Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 56

• Предыдущая
• 56/135
• Следующая

Муж с добродушным видом вручил ей кошелек.

Она не сильно изменилась, – любовно заметил про себя Эйе, – только лицо немного похудело, и взгляд сделался более спокойным.

– А где твои карлики? – спросил он.

Она пожала плечами.

– Один выпал с ладьи несколько месяцев назад, когда у нас была вечеринка на реке, и из-за шума и криков я не заметила этого, – ответила она. – Он утонул. А другой убежал. Я заказала еще двух в Нубии, но ведь карлики – такая редкость. Располагайтесь вон там и готовьте ужин! – велела она слугам. – Я вернусь через три часа! – И она ушла.

– Не стану ли снова дедушкой вскоре? – прокричал Эйе ей вдогонку.

– Разумеется, нет! – бросила она через плечо.

Хоремхеб состроил гримасу и улыбнулся.

– Думаю, она счастлива, мой командир, и по-своему любит меня. Как ты думаешь, фараон захочет принять меня?

– Уверен, что да. – Они пошли вдоль реки. – Слышал, у тебя были некоторые трудности с войсками на границе?

Хоремхеб кивнул.

– Без четкой политики фараона в военных делах было нелегко поддерживать дисциплину, – признался он. – Недавно поймали нескольких солдат, которые занимались тем, что грабили лодки и крали скот, наводя ужас на мелкие селения. Им было нечем заняться, но это не оправдание. Я приказал отрезать носы зачинщикам, остальных отослал в Тжел. В их числе был любовник Осириса Аменхотепа.

Эйе молча слушал, потрясенный тем, что на ключевых постах в государстве еще остались люди старой закалки, будто все это уже принадлежало времени, которое миновало многие хенти назад. Столько всего случилось с той поры.

– Я удивлен, что он еще так долго протянул.

Хоремхеб рассмеялся:

– Он всех нас удивил. Он был упрямым, злым крестьянским мальчишкой с таким крутым нравом, что я не представлял раньше, что такие встречаются. Но Тжел сделает из него Человека. Это самая мрачная крепость во всей империи.

Эйе на миг припомнил дикое лицо и мятежные черные глаза мальчишки, потом задумался о более важных вещах. Фараон действительно не выказывал никакого интереса к состоянию своей армии и обороне границ. Нужно добиться его разрешения на то, чтобы самому улаживать такие дела, – решил Эйе, унимая внезапное беспокойство. – Я старался не вступать с ним в противоречия, но наверняка он увидит, что мы не можем допустить беспорядков в такой близости к центру империи, потому что иноземцы сочтут их проявлением слабости.

– Фараон знает, что тебе пришлось наказать солдат?

– Я послал свиток писцу рекрутов, и если царь читает послания, то он должен знать. – Хоремхеб искоса взглянул на Эйе. – Но я тщательно подбирал слова. Фараон вряд ли предпочтет, чтобы я шлепал своих подчиненных цветками лотоса и наказывал их ссылкой в задний ряд.

Эйе не засмеялся, да и тон Хоремхеба был нерадостным. Они осторожно прошли между группами пирующих туда, где сидели Эхнатон и Нефертити.

Фараон был несказанно рад увидеть друга, бросился ему на шею и пылко расцеловал его.

– Когда моя драгоценная особа переедет в новый город, ты тоже должен будешь жить здесь, – вдохновенно настаивал он. – Командующий на границе – это низкий пост. Я удостою тебя другого титула, чтобы я мог видеть тебя каждый день.

– Атон Славный очень добр ко мне, – ответил Хоремхеб, поклонившись несколько раз, чтобы скрыть смущение, вызванное объятием Аменхотепа, отпечаток восторженного царского поцелуя окрасил его губы оранжевой хной. – Но я солдат и не вижу радости в праздной жизни.

– Действительно, ты всегда бесстрашно говорил мне то, что думаешь, – одобрительно сказал фараон. – Ты хочешь быть счастливым, а я хочу, чтобы ты был рядом. Мое желание сильнее. Отсюда недалеко до Дельты, если ты настаиваешь на том, чтобы остаться на своем посту, и я уверен, что Мутноджимет будет счастлива вернуться ко двору.

– Любимый, у тебя еще будет время, чтобы принять решение, – быстро вмешалась Нефертити, обняв мужа за талию. – Возможно, твоя матушка пожелает иначе распорядиться услугами Хоремхеба. – Она улыбнулась Хоремхебу, но в ее взгляде мелькнула злоба.

