Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 19

• Предыдущая
• 19/135
• Следующая

Он кивнул на небольшую группу людей, укрывшихся в тени у стен покоев царевича. С крыши хорошо было видно и самого царевича, сидевшего на траве в своей обычной позе. Он энергично жестикулировал, вещая что-то внимательным слушателям, его белый шлем подпрыгивал, а короткая юбка была смята. Слова не долетали до ушей Тейе и Эйе, но резкие движения рук юноши безошибочно выдавали властность, а поднятое одухотворенное лицо было исполнено уверенности.

Тейе прищелкнула языком.

– Посмотри на него! – воскликнула она. – При свете дня он бродит по своим покоям вместе с Нефертити в окружении этой галдящей стаи жрецов и ведет с ними нескончаемые беседы. А ночи проводит, перебирая струны лютни и сочиняя песни. Что с ним происходит? Он должен плескаться в озере с молодой женой, бегать нагишом под сикоморами, лежать с ней под звездами. О чем это он вещает с такой страстью?

– Почему бы тебе не спросить его самого?

Она повернула голову и посмотрела ему в лицо.

– Не уверена, что хочу это знать, – просто ответила она. – Само его присутствие уже изменило настроение во дворце, не могу объяснить, каким образом. Я жду сообщения о первой беременности Нефертити, но его все нет. Только глупые слухи среди прислуги, я не вникаю в них.

– Ты никогда в жизни не игнорировала слухов, – возразил он. – И не избегала правды, как бы болезненна она ни была. Почему ты хочешь убежать?

– Потому что начинаю задумываться, не зашла ли я в своей игре с фараоном настолько далеко, что уже не в состоянии исправить ошибку. Это больше не игра. Там сидит будущий владыка величайшей державы в мире, и власть, скрытая в его руках, больше власти самих богов. Какого фараона я навязываю Египту, чтобы оправдать свою ненависть к мертвому человеку и показать свою власть над живым?

– Ты слишком все усложняешь, – мягко возразил он. – Трон принадлежит ему по праву. Тебя страшит сама возможность отдать ему трон, а слухи о его мужском бессилии щекочут воображение, потому что в этом случае Египет навсегда останется твоим. Вызови его и спроси, чему он учит своих прихлебателей. Вызови мою дочь и спроси ее, девственна ли она до сих пор. Почему ты медлишь?

– Я поеду в Джаруху, прихватив с собой друзей и музыкантов, – отрезала она. – Там я буду купаться, спать в жаркие дневные часы и думать о том, что ты сказал. На закате я буду пить вино и безудержно смеяться по пустякам. О, вдохни этот ветер, Эйе, он полон цветочных ароматов! – Она с наслаждением потянулась. – Сезон перет всегда будит во мне s воспоминания, хорошие воспоминания. Вдруг воскресает то время, когда отец и мать были живы и мы все жили в Ахмине, или летние дни, которые мы с фараоном проводили во дворце Мемфиса, упиваясь друг другом.

– Я понимаю тебя, – спокойно ответил он. – Это единственное время года, когда мне слышится смех матери Нефертити. Я нежно люблю Тии и не хочу воскрешать прошлое, но оно оживает во мне каждую весну.

Они еще немного поговорили о прошлом, но их взгляды неизменно притягивались к группе людей на траве; наконец их разговор иссяк.

Река вернулась в границы берегов, и Тейе отплыла в Джаруху. В Ахмине она сделала остановку, чтобы захватить с собой Тии. Когда они миновали Фивы и оставили позади утопавшие в зелени живописные поместья знати, Тейе позволила себе погрузиться в атмосферу деревенского Египта. Тейе с братом и его женой сидели на палубе под навесом, а мимо них проплывали крошечные селения из глинобитных домишек в обрамлении яркой зелени молодых всходов. Реку заполонили египетские и иноземные суда, которые курсировали между Мемфисом и Фивами. Но Тейе не смотрела на них; почти не принимая участия в разговоре, она чуть прикрыла глаза и отпустила свои мысли вдаль, к полям, очерченным рядами пальм, к стоящим на страже утесам и пустыне за ними – в Египет, исполненный Маат, неизменный и безмятежный.

– Мне уже спокойнее, – заметила она брату и Тии однажды темно-лиловым вечером, когда после вечерней трапезы они сидели, подставив лица ночному бризу, и слушали тихие завывания флейт на корме. – Малкатта – это сердце Египта, но очень легко забыть, что деревенская глубинка – это его тело. Мы покидаем дворец лишь для того, чтобы мчаться в Мемфис, укрывшись за спущенным пологом от взглядов феллахов. Нашим идеалом красоты сделались царские озера и цветочные клумбы, вытянутые по линейке, как войска на параде.

