Тихий сон смерти - МакКарти Кит - Страница 9

• Предыдущая
• 9/97
• Следующая

Хартман решил, что заболел. Он поднялся из-за стола и подошел к зеркалу, висевшему над раковиной у двери. Рассматривая свое отражение и стараясь отыскать в нем признаки болезни, он подумал, что, наверное, подхватил заразу от детей. Меж тем зеркало беспристрастно отражало мужчину чуть выше среднего роста, с пегими волосами, голубыми глазами на продолговатом лице, профилем, который называют орлиным (правда, одна знакомая Хартмана, теперь уже бывшая, называла его за этот орлиный профиль «носатым»), красиво очерченным ртом, но неровными и редкими, впрочем, довольно белыми зубами. Для своих лет он был несколько полноват, но одежда, как ему казалось, неплохо скрывала образовавшуюся дряблость; о своих хилых мышцах он вспоминал лишь при определенных обстоятельствах – что, впрочем, случалось нечасто, поскольку Аннетт нередко находила повод уклониться от исполнения супружеского долга.

Да, немного бледноват, подумал он, под глазами мешки, к тому же слегка подташнивает. Он вздохнул. Никак нельзя болеть, особенно сейчас, когда предстоит выполнить работу Для коронера, которая означает дополнительные деньги.

Его мысли прервал резкий телефонный звонок, вернувший обладателя орлиного профиля с небес на землю.

– Да.

– Доктор Хартман?

Голос в трубке показался Хартману знакомым, но он никак не мог сообразить, кто это. Как бы то ни было, голос не вызывал приятных ассоциаций.

– Слушаю.

– Это Фрэнк Каупер.

Отсутствие приятных ассоциаций сразу объяснилось. Хартман не успел произнести ни слова, как Каупер вновь заговорил:

– Я подумал, что нужно обсудить с вами один случай, которым вам предстоит заниматься сегодня.

«Берегись сотрудника коронерской службы, который хочет переговорить с тобой о вскрытии!»

Он еще не знал, что там у них запланировано на сегодня, но не собирался показывать это Кауперу.

– Какой именно случай? – как можно более вежливо поинтересовался он.

– Это девушка, Миллисент Суит.

– Ну и что с ней?

Голос в трубке на время замолчал. Официально полиция не потребовала проведения судебно-медицинской экспертизы, но, если Кауперу сейчас не удастся правильно выстроить разговор, Хартман забеспокоится. Если он откажется от аутопсии и заявит, что не понимает, почему ее должен проводить патологоанатом министерства внутренних дел, то все старания Каупера останутся втуне.

– Она была обнаружена в собственной квартире. Полиция провела полный осмотр, никаких подозрительных следов, никаких признаков, что там побывал еще кто-то…

Хартман был не настолько выбит из колеи, чтобы не заметить в словах Каупера скрытой нотки удовлетворения.

– …но такое впечатление, будто она сильно обожжена.

Смерть от огня всегда создает проблемы – это слишком удобный способ скрыть любые улики. Еще до того, как Каупер закончил говорить, Хартман подумал, что не стоит браться за вскрытие.

– Хм…

– Вот что странно: ее одежда не обгорела и квартира в полном порядке.

– Хм… – На этот раз на полтона ниже.

Каупер засмеялся, после чего произнес:

– Вы понимаете, что я имею в виду, не так ли? Ни о каком убийстве в данном случае говорить не приходится, но все равно это как-то странно. – И он снова засмеялся.

Вся эта история Хартману не понравилась. Он знал, что Каупер – проходимец, который при каждом удобном случае пытается обманом заставить его или кого-нибудь из его коллег провести аутопсию – процедуру, которую положено проводить судмедэкспертам. Самым памятным для Хартмана был случай, когда в ванной комнате нашли тело с пятьюдесятью тремя ножевыми ранениями, и, кроме того, на голове несчастного был след от удара молотком. Однако в хитро составленной Каупером справке об этих ранах ничего не упоминалось, а заключение гласило, что «никаких подозрительных обстоятельств» не обнаружено.

Конечно, Каупер – еще тот фрукт, но существовала и другая сторона вопроса, весившая восемьдесят фунтов стерлингов.

Всего лишь восемьдесят фунтов, но эти восемьдесят фунтов Хартману отнюдь не помешали бы.

– Дом не был вскрыт?

Каупер заверил, что никаких следов взлома в квартире Миллисент Суит не обнаружено.

– В комнате есть камин?

На этот раз Кауперу пришлось хорошенько подумать, прежде чем дать ответ.

– Да, но умершая находилась на значительном расстоянии от него.

– Огонь в камине горел?

– Нет.

Уверенность, с которой это было произнесено, произвела впечатление; впрочем, отрицательные ответы Каупер всегда давал не задумываясь. Хартман поколебался, но недолго:

– Вот что, Фрэнк. Я посмотрю. Если тело выглядит чистым, я продолжу, но если найду что-нибудь странное, то немедленно вызову судебных медиков.

Это было не совсем то, что хотел бы услышать Каупер, но он был реалистом и не особенно надеялся на более обнадеживающий ответ.

