Обещание любви - Рэнни Карен - Страница 15

Алисдер стоял, уперевшись руками в бока, глаза Джудит горели огнем, но это все же было лучше, чем безжизненность, которую они выражали раньше.

Он усмехнулся, чем и подстегнул Джудит к словам, которые лучше бы вслух не произносить. Однако раз уж ее ждет наказание, пусть хоть будет за что.

– Ты хочешь, чтобы я восторгалась твоим ублюдком, Маклеод? Чтобы восхищалась тем, какой ты здоровый самец? Отлично, я восхищена. Ты сделал ребенка. Поздравляю.

– Я не отец Дугласа.

– Значит, я – король Англии, Маклеод.

– Ты хочешь сказать, что я лгу? – Голос его зазвучал угрожающе.

Сердце Джудит бешено заколотилось, она понимала, что следует соблюдать осторожность.

– Нет, – отозвалась она, еще дальше отодвигаясь от него.

– Мне до смерти надоело, что ты все время бежишь от меня, – проговорил Алисдер сквозь зубы. – Я не чудовище и не безумец. У тебя нет причины бояться меня. – Он испытывал раздражение и смущение от тех чувств, которые охватили его на лестнице. Он сурово посмотрел на Джудит, стараясь, чтобы сострадание не смягчило его слов и не навело на опасные мысли. – Если твои мужья набрасывались на тебя, сгорая от похоти, так это потому, что не видели другой женщины месяцами! – Ему стало стыдно от такой жестокости, но сейчас в нем говорил отверженный мужчина, и он уже не выбирал слова. – Ты не троянская Елена и не создание дивной красоты. Ты – моя жена-англичанка, костлявая злюка с мерзким языком.

Горя от ярости, Алисдер выскочил из комнаты. Джудит удивленно глядела ему вслед.

Она вдруг почувствовала резь в глазах, будто туда попал перец.

Но это были всего лишь слезы.

– Совсем плохо, Алисдер? – спросила Софи. В ее тихом голосе звучало сочувствие, а в усталых глазах светилось беспокойство.

Джудит настороженно следила за Маклеодом. Они не разговаривали друг с другом с той самой размолвки несколько дней назад. Она ухитрялась избегать Алисдера, не желая иметь ничего общего ни с самим Маклеодом, ни с его бесценным Тайнаном. Оба были ей совершенно безразличны.

Точно так же, как и то, что он не ночевал в замке все эти ночи. Несомненно, занимается где-то разбоем и грабежом. Глаза у Алисдера покраснели и ввалились, под ними залегли черные круги. Многодневная щетина придавала давно небритому лицу зловещий вид, вид настоящего разбойника.

Джудит наложила ему полную миску овсянки, которую он молча съел, не подумав даже присесть за стол. Он ни разу не взглянул на Джудит, сосредоточенно пережевывая кашу, словно ничего не ел уже несколько дней. По непонятной причине шотландцы, говоря об овсяной каше, употребляли не местоимение «она», как, например, про баранью ногу или говядину, а «они» и считали, что овсянка лучше усваивается, если ее есть стоя. Это была одна из странностей шотландцев, которую Джудит просто приняла. Объяснения пусть выслушивает тот, кому это интересно.

Алисдер вернул пустую миску Джудит и, не сказав ни слова, прошел в кладовую, где налил себе порцию бренди, оставшегося еще от отца, и залпом выпил.

Только после этого он заговорил, глухо и подавленно. Он тер глаза, которые закрывались сами собой.

– Худо, – просто сказал он. – Ребенок не сделал ни одного вдоха.

Софи с грустью смотрела на него. Как ей хотелось избавить его от мучительных воспоминаний, но, увы, это не в ее силах. Со временем образ Анны потускнеет, разумеется если он не будет вспоминать о ней вновь и вновь.

Джудит с любопытством посмотрела на них. Непонятный разговор подстегнул ее интерес, хотя она и пыталась убедить себя, что ей совершенно безразлично, о чем они говорят.

– А Джанет? – спросила Софи.

Какое-то время Алисдер задумчиво молчал. Он стоял, прислонившись к косяку и плотно закрыв глаза: слишком яркий свет. Длинная бессонная ночь оказалась мучительной, он все время молился, пытаясь спасти хотя бы одну жизнь. Но все напрасно.