– Может быть, стоит позвать писца и надиктовать поэму? – скучно отозвался Эйе. – Что-нибудь о прелестях простой жизни. Феллахи были бы счастливы узнать, что земля, которую они орошают своим потом, так прекрасна.

– Не думаю, что они были бы счастливы, – сказала Тии, нервно копаясь в мешочке, набитом баночками с косметикой, кисточками, украшениями и неограненными камешками, который носила с собой повсюду. – Они ничего не смыслят в красоте, и попытка научить их ни к чему не приведет, это только огорчит их. Взгляни на этот кусочек яшмы, Эйе. – Она протянула мужу красный камень, на поверхности которого тускло догорал закат. – Я так долго полировала его. Искусственные цветы входят в моду, и я хотела попробовать сделать из него цветок каркаде, но здесь в верхнем углу есть бурая трещинка. Сначала ее не было заметно, я очень огорчилась.

Эйе взял камень из огрубевших, неухоженных пальцев жены.

– Я в этом ничего не понимаю, Тии, – сказал он, катая камешек между большим и указательным пальцами.

– Ладно, давай его сюда. – Она с улыбкой выхватила у него яшму и бросила ее обратно в кожаный мешочек. – Когда прибудем в Джаруху, надо непременно засушить несколько цветков винограда. Я подумывала о диадеме для Нефертити из сердоликов в золоте или, может быть, даже в слоновой кости. Но сейчас она, сдается мне, не хочет носить ничего, кроме ляпис-лазури.

Тейе резко повернулась к ней, но Тии, как обычно, высказалась с наивным простодушием, без всякой задней мысли. Маленькая головка в жестком старомодном парике склонилась над беспокойно снующими руками. Тейе взглянула на брата, но Эйе со снисходительной улыбкой смотрел на жену. Бессмысленно говорить с Тии о Нефертити, – размышляла Тейе. – Я не стану об этом думать. Кроме того, какой вред от того, что Нефертити нравится украшать себя божественным камнем?[26] Ее обожествление – лишь вопрос времени, и она это знает. Короны, что украшают мои собственные изображения, инкрустированы ляпис-лазурью.

В Джарухе они много плавали, почти беспрерывно что-то ели, вечерами пили вино и вспоминали былое. Пока Тии укладывала между листами из папируса собранные цветы или бродила по берегу реки с юным телохранителем, Тейе и Эйе сидели в прохладной гостиной, иногда о чем-то говорили, но чаще просто предавались размышлениям. Тейе знала, что брату не терпится вернуться к своим делам в Фивах, но сама она испытывала наслаждение, воображая, будто она снова молодая богиня, а в новом дворце на западном берегу ее ждет влюбленный фараон в расцвете сил и здоровья. Она подолгу безмятежно спала в своей комнате, окна которой выходили на зеленеющие угодья, сады и виноградники, и за все время пребывания в Джарухе не достала из футляра ни одно из своих чудесных медных зеркал.

Через месяц Тейе с братом вернулись в Фивы, по пути домой доставив Тии в Ахмин. Оказавшись в Малкатте, Эйе сразу устремился к себе, а Тейе пошла в гарем, чтобы узнать последние новости от Тиа-ха. Время, которое она провела вдали от двора, хоть и было недолгим, все же помогло ей лучше ощутить изменения, произошедшие здесь в ее отсутствие. Проходя по гулким коридорам дворца, она уже чувствовала, что подул новый ветер. Жрецы в белых юбках кланялись ей. Незнакомые молодые люди с наплечными повязками царских писцов и храмовых смотрителей склонялись перед ней в почтительном благоговении. Тейе повернула за угол и неожиданно оказалась лицом к лицу с крепким солдатом, который быстро опустил голову и встал на колени, пытаясь скрыть свое смущение в этом неловком выражении почтения. На нем была короткая льняная юбка и простой белый шлем, широкую голую грудь украшала только золотая пектораль Ра-Харахти, ястребиноголового солнечного бога. К поясу у него был пристегнут небольшой скимитар, в руке он сжимал копье. Что здесь делает храмовый солдат из Она? – удивилась Тейе. Стражники гарема открыли перед ней двери. Навстречу торопливо выбежал Херуф, небрежно зажав жезл под мышкой, его бритую голову покрывал свободный плат. Справившись насчет Тиа-ха, Тейе приказала ему на закате вызвать Эйе в залу для приемов.

• Предыдущая
• 19/135
• Следующая