Укрощенная любовью - Монтегю Жанна - Страница 74

• Предыдущая
• 74/87
• Следующая

– Любовь? Ты любишь его? – Перегрин тупо уставился на нее, отмечая про себя, что она еще никогда не была так хороша, как сейчас – даже несмотря на то, что ее платье было непритязательно, волосы не убраны, а на лице не было следа краски или пудры.

– Не смейся надо мной. Это правда, и я благодарю Бога за это.

Перегрин скривился:

– А он? Он отвечает тебе взаимностью? – Перегрин отдал бы все, чтобы вот так же она говорила сейчас о нем. Он хотел ее, более того: он осознал слишком поздно, что она значит для него больше всего на свете – на земле, в раю или аду.

– Я не знаю, что он чувствует, – Беренис говорила тихо, словно обращаясь не к Перегрину, а к самой себе. – Ведь я сделала много такого, за что он вправе ненавидеть меня. Я хочу только молить Бога, чтобы со временем завоевать его уважение. Это такая великая ценность – любовь, и никогда не бывает в проигрыше тот, кто отдает больше, чем получает.

– Очень глубокомысленно, моя дорогая! – он криво усмехнулся, и искра былого очарования на миг осветила его лицо. – Итак я вижу, что должен признать свое поражение. Твой муж победил. Но как же это скучно и старомодно – влюбиться в мужчину, за которым ты замужем.

– Значит, мы можем остаться друзьями? – Казалось, ее лицо светилось каким-то внутренним светом.

Перегрин не мог не ответить на этот призыв.

– Я всегда к твоим услугам, Беренис, что бы ни случилось, – сказал он искренне. – Я грешник и недостоин тебя, но ты всегда можешь на меня рассчитывать. Как бы там ни было, я постараюсь уехать, как только смогу. Нужно добраться до Джорджтауна и навестить тетку. Мой кошелек ужасающе худ, а образ жизни джентльмена требует соответствующих расходов, чтобы соблюдать приличия. По я никогда тебя не забуду, и когда бы тебе ни понадобилась моя помощь, только позови. – Он взял ее руку и поднес к своим губам, на мгновение вновь став благородным рыцарем из своих стихов, носящим па копье цвета своей дамы и клянущимся защищать ее до конца жизни.

Вскоре Беренис с тяжелым сердцем оставила его. Было грустно видеть Перегрина, устало дремлющего в кресле. «Да, – думала она. – Здесь он явно чувствует себя чужим и одиноким. Ему нужны изящество, элегантность и комфорт, кофейни, магазины, клубы, светские развлечения и общество легкомысленных приятелей». Когда-то и она была убеждена, что это единственно достойный образ жизни, но теперь он предстал перед ней в истинном свете – как пустое, легкомысленное существование.

Счастье и покой царили в душе Беренис, когда она принималась за ту несложную, но необходимую домашнюю работу, на которой держится дом и занимаясь которой она могла выразить свою любовь к Себастьяну. Приготовить завтрак, убедиться, что у него есть смена чистого белья и запас сигар под рукой – в былые времена обо всем бы заботились слуги. Но сейчас Беренис сама с радостью выполняла эти обязанности жены, желая жить его жизнью, слиться воедино, стать для него такой же необходимой, как воздух.

Все утро Беренис чувствовала себя так, словно она парит в небесах. С ее лица не сходила мечтательная улыбка. Далси удивленно наблюдала за ней, затем спросила:

– Как вы себя чувствуете, миледи?

Беренис ответила не сразу, боясь, что если она облечет свои чувства в слова, мир вокруг потускнеет и потеряет краски – такой нежной, такой хрупкой была любовь. «Что пробуждает ее? – спрашивала она себя. – Что ее удерживает? Что это за волшебная сила, которая вдруг преображает двух людей, заставляя их страстно желать всецело обладать друг другом?» Наконец, она сказала:

– Немного тошнит, но лучше, чем было вчера, Далси. Когда, по-твоему, родится мой ребенок? Мы можем вычислить срок?

– Можно попытаться, но, вероятно, вам лучше спросить доктора Лэттимера. – Этот ребенок слишком много значил для ее госпожи, и Далси беспокоилась.

– Пока нет. Я хочу хранить секрет еще некоторое время.

– Но вы ведь больше не собираетесь оставить графа, правда? – Далси надеялась, что Беренис теперь выбросит из головы эти мысли.