– Ты права, – согласился Эхнатон, целуя ее. – Я просто очень хочу вознаградить тех, кто любит меня.

– Значит, разлад между нашим богом и его матерью зашел так далеко? – спросил Хоремхеб Эйе позже ночью, под визг и завывание флейт и певцов. – Нелепо, если верноподданным египтянам придется как-то выбирать между ними двумя.

Эйе оглядел шумное пьяное сборище. Слуги плавно сновали между неровно горящими факелами, вкопанными в песок, убирая остатки празднества. Танцовщицы раскачивались в танце, желтый свет скользил по их нагим, блестящим от масла телам. С берега реки, скрытого темнотой, доносились всплески и радостные вопли. Среди всеобщего гама стоял дрожащий слуга с подносом, на котором были навалены горкой разные безделушки, а хлыст Мутноджимет свистел в рискованной близости от его незащищенной головы, один за другим искусно подцепляя с подноса ожерелья и браслеты и с бряцаньем сбрасывая их на колени зрителей. Ее детский локон был закручен вокруг уха и закреплен золотыми листьями папируса, и вся она была обсыпана золотой пудрой. Каждое небрежное движение увешанной драгоценностями ручки встречалось бурей рукоплесканий и одобрительных возгласов.

– Ее ловкость впечатляет, – сказал Эйе, потом вздохнул и повернулся к Хоремхебу. – Я все еще надеюсь, что это не настоящая ссора, а всего лишь недоразумение и все еще наладится. Узы, которые связывают сестру с фараоном, всегда были очень прочными. Но если, упаси бог, раскол усугубится, не возникнет вопроса о том, чью сторону взять, Хоремхеб. Египет – это фараон.

– Я знаю, – ответил Хоремхеб. – Это не просто вопрос преданности старому или новому, это вопрос выживания. – Развернувшись на стуле, он посмотрел в глаза Эйе, и они без слов прекрасно поняли друг друга. – Мой отец мог позволить себе послать меня в школу писцов в Карнаке, – продолжал Хоремхеб, – но он был не настолько влиятельным, чтобы обеспечить мне хорошую должность, когда мое учение закончилось. Я мог бы до сих пор сидеть, скрестив ноги, в доках Фив, подсчитывая партии зерна, если бы не императрица, которая прослышала о моем умении и сделала меня царским писцом. – Он слабо улыбнулся, задумчиво глядя на веселящуюся толпу. – Однако сейчас у меня действительно нет выбора, Эйе. Если я хочу сохранить власть в армии, а тем более получить более высокое звание, то я должен быть там, где фараон. Все войска находятся в его распоряжении, и, конечно, командование переместится сюда вместе с ним. Кроме того, он будет вознаграждать тех, кто верен ему, а жить-то надо.

Эйе знал, эта реалистичная оценка касалась и его положения так же, как и положения Хоремхеба. Много юношей, начинавших некогда под покровительством Тейе, которым предстояло еще долго карабкаться наверх, мучились подобными размышлениями.

– Это жизнь, – пробормотал Хоремхеб, рассеянно трогая шрам на подбородке. – Мне бы только хотелось, чтобы фараон выбрал другое место для своего нового города. Это мне не нравится. Я не удивлен, что оно до сих пор напоминает девственную пустыню. Думаю, оно хочет, чтобы его оставили в покое.

– Это речи мага, а никак не солдата, – проворчал Эйе, и Хоремхеб внезапно рассмеялся.

– Завтра на рассвете мы отправимся в Малкатту, и я снова стану солдатом. Мутноджимет хочет по пути принести жертву Мину в святилище Ахмина, поэтому мы сможем передать Тии твои приветствия.

– Хорошо бы сегодня ночью оказаться рядом с ней на ложе, я лежал бы и слушал, как совы охотятся в саду, – сказал Эйе, больше обращаясь к самому себе, но Хоремхеб все равно не расслышал, он как раз вскочил, ловя голубое ожерелье, которым запустила в него жена.

За час до рассвета Эйе поднялся, чтобы пожелать счастливого пути Хоремхебу и Мутноджимет. Он смотрел, как их судно тихо отдаляется от берега, и внезапно его охватило чувство одиночества. Он вернулся в палатку и принялся ждать, пока лагерь начнет просыпаться. Открыв свой походный жертвенник, он произнес утреннюю молитву Амону.

• Предыдущая
• 56/135
• Следующая