Кондратий Рус - Ромашов Андрей Павлович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/15
• Следующая

В месяц большой тьмы пришли из лесу охотники. Они принесли белок и соболей. Он ждал – зайдет к нему охотник, сядет к чувалу и скажет: «Тэхом, князь! Я видел лосиные тропы».

Утром залез к нему в юрту запорошенный снегом пастух, грел над чувалом руки и спрашивал:

– Резать?

Он молча отрубал ножом еще один узел на ременной веревке, пастух уходил.

Шли дни, темные дни. Он сидел у чувала, тесал стрелы, считал узлы на ременной веревке и слушал песни женщин.

С неба сыплется снег День и ночь, день и ночь…

На ременной веревке осталось семь узлов, а в табуне осталось семь кобылиц. Он послал парыча в юрты, звать старых охотников на совет рода. Пожелав князю здоровья, старики садились на мягкие шкуры к чувалу. Из угла глядел на них Нуми-Торум. Серебряные глаза бога были холодные, как глаза зимы.

Князь ждал шамана. Он дважды посылал к нему, и дважды шаман Лисня выгонял парыча из юрты, бросал вслед ему обглоданные кости и ругался, как злой мэнк – дух камня.

– Наш шаман ждет воина Асыку, – сказал Золта.

Старики зашумели:

– Нам не нужен князь-воин!

– Голод придет в наши юрты раньше Асыки!

– В наших чамьях нет мяса.

Князь встал.

– Тэхом! Слушайте, старые люди! Осталось семь кобылиц в табуне. По обычаю предков, их будет пасти зоркий и всевидящий Мир-Суснэ, сын великого бога. Тэхом, люди! Кто нарушит обычай – смерть!

Князь бросил в огонь горсть сухой травы. В юрте запахло летом. А старики думали о зиме, когда холод грызет лицо, метели сбивают с ног. Завтра их сыновья и внуки уйдут в лес ловить ушканов, искать заметенные снегом звериные тропы.

Пастух принес в юрту кожаный мешок.

– Здесь, – сказал князь, – мое зерно. Возьмите, раздайте сородичам. Кто останется жив, поклонится весной Кондратию Русу. Рус даст семена. Пашите луговины, сейте хлеб! И голод не придет в ваши юрты.

Вечером князь перешел в женскую половину.

Майта принесла из большой юрты теплые медвежьи шкуры, укрыла его и напоила горькой травой. Ему стало жарко. Он хотел сбросить с себя тяжелые шкуры, подняться и сделать сыну маленький вересовый лук. А Майта носила и носила из большой юрты тяжелые шкуры. Он задыхался над ними, кричал громко и, обессилев, долго падал в глубокую, темную яму.

– Пей, аасим! – слышал он голос Майты, но она была далеко, наверху, а он лежал в яме. Сверху сыпалась на него земля. Память его тускнела, он надолго засыпал.

Просыпаясь, он видел то Майту, то жен. Они глядели на него сверху и кричали. Он слушал, но голоса их умирали, не доходили до дна глубокой ямы…

Старый Сюзь спустился к нему и сел рядом.

– Теан, ешь, рума! – Сюзь держал за ноги двух жирных ушканов.

– Сына! Сына корми! – кричал он хозяину большого ултыра. – До весны корми!

Он стал чаще просыпаться с ясной памятью, глядел на притихшую семью у чувала и думал: «Смерть играет со мной, как лиса с ушканом. Не одолеет до весны – выживу». Майта поила его горькой травой и рассказывала: был в юрте старый Сюзь, а Золта ходил в гнездо Руса.

– Поешь, аасим! – упрашивала она. – Поешь! – И совала ему в рот мелко нарезанное мясо.

Смерть ушла в сторону мрака. Но хворь оставалась в теле. Он не мог долго сидеть, плохо слышал слова. Но все видел. Он видел худую Майту, больных жен, умирающую от голода сестру. Он прятал кусочки мяса под шкуры и тихонько кормил маленького сына.

Огонь горел в чувале, а в юрте было холодно. Жены бегали туда-сюда. Он хотел поругать их, но не успел. Пришел брат Золта.

– Рус приехал! Рус! – кричал Золта ему. – Мясо привез. Лосей.

– Зови.

Рус пришел с сыном. Оба большие, а женская юрта маленькая.

Рус сел на шкуры, в угол к нему, и заругался.

Обидели друга, думал князь, и тряс Золту за рукав молсы.

– Рус не велит тебе умирать! – кричал ему в ухо Золта. – Лоси на Юг-речке. Наши охотники уходят с Русом.

