Федя и Данилка - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/17
• Следующая

– Что стоишь? – крикнул он Феде. – Хамсу выкинуло!

– Хамсу выкинуло! – повторил Федя.

Он сунулся туда-сюда – ни ведра, ни корзинки. Тогда он схватил бадейку с водой, выплеснул воду под тополь и тоже помчался к морю.

– Где хамса? Какая хамса? – удивилась тетя Фрося, завертела головой во все стороны, и зеленые концы закачались у нее на макушке. Но как увидела, что все бегут к морю с ведрами да с корзинками, засуетилась, схватила кастрюлю, какая попалась под руку, и побежала вслед за Федей. Только отец не тронулся с места, он сидел да курил свою цигарку.

На море стоял шум. Шумел веселый прибой. Кричали над морем чайки, бакланы, нырки… Они сбились густым облаком и, шумя крыльями, повисли над берегом и заливом. Кричали что-то, отгоняя птиц и собак, сбежавшиеся к берегу люди… Кричал и Федя, подбегая со своей бадейкой, а что кричал, он и сам не знал хорошенько.

Море выбросило на отмель хамсу. Хамса шла большим косяком. То ли прибой подхватил ее в заливе, то ли загнали дельфины, только выкинуло хамсу далеко на берег и оставило на песке. Как волна ложится на песок широкими изгибами, так по кромке волны лежала мелкая рыбешка хамса. Она чуть-чуть трепетала, и казалось, что лежит на белом песке темная серебряная бахрома и дрожит и поблескивает под солнцем.

Все, кто еще не ушел на колхозную работу, прибежали на берег подбирать рыбешку. Сгребали в мешки, в ведра, в корзинки… Сверху налетали птицы, хватали рыбу из-под рук. Со всей округи сбежались сюда собаки и кошки – и откуда их взялось столько! Собаки лаяли, дрались. И все старались захватить хамсы побольше, пока ее не унесло в море.

Федя не зевал. Он был крепкий, проворный. Быстрые голубые глаза его издали видели, где рыбешка покрупнее. Он подрался с какой-то задорной чайкой. Эта чайка была смелая, все старалась выхватить рыбу у него из бадейки. Но Федя живо отогнал ее – не такой уж он был растяпа! Правда, пока воевал он с чайкой, черный, длинный, как скамейка, пес Валет успел-таки набить пасть хамсой из его бадейки.

Федя запыхался. Он был весь мокрый, потому что озорные волны набегали и обдавали его с головы до ног. Волны шли издалека, одна, другая, третья… Шли друг за другом, не уставая, не останавливаясь. А у самого берега поднимались на дыбы, прозрачные, будто стеклянные, с белой пеной на гребне, падали на берег, разбивались и осыпали брызгами всех, кто ходил тут, бегал и суетился…

Федя набрал полную бадейку хамсы, выпрямился, оглядел все вокруг. Темно-серебряная бахрома на песке уже исчезла, почти всю хамсу подобрали.

«А где же Данилка? – вдруг вспомнил Федя. – Что же его не видать? Не слыхал он про хамсу, что ли?» А Данилка сидел в это время у горы Теп-Сель на большом сером камне и ждал друга.

Данилке уже надоело сидеть и ковырять оранжевый лишайник, которым оброс камень. Он то ложился на спину и смотрел в небо, то перевертывался на живот и разглядывал, как букашки и муравьи копошатся среди низенькой зеленой травы, то пробовал постоять на руках, подняв ноги вверх. Жара начала донимать его, и Данилка вскарабкался повыше – посмотреть, не идет ли Федя. И оттуда, с горы, увидел, что Федя идет по улице вместе с ребятами и ведра у них полны рыбы. Данилка все понял: он просидел здесь и прозевал такое утро, которое, может быть, за целый год больше не повторится, а Федя убежал один, не позвал его.

Данилка схватил какой-то камень, запустил его что есть силы в расселину горы. Потом запустил туда же еще один камень, побольше, и, сунув руки в карманы, пошел вверх по горе Теп-Сель. У него даже слов не хватало, чтобы высказать свою обиду, горькую как полынь, по которой ступали его ноги.

Гора Теп-Сель не крутая, округлая, будто каравай. Ни одного деревца не растет на этой горе, ни одного кустика. Только невысокая пахучая полынь, да чебрец, да какие-то жесткие колючки.

