Дом Эрейбу - Говард Роберт Ирвин - Страница 5
- Предыдущая
- 5/7
- Следующая
Пиррас невольно вздрогнул, внемля последней фразе, и чуть слышно выругался.
– Что я могу тебе предложить, кроме золота? – прохрипел он.
– Как ни странно, меня интересует многое. – Черные глаза сверкали, уродливая щель рта кривилась от необъяснимого веселья. – Я готов назвать свою цену, но сначала мы поговорим о том, как тебе помочь.
Пиррас выразил свое согласие нетерпеливым жестом.
– По-твоему, кто мудрее всех на свете? – спросил вдруг отшельник.
– Египетские жрецы, чьими каракулями испещрены вон те пергаменты и папирусы, – ответствовал варвар.
Гимиль-ишби отрицательно покачал головой; на стене заплясала его тень – силуэт огромного стервятника, терзающего полумертвую жертву.
– Никто из них не был таким мудрым и могучим, как служители Тиамат. Глупцы верят, что она погибла давным-давно от меча Эйи, но Тиамат бессмертна и по сей день властвует над тенями, осеняя их своими черными крьшами.
– Ничего об этом не слышал, – невнятно пробормотал Пиррас.
– Люди в городах не ведают о том, о чем не желают ведать. Довольно и того, что я об этом знаю, что знают заброшенные пустоши и старые развалины, камышевые топи, древние курганы и темные пещеры. Там нередко встретишь крылатых обитателей Дома Эрейбу.
– Я полагал, что из этого Дома никому нет выхода, – промолвил аргайв.
– И верно, и неверно: никто из людей не возвращается оттуда, слуги же Тиамат входят и выходят по собственному желанию.
В наступившей тишине Пиррас размышлял, представляя себе эту обитель мертвых, какой ее описывали шумерцы: огромнейшая пещера, пыльная, темная и тихая; по ней скитаются лишенные человеческого облика души умерших, не зная радости и любви, из всех людских качеств сохранив лишь ненависть ко всему живому, оставшемуся за чертой, которую дважды не перешагнуть.
– Я помогу тебе, – прошептал жрец.
Пиррас вскинул увенчанную шлемом голову и впился в него взглядом. В глазах Гимиля-ишби не осталось ничего человеческого, то были лишь отражения языков пламени в бездонных омутах чернильной мглы. Губы, сложившиеся в хищный хоботок, со свистом втягивали воздух, как будто он упивался всеми горестями и бедами человечества. Внезапно Пиррас испытал прилив ненависти к чернокнижнику, подобно тому, как страшится и ненавидит человек змею, притаившуюся во тьме и готовую к броску.
– Назови свою цену и помоги мне, – с трудом вымолвил он.
Гимиль-ишби сжал руку в кулак, а когда раскрыл ее, на ладони лежал золотой бочажок с крышкой, на которой вместо ручки красовался драгоценный камень. Старик снял крышку, и Пиррас увидел, что крохотный бочонок полон серой пыли. И содрогнулся, сам не ведая отчего.
– Сей прах некогда был черепом первого из владык Ура, – торжественно произнес Гимиль-ишби. – Умирая – а смерть, как известно, приходит и к царям, – он, искуснейший некромант, использовал все свои умения, чтобы сокрыть от посторонних глаз и алчных рук свои останки, но я отыскал его истлевшие кости и во мгле, что таила их, сразился с его неуспокоившейся душой, как человек бьется с питоном в непроглядной ночи. Моей добычей стал его череп – вместилище тайн куда более мрачных, чем те, что сокрыты в египетских пирамидах.
С помощью этого мертвого праха ты поймаешь Лилиту в ловушку. Не мешкая, уезжай и обоснуйся в каком-нибудь ограниченном пространстве – пещере или комнате...
Нет, пожалуй, лучше всего подойдет разрушенная вилла, что стоит как раз на полпути от этой берлоги до города. Войди в нее и рассыпь пыль тонкими дорожками на пороге и подоконниках, да смотри, не оставляй просветов, даже таких, в которые едва просунешь руку. Затем ложись и прикинься спящим. Когда Лилиту войдет – если, конечно, она пожелает войти, – останется только произнести слова, которым я научу тебя, и ты – ее хозяин, до тех пор, пока сам не освободишь, еще раз повторив заклятие. Убить ее ты не в силах, но можешь потребовать, чтобы она оставила тебя в покое. Вели поклясться сосками Тиамат – для таких, как она, нет обета более святого. А теперь придвинься поближе, я шепну слова заклятия.