– Посмотрим. – Беренис все еще была не готова сдаться окончательно.

Но в то же время она чувствовала, что изменилась, – словно вдруг внезапно повзрослела. В глубине души она знала, что это случится, Что ей придется стать другой – знала, когда отдавала ему свою девственность в их первую брачную ночь. Но она яростно сопротивлялась этому чувству, окружая себя неприступной стеной из высокомерия, ненависти и презрения, отказываясь признать, что любит его, когда правда была уже очевидна для всех.

Глаза Беренис наполнились слезами, когда она вспомнила, как он вел себя. Теперь она прощала его, потому что понимала причину: она была не в ней, а в давнем призраке той женщины из Франции. Оглядываясь назад и вспоминая свои поступки, она краснела от стыда. Как надменно она вела себя, считая, что любой мужчина должен быть ее преданным рабом! Как быстро взрывалась гневом, если не могла поступить так, как ей хотелось! Как оба они изменились, подумала она…

– О, Далси, какой сегодня чудесный день! – воскликнула она восторженно, стирая у ручья, по локоть в мыльной пене, не обращая внимания на палящий зной, слыша только журчание ручья, пенящегося вокруг мшистых валунов, и пение птиц, выводящих свои трели у нее над головой.

– Да, мадам. Все кажется прекрасным, когда ты влюблена, – согласилась Далси, которая полоскала белье и замочила свою юбку до колен. Она торопилась закончить работу и увидеться с Квико.

Никогда, даже в самых безумных мечтах, Далси не могла представить, что найдет счастье с человеком, столь непохожим на других, но чудо произошло. Квико почитал и уважал ее – нежный, заботливый, страстный любовник. Она училась познавать его мир, ценить его ценности, желая связать с ним свою судьбу. Он хотел жениться на ней, и она дала согласие.

– Я не сказала, что я влюблена, – напомнила Беренис, садясь на берег и вытирая руки о фартук.

– В этом нет необходимости, миледи. Я читаю это в ваших глазах. – Далси опустила рукава и застегнула манжеты. – Я могу идти?

– Да, конечно. Интересно, что ты будешь изучать сегодня? Что-нибудь из индейской истории? – спросила Беренис.

– Думаю, да, мадам. Он учит меня языку…

– Языку любви, полагаю?

Далси засмеялась, но ее лицо тут же стало серьезным:

– Я хочу связать с ним свою жизнь. Мужчины всегда пользовались мною и оскорбляли меня, даже когда я была ребенком. Я не доверяла никому, пока не встретила Квико. Он совсем не такой. Он обращается со мной как с равной, спрашивает мое мнение и прислушивается к тому, что я говорю. Это значит больше, чем золото и богатство. Я согласилась выйти за него. Он построит для нас хижину – настоящий дом, который я смогу устроить так, как захочу. Впервые в жизни у меня будет что-то свое – дом, клочок земли, и, если Богу будет угодно, дети, которые станут расти на свежем воздухе, среди лесов и равнин, и которым я смогу дать образование, чтобы у них был шанс в будущем.

– Так что же, ты покинешь меня? – Беренис трудно было представить жизнь без Далси.

– Бог с вами, конечно, пет! По крайней мере, не сейчас. Квико предан вашему мужу и не оставит его! Мы будем рядом столько, сколько будет необходимо – разумеется, пока вы не устроитесь здесь. Но когда-нибудь мы все-таки уйдем и станем жить отдельно…

– Моя дорогая подруга, я желаю тебе огромного счастья! – Беренис встала, обняла свою служанку и от души расцеловала.

Далси, растроганная, зашмыгала носом, вытирая слезы, затем снова рассмеялась:

– Не думаете же вы, что я оставлю вас одну прежде, чем родится ребенок?

– Надеюсь, Далси, иначе я просто умру от страха! – ответила Беренис. Ее глаза тоже увлажнились. – Ну, а теперь иди и разыщи своего возлюбленного…

Счастливая ее счастьем, Беренис смотрела, как Далси вприпрыжку побежала на свидание с Квико, потом сложила мокрое белье в плетеную корзину и медленно пошла к дому. По пути она одарила улыбкой нескольких парней из отряда Себастьяна, которые бездельничали возле конюшни, лениво развалясь на солнце. Они охотно и радостно улыбнулись в ответ, и Беренис вдруг осознала, что никогда прежде даже не пыталась относиться к ним дружелюбно.

• Предыдущая
• 74/87
• Следующая