Дорога кольцом обвивала гору. Вершина ее над дорогой была вся усыпана коричневыми гладкими плитками. Когда взрывали гору, то эти плитки летели вверх, а потом дождем падали на склоны.

Камнедробилка работала под самой вершиной. Она шумела, скрежетала, грызла стальными зубами камень. А соседние горы, тихие, безмолвные, словно прислушивались к ее грохоту и скрежету и словно боялись ее. Может, она и на их склоны влезет и так же будет грызть их каменные бока?

Вдруг Данилку окликнул задорный, звонкий голос:

– Данилка! Куда бредешь?

В холодке под тенью большого камня сидела Тоня Каштанова, румяная и белобрысая, в синем клетчатом платье. Ее брат, Николай Каштанов, работал на камнедробилке.

– Просто посмотреть иду, – сказал Данилка и хотел пройти мимо.

Но Тоня сказала:

– А я воды нашим приносила. Прямо из ключа.

Данилка ничего не ответил и пошел дальше. Тогда Тоня опять остановила его:

– А наши, как взрывали… так вот что нашли! – Тоня что-то держала в ладонях.

Данилке стало интересно. Он остановился:

– Что?

– Подойди да погляди, – ответила Тоня. – Я, что ли, к тебе пойду?

Данилка сбежал к ней с тропочки, сел рядом в холодок на пахучую полынь. Тогда Тоня раскрыла руки, и Данилка увидел две тусклые желтые монеты.

– Деньги? – удивился Данилка.

– Ага… деньги, – неуверенно сказала Тоня. – Старинные какие-то.

– А кто же их потерял?

– Ну, те потеряли, которые жили здесь когда-нибудь.

– На Теп-Селе никто не жил, – сказал Данилка, – я-то знаю.

– Ты знаешь! – засмеялась Тоня. – Ты и на свете-то всего девятый год живешь! А эти люди жили, когда еще и нас с тобой не было, и наших отцов не было.

– И моего отца не было?

Данилка никак не мог себе представить, что было когда-то такое время, когда не было его отца.

– И даже деда твоего не было, – сказала Тоня.

– А твоего?

– И моего тоже. Бестолковый какой-то! – Тоня рассердилась. – И не понимаешь ничего! Вот когда будешь историю учить, тогда поймешь.

Данилка молча смотрел на монеты. Он хотел взять их в руки, но Тоня не дала.

– Мне их самой подержать дали, – сказала она, – чтобы, пока работают, не потерялись.

– А потом?

– Потом наш Николай их к учителю отнесет. А может, что-нибудь очень важное в этих монетах?

– А когда он понесет?

– Вот будет перерыв на обед, так и понесет. – И она крепко зажала монеты в горячих ладонях.

Солнце палило. Большой камень дышал на них зноем. Тени под камнем почти не оставалось.

– Когда же обед… – начал было Данилка.

И тут, будто по его слову, камнедробилка остановилась, и в горах сразу наступила тишина. Данилка вскочил:

– Пошли!

Тоня вскочила тоже, взяла бидончик, который лежал около нее, надела дужку на руку. И снова позвенела монетами в ладонях.

Данилка спросил, стараясь шагать в ногу с Тоней:

– Тоня, они только две нашли? А в земле-то их, если всю Теп-Сель раскопать, может, еще много? Может, и еще что-нибудь? Ну там миски или ведра… Ну раз тут люди жили! А?

Тоня посмотрела на него сверху вниз. Данилка даже до плеча ей не доходил.

– «Миски, ведра»! Скажет тоже! Вот воробей!

Но подумала немножко и сказала:

– Если покопать поглубже, может, и найдется. Вот горшки глиняные находили, я слышала…

Тоня и Данилка подошли к машине. Камнедробилка стояла неподвижная, будто внезапно уснула. Только что шумела, работала, грызла камень, размалывала его в щебень, тащила этот щебень на транспортере, сбрасывала его в кучу… Была такая веселая, шумная, живая, и вдруг все в ней остановилось. Барабан с острыми зубьями не крутился, транспортер замер… Он даже остатки щебня не успел сбросить.

Данилка разглядывал машину, раздумывал и не видел, как подошел Николай.

– Николай, мы с тобой, ладно? – попросила Тоня.

– Ладно, – ответил Николай. – Только я ведь дожидаться вас не буду. Одна нога здесь – другая там. У меня времени мало.

• Предыдущая
• 2/17
• Следующая