Где-то на бескрайней ночной равнине подала голос неведомая птица, но даже этот бросающий в дрожь крик был приятнее человеческому уху, чем шепот жреца-изгнанника, сравнимый разве что с шорохом гадюки, ползущей по топкому илу. Произнеся слова, он качнулся назад и хищно ухмыльнулся. Аргайв на мгновение застыл, точно бронзовая статуя. Среди падающих на стену теней уродливый, скрюченный зверь, пожиратель мертвечины, извивался рядом с огромным рогатым чудовищем.
Пиррас, взяв бочажок, поднялся и запахнул на груди малиновый плащ. В своем островерхом шлеме он казался необычайно высоким.
– И какова же цена?
Пальцы Гимиль-ишби изогнулись, как когти хищника, и затряслись от вожделения.
– Кровь! Жизнь!
– Чья жизнь?
– Чья угодно! Лишь бы кровь лилась, лишь бы страх искажал лицо, лишь бы агония была помучительней да дух рвался прочь из содрогающейся плоти! У меня одна цена на все – человеческая жизнь! Мужчина, женщина, ребенок – все равно. Ты поклялся, помнишь? Так сдержи обещание – ты должен мне жизнь. Человеческую жизнь!
– Ах, жизнь?! – Меч Пирраса рассек полумрак сверкающей дугой, и уродливая голова Гимиля-ишиби упала на каменный стол. Тело выпрямилось и замерло на секунду – из перерубленной шеи забила черная кровь, – а потом с глухим стуком рухнуло на каменный пол. Неподалеку грянулась и голова, прокатившись по столу. На мертвом лице застыла гримаса изумления и страха.
Снаружи донеслось испуганное ржание. Жеребец Пирраса, порвав недоуздок, бешено помчался прочь по равнине.
Пиррас бросился вон из сумрачного зала со всеми его клинописными табличками и пергаментами с непостижимыми иероглифами и останками их отвратительного хозяина. Когда он, одолев наконец вырубленную в каменном монолите лестницу, окунулся в звездный свет, то уже был готов усомниться в своем рассудке.
Над равниной взошла луна, кроваво-красная, темная, мрачная. Зной и грозная тишина воцарились над землей. Пиррас ощутил, как холодный пот выступил на коже; казалось, будто кровь замедлила свой бег по венам, превратилась в лед; язык с трудом ворочался во рту.
Доспехи вдруг показались непосильной ношей, плащ – опутывающей сетью. Сыпля нечленораздельными проклятиями, он, мокрый от пота и дрожащий, сдернул плащ и принялся стаскивать латы часть за частью и швырять в ночь. В аргайве проснулись древние страхи и первобытные инстинкты, все связанное с цивилизацией стало непреодолимо чуждым. Обнаженный, если не считать набедренной повязки и перевязи с мечом, он широким шагом двинулся по степи, сжимая в кулаке золотой бочажок.
Ни единый звук не нарушил спокойствия ночи, пока он добирался до полуразрушенного загородного дворца, остатки стен которого высились среди груд щебня. По капризу судьбы единственный уцелевший зал был практически не тронут ни рукой изверга, ни временем. Сорванная с петель дверь криво загораживала проем входа.
Пиррас вошел. В три окна лился свет луны, в комнате было не очень темно. Не теряя времени, он тонкой струйкой насыпал пыль на пороге, так же поступил и с оконными проемами. Затем, отбросив пустой и уже бесполезный бочажок, забрался на помост, удачно расположенный в самом темном углу.
К этому времени хватка ужаса ослабла – тот, на кого еще совсем недавно охотились, сам превратился в охотника. Ловушка подготовлена, осталось терпеливо ждать добычу.
Долго ждать не пришлось. В воздухе захлопали огромные крылья, и по ту сторону залитого луной портала мелькнула уродливая тень. Напряжение достигло предела, в ушах Пирраса громом отдавались удары его собственного сердца – оно рвалось из клетки ребер, как дикий зверь. Но вот неясный силуэт мелькнул в дверном проеме и тут же исчез из виду в густой тени. Тварь – в доме, отродье ночи вошло в зал!
Рука Пирраса стиснула меч, и он резко поднялся со своего места. Громкий голос в клочья разнес покров безмолвия, зловещее, таинственное заклинание мертвого жреца эхом отразилось от стен и потолка. Ответом ему был испуганный возглас, послышалось быстрое шлепанье босых подошв, потом шум падения – и тень забилась на полу, не в силах подняться.
- Предыдущая
- 5/7
- Следующая
