов) написал страшные строки, что отступление от веры на Руси – всеобщее в народе.

И наступил тот страшный и грозный февраль 1917 года. 14 февраля 1917 года – толпы вышли на улицы Петрограда с лозунгами «Долой войну!», «Да здравствует республика!»

Петроград захлестнули демонстрации рабочих, требовавших хлеба, который не подвозился в результате провокации и спланированного саботажа. Начался народный бунт. Его организаторам из невидимой Хазарии для достижения реванша мешал монархический строй. Преградой на их пути стоял государь.

Из исторических источников известно, что, «узнав о беспорядках, Царь, находившийся в могилевской Ставке, отдал распоряжение направить в столицу верные войска и сам направился в Петроград. Но приказ Государя об отправке войск предательски не был выполнен. По дороге Николай II был изолирован во Пскове и дезинформирован своим окружением, участвовавшим в заговоре. Начальник Штаба Алексеев, драматизируя события, заявил, что только отречение Царя позволит продолжать войну, и убедил в этом командующих всех фронтов, приславших соответствующие телеграммы. Царь был принужден к отречению в пользу брата, Великого князя Михаила Александровича. Его, в свою очередь, Временный комитет Госдумы заставил передать вопрос о самой монархии на усмотрение будущего Учредительного собрания. Оба эти отречения были нарушением законов Российской империи и произошли вследствие революционного насилия. Именно в этот день, 2 марта 1917 года, прерывается легитимность власти в России…».

Вот что пишет генерал Н.И. Иванов об Алексееве: «Алексеев – человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией – его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной думы, Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более что войска на фронте стояли спокойно и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие не могли бы и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева».

Эту же мысль в страстной убежденности высказал И. Солоневич, взволнованно написавший: «Русская революция не имела никаких оправданий – ни моральных, ни социальных, ни экономических, ни политических. Ее устроил правящий и ведущий слой – университетская, военная, земельная и финансовая знать, и каждая в своих узкоэгоистических интересах. Исходной позицией революции были не «возмущение народных масс», не «неудачи войны», – а клевета и предательство. В этом предательстве первая скрипка, конечно, принадлежит именно военным кругам… Этой измене и этому предательству нет никакого «оправдания». И даже нет никаких смягчающих вину обстоятельств: предательство в самом обнаженном его виде. Но, говоря о предательстве, мы обязаны знать, кто, как и зачем занимался этой профессией, начиная от казни Царевича Алексея Петровича и кончая Февралем. Если мы не будем знать, нас предадут еще и еще, и еще…»

В день своего отречения 2 марта 1917 года Николай II пишет в своем дневнике: «Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко.

По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство без Думы будет бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение, Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим.

К 2.30 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился.

Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.

Кругом измена и трусость, и обман!»

И вот еще слова Государя: ««Если я помеха счастью России и меня все стоящие ныне во главе общественные силы просят оставить трон и передать его сыну и брату своему, то яготов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь свою отдать за Родину».

Исполнялись пророческие слова святого праведного Иоанна Кронштадтского (Иван Ильич Сергиев, 1829-1908): «Если не будет покаяния у русского народа, конец миру близок. Бог отнимет у него благочестивого Царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами».

Александр Петрович Извольский (1856-1919), министр иностранных дел Российской империи в 1906-1910 годах, писал в своих воспоминаниях о вспыхнувшем в ночь на 20 июля 1906 года вооруженном бунте в Кронштадте: «…в тот день, 20 июля, когда мятеж достигал своего кульминационного пункта, я находился близ Императора в Петергофе… В окно виднелись линии укреплений… Мы явственно слышали звуки канонады… Я не мог подметить в его чертах ни малейшего признака волнения…

После доклада Государь сказал: «Если вы и видите меня столь спокойным, то это потому, что я имею непоколебимую веру в то, что судьба России, моя собственная судьба и судьба моей семьи – в руках Господа, поставившего меня на то место, где я нахожусь. Что бы ни случилось, я склоняюсь перед Его волей с сознанием того, что у меня никогда не было иной мысли, чем служить стране, которую Он мне вверил».

Царь знал эту волю и покорился ей. И потому он пошел на этот шаг отречения. Покорился промыслу Божию: «Да будет воля Твоя, Господи». «Не как я хочу, но как Ты»…

Было несколько пророчеств, которые предрекали мученическую кончину Государя, и он знал о них.

Первое из этих пророчеств относится ко времени, когда Император Николай Второй был еще Наследником Престола. Когда он совершал путешествие по странам Дальнего Востока, в Японии известный отшельник – монах Теракуто сказал ему: «Великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою. Ты будешь бороться за всех, и все будут против тебя.

Ты принесешь жертву за весь свой народ, как искупитель за его безрассудства».

Далее следовало пророчество монаха Авеля, который сделал предсказание императору Павлу Первому Петровичу «о судьбах Державы Российской», включительно до правнука ео, каковым и являлся Император Николай Второй. Это предсказание было вложено в конверт с наложением личной печати Императора Павла Первого и с его собственноручной надписью: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины».

«Государь Император вскрыл ларец и несколько раз прочитал сказание Авеля о судьбе своей и России. Он уже знал свою терновую судьбу, знал, что недаром родился в день Иова Многострадального».

Было еще пророчество святого преподобного Серафима Саровского.

«Будет Царь, который меня прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечет за то, что восстанут против этого Царя и его Самодержавия, все восставшие погибнут, а Бог Царя возвеличит…»

В торжествах открытия мощей Преподобного Серафима, состоявшихся в Сарове 17-19 июля 1903 года, участвовала почти вся Царская Фамилия.

Там в Дивеевской пустыни Государю было передано письмо, написанное Преподобным Серафимом и адресованное Николаю II.

Наталья Леонидовна Чичагова вспоминала: «…Государь принял письмо с благоговением, положил его в грудной карман и сказал, что будет читать письмо после. Когда Государь прочитал письмо, уже вернувшись в игуменский корпус, он горько заплакал. … Содержание письма осталось никому не известно».