– Она была безнадежна с самого начала, – пробормотал он. – Постоянное недоедание, тяжелая работа, столько горя.

Софи с трудом встала. Да, на своем веку она повидала немало горя. Она шаркающей походкой отправилась к себе и тихо затворила за собой дверь.

Низко склонившись над столом, Джудит начала яростно скрести его. Она подумала, что Софи не любит эту землю. Здешняя земля вытянула из людей все соки, потребовала непомерно высокой цены. Правда, и в Англии молодые женщины часто умирают во время родов. И все равно, Шотландия кажется намного суровее, словно жизнь здесь лишена всякой красоты и есть только самое необходимое. Здесь нет места мягкости и хрупкости. Мягкотелые здесь не выживают, хрупкие ломаются под тяжестью ежедневной суровой жизни. Дикая, неприрученная, похожая на разрушенный Тайнан, эта земля будто насмехается над недавней победой англичан.

Джудит уже изучила каждый уголок замка настолько хорошо, что могла бы нарисовать его план по памяти. Большинство комнат стояли пустыми и запертыми, в некоторых сгоревшие двери так и не заменили на новые, в проемах зияли черные обгоревшие останки, безмолвно свидетельствовавшие о том, какой силы пожар здесь бушевал. Обеденный зал сохранился в целости, но был так мрачен и темен, что Джудит понимала, почему обитатели замка едят на кухне. Кроме ее собственной комнаты и небольшой ниши Софи при кухне, была приведена в порядок комната Маклеода, из которой наверх к бойницам уходила винтовая лестница – единственный путь, по которому туда можно было попасть. Замок представлял собой лабиринт комнат, в нем легко было заблудиться, что поначалу часто и случалось с Джудит, особенно на втором этаже. На третий этаж она вообще поднималась всего один раз.

Она боялась заходить в комнату к Маклеоду. Только стояла в дверях, окидывая испуганным взглядом огромное помещение. Здесь тоже все окна выходили на море, но в их проемах не было стекол. Громадная кровать занимала целую стену, от балдахина, некогда укрывавшего ее, осталась одна опора. Джудит легко представила на ней вытянувшегося во весь рост и занявшего половину Маклеода. Оставалось вполне достаточно места и для жены. Она спешно ретировалась. Нелегко было выбросить из головы мысли о хозяине этой комнаты.

Алисдер медленно открыл глаза и посмотрел на свою жену-англичанку.

Он убеждал себя, что его тревожат не угрызения совести, а чувство справедливости, нечто совершенно другое. Каждый фермер его клана знал, что может спокойно прийти к нему с жалобой и будет внимательно выслушан. Взрослые тщательно оберегали детей, потому что жизнь здесь ценилась очень высоко. Мужья и все мужчины клана Маклеодов в деревне относились к женщинам с большим уважением, о старых заботились и не позволяли заниматься тяжелой работой, больных и убогих защищали. Тех, кто ошибался, совершал нечто недостойное, поправляли и наставляли на путь истинный, но не стыдили.

Алисдер отлично сознавал, что поступил не по справедливости и очень жестоко. В тот раз он намеренно хотел ранить Джудит словами и по выражению ее глаз понял, что это ему удалось сверх всякой меры.

И хотя возглавлять жизнь целого клана было куда легче, чем просить прощения, Алисдер заставил себя посмотреть Джудит в лицо и произнести слова, которые никогда не собирался говорить английскому подданному.

– Прости меня, – сказал он ровным измученным голосом, – за то, что я сказал. – Он поддерживал веки пальцами, пытаясь уменьшить резь в глазах, поэтому и не заметил удивленного взгляда, которым посмотрела на него Джудит. – Ты не заслужила моей жестокости.

От изумления она не знала, что сказать, но ее молчание, как обычно, вызвало у Алисдера раздражение.

– Бабушка значит для меня очень много, – проговорил он.

Эти слова застали Джудит врасплох. Она перестала скрести стол, выпрямилась и настороженно посмотрела на Алисдера. Он по-прежнему стоял опершись спиной на косяк, закинув голову назад, словно с бесконечным терпением изучая потолок. Его негромкий голос звучал странно торжественно, и это впечатление усиливалось тишиной в кухне. Джудит услышала дыхание Маклеода и громкие удары собственного сердца.