Князь понял – зима кончилась, Рус спас род Юрганов от голодной смерти.

– Веди Руса в большую юрту, – сказал он брату. – Отдай ему ковры, оружие и серебро.

Золта звал Руса в большую юрту. Рус тряс головой, отказывался.

– Маныр вар? – кричал князь. – Чего хочет Рус?

– Майту, – сказал Золта. – Она не будет рабыней в гнезде Руса! Будет женой старшего сына.

Золта помог ему сесть. Он поглядел на дочь, сидевшую у чувала, и сказал Русу:

– Бери Майту, рума!

Рус погладил его по спине и встал. Сын Руса снял с себя большую шубу, завернул Майту в шубу, как малого ребенка, и унес из юрты.

– Прощай, доченька, осима сосуль, – шептал старый князь.

Татьяна сама поднялась ранехонько и девок разбудила. Забегали они по избе, зашлепали босыми ногами по глиняному полу. Какой уж тут сон! Пришлось вставать и Кондратию. Встал он потихоньку, чтобы Гридю не разбудить. Намерзся, намаялся парень. Ушли они из дому с утра, дождались у засеки охотников из пауля и стали спускаться по речке к ольховникам.

Снега за зиму выпало много, без лыж убродно, шагу не ступишь. Но кое-как к вечеру добрались, составили нарты к сосне. Кондратий показал Золте лосиную тропу. Она пересекла речку и бежала по мелкому ольховнику к лесу. Золта оставил своих охотников у речки, а их повел в лес. Не снимая лыж, они встали за широкие елки шагах в десяти от лосиной тропы.

Начало темнеть, заиграли на небе белые холодные звезды. Гридя хотел разжигать нодью, но Золта отговорил. Лоси, он сказал, недалеко где-нибудь. Так и просидел всю ночь в снегу, под елками. И не зря: едва рассвело – затрещали елушки, прошли перед ними широким метом лоси. Пропустив стадо, Золта выскочил на тропу и закричал: «Тэхом!» Кондратий выбежал за ним и увидел, что бегут от речки, навстречу лосиному стаду, оштяцкие охотники на лыжах. Лоси остановились и сгрудились в кучу. Золта на ходу выстрелил из лука, молодой лось прыгнул в снег и увяз. Кондратий добил его. Из темной кучи вырвался самец и, утопая по брюхо в рыхлом снегу, стал пробиваться к лесу. За ним бросились и остальные. Но вожак скоро выбился из сил, упал на колени. Его сменил другой лось. Охотники легко бежали по насту, били лосей из луков, кололи рогатинами…

– А Гридю чего не будешь? – закричала Татьяна на невестку. – Буди!

Вета стащила с мужа тулуп:

– Вставай, айка, вставай!

– Уйди, говорю! – ругался Гридя. – Затрещину дам!

– Вставай, не ерепенься, – сказал ему Кондратий. – Днем выспишься.

Татьяна вывела всех из избы, сама поклонилась раннему солнышку и девок заставила кланяться. «Видело ль, солнышко, красную весну, встретило ль, ясное, ты свою сестру!» – причитала Татьяна.

Гридя тер рукавицей распухший нос и орал:

Солнце поднялось над лесом веселое, яркое. Поклонилась ему Татьяна в последний раз и ушла с девками в избу.

– А мы не так поем, – сказал Туанко. – Мы у бога Огня здоровья просим. Охота мне по-вашему спеть, большой отец!

– Пой, только я шапку надену. Холодно!

– Нельзя шапку надевать, большой отец.

Кондратий засмеялся.

– Беда мне с вами! Вон и Майта вышла. У нее, небось, тоже песня своя. Придется мне до вечера без шапки стоять, песни ваши слушать.

– Моя маленькая, большой отец.

Туанко запел по-своему, по-ултырски. Он просил теплое солнышко белую березу оживить. Люди напьются соку березового, заравы, по-ихнему, и перестанут хворать, забудут зиму холодную.

– Вот какая наша песня, большой отец!

– Беги в избу, песельник, согрейся. А я к Прохору зайду.

Майта увидела, что аасим к ним идет, убежала в баню.

Прохор сидел на лавке, у маленького волокового окна, шил кожаные олочи для молодой жены. Кондратий взял у него оштяцкие коты, повертел в руках.

– Малы будут.

– Не малы, тятя. Мерял я.

Кондратий отдал коты, вздохнул.

• Предыдущая
• 13/15
• Следующая