Талисман любви - Райс Луанн - Страница 17

Бог мой, он ненавидел тренерский стиль Дэйфо. Когда-то, сам тренируясь в НХЛ, Серж мог держать пари, что Дэйфо говорил одной стороной своего рта Мартину, чтобы тот де лал бросок, а другой стороной велел команде тянуть время, уводя Мартина вправо. Мартин-то не нуждался в этом, он нуждался только в подаче.

– Получил деньги за игру? – спросил один из старых таймеров.

– Заткнись, – сказал Серж.

– Твой малый уже стар, – влез кто-то еще. – Слишком стар, куда ему до Кубка Стэнли? Ему надерут задницу.

– Да будь я на месте Нильса Йоргенсена, я бы все его броски взял.

– Ты молчи уж!

– Эй, парень, не вздумай говорить, будто бросает Кувалда плохо. Не можешь такого сказать.

– Но он стар для хоккея, парень.

– Серьезно, Серж, берешь деньги на игре?

Серж больше не слышал их. Нагнувшись вперед, он только смотрел на экран. Его окружили голоса, отзываясь эхом от бетонных блоков. Тюремные охранники стояли поблизости, столь же заинтересованные игрой, как и остальные. Один из них спросил Сержа, звонил ли ему Мартин, прося совета. Губы Сержа вытянулись в струнку.

– Ты слышишь меня? – громче спросил охранник. – Мартин звонил папочке?

Серж сузил глаза, сосредоточиваясь на экране. Казалось, что его сердце настолько сжалось, что стало совсем как маленький, жесткий комочек. Мартин не звонил и не навещал его очень и очень долгое время. Серж даже не мог вспомнить, когда это было в последний раз. Это была только его проблема, и никому не должно быть до этого никакого дела. Камера шумела, звуки рикошетом бились и отскакивали от стен. Охранник резко похлопал Сержа по плечу, но Серж только сурово взглянул на него. Старик подумал, слушал ли Мартин своего тренера.

«Сконцентрируйся», – казалось, говорили губы Дэйфо. «Дисциплина». Серж игнорировал остальной мир вокруг себя, сконцентрировавшись на игре. «Медведи» и «Нефтяники» завязли, счет выровнялся – 1:1.

Мартин катался ради своей жизни, вот что он испытывал сейчас. Он забил одну шайбу, но Йоргенсен сумел блокировать все остальные броски. Эдмонтон снова выигрывал – вел 2:1, и Мартин читал победу в глазах своего противника, все его шрамы, изгибаясь, складывались в огромную ухмылку.

Он мог слышать, как бостонские болельщики требовали шайбу. Они что-то кидали на лед, и полиция была не в силах с этим справиться. Глядя на трибуны, Мартин видел плакаты: «Проклятие Картье»; «Двойной или ничего», «Картье проигрывает». Мартин подумал об отце. Смотрит ли тот игру в тюрьме?

«Боже, позволь мне победить». Он хотел сделать это для Мэй, для себя. Мартин слышал смешки болельщиков. Он думал обо всех новостях, о ставках отца на его собственную команду, как тот бросил играть, покинул спорт. Серж Картье, великий форвард НХЛ, троекратный победитель Кубка Стэнли. «Картье превратил золото в тюрьму» – гласил какой-то заголовок.

Мартин хотел восстановить доброе имя. Он хотел доказать отцу, что сумеет, он хотел доказать миру, что имя Картье все еще стоило кое-что в хоккее. Даже на закате своей карьеры Мартин хотел, чтобы его отец гордился им. Но потом он подумал о Натали, о том, как склонность отца к азартным играм забрала ее жизнь, и он застонал.

Стон вышел из самых тайных глубин его души, и он прозвучал настолько громко, что весь стадион слышал. Мартин застонал, как дикий зверь. Пытаясь сосредоточиться на броске, Мартин забрал шайбу у Рэя. Время шло. Он заскользил, подрезая с правого фланга, приближаясь к воротам.

«Бей!» – вопила толпа.

«Бей», – сказал себе Мартин.

Йоргенсен стоял перед ним с ненавистью в глазах.

«Бей», – приказал себе Мартин.

Он представил себе, как мама смотрит за ним, как говорил ему тренер. Видел лицо Натали. Слышал скрипучий низкий голос отца: «Бросай». Он не мог сделать этого. Передав Рэю шайбу, он снова подошел к нему. Толпа видела его колебание и начала шикать. Расстройство болельщиков и ярость звучали в их воплях, каток отражал враждебное эхо. Часы тикали все быстрее. Мартин пришел в себя, поймав взгляд Рэя. Команда поднимала его.

«Сконцентрируйся!» – слышал он крик тренера Дэйфо.

Мартин видел седеющего мужчину с тюремной бледностью; он слышал маленькую девочку, плачущую от страха на балконе в Торонто. Он подумал о матери, мертвой, но вместо ее образа на небесах он видел ее холодную в земле. Он представил себе Мэй, сияющую и живую. Не возможно сконцентрироваться. Мартин поймал пас Рэя и нацелил шайбу на ворота.

Нильс Йоргенсен блокировал удар. Прозвучала сирена; счет был 2:1.

Катание Мартина шло на скорости двести девяносто две мили в час, бросок в ворота и скорость удара в 118, 2 мили в час. Об этом можно было бы прочесть в книгах рекордов, увековечивающих моменты, если бы он, Мартин Картье, выиграл Кубок Стэнли для «Бостон Брюинз».

Но они проиграли.

Голос Мэй охрип от возгласов, но внезапно она остановилась; Кайли скакала дико на кровати, но теперь она опустилась на колени, как будто кто-то отпустил нитку, держащую ее.

– Мама, он не попал в ворота.

– Нет, он не смог, – сказала Мэй.

– Они проиграли?

– Да, моя хорошая.

– Ох. – Кайли смотрела на экран, ее лицо мрачнело на глазах.

Вместе они смотрели телевизор, камера выхватывала крупным планом сердитых болельщиков Бостона, кидающих кружки и свернутые трубкой программки на лед. Камера показала ликующих и торжествующих «Ойлерзов», окруживших Нильса Йоргенсена, подхвативших его на руки и взгромоздивших его на плечи. Камера вернулась, прошлась по «Медведям». Судя по выражениям их лиц, они были в шоке. Когда камера нашла Мартина, его глаза ничего не выражали. Его лицо было начисто изможденным, обветренным, будто он играл под снегом и ветром, а не под огнями закрытого стадиона. Опустошенный взгляд синих глаз напомнил Мэй собаку, которую она однажды видела и которая проводила большую часть времени в клетке.

– Ох, мамочка, – выдохнула Кайли.

– Ох, Мартин, – прошептала Мэй, и слезы подступи ли к глазам.

– Почему он такой?

– Я думаю, потому что он слишком сильно хотел выиграть.

– Но ты всегда говоришь мне, что главное, как ты играешь.

– Я знаю. Это… – начала было Мэй, но запнулась.

Поскольку существовало многое из того, в чем она совсем не разбиралась. И это касалось и спорта и мужчин. Кайли была утомлена и хотела спать. Мэй читала ей книжку, все время прислушиваясь, не зазвонит ли телефон.

«Он позвонит, – думала она. – Он может рассказать мне о случившемся, что он чувствует, и я смогу его выслушать».

Она думала, что скажет ему, какими словами утешения успокоит его, даст ему надежду. Где-то в глубине, на задворках ее памяти, позади Мартиновского разочарования от поражения «Медведей», были его слова: он собирался просить ее выйти за него замуж.

Но только спустя час, когда Кайли уже спала, луна кружилась вокруг желтого сарая и окрасила поле и оранжерею серебряным светом, телефон зазвонил.

– Они проиграли, – это была Тобин. – Он, должно быть, опустошен.

– Он не позвонил.

– Мужчины должны зализывать свои раны одни, – сказала ей Тобин. – Так уж устроен этот мир.

– Он попросил меня… – начала было Мэй, желая сообщить Тобин о словах Мартина.

Но некоторые вещи были слишком личными, чтобы сообщать даже лучшей подруге. Она прикусила губу и позволила словам затихнуть.

– Он возвратится, – произнесла Тобин. – Только дай ему время. Когда Джон не вышел на продвижение по службе, он уехал на рыбалку один на целую неделю. Он не мог даже смотреть мне в глаза, пока не поладил сам с собой.

– Что я делаю, затевая нечто вроде этого? – спросила Мэй.

Она подумала о Говарде Дрогине, как он всегда звонил, когда обещал позвонить, как он никогда не казался чрезмерно разочарованным, когда Мэй говорила, что у нее другие планы.

– Ты заслуживаешь большего в этой жизни, – сказала Тобин, – чем планирование чужих свадеб и мотания с дочерью по всяким там психологам.

– Она только один раз видела дурной сон, с той авиакатастрофы, – сказала Мэй. – И ангелов видела только однажды. Но сегодня вечером она опять заговорила о том, что Мартин сказал мне… а она никоим образом не могла слышать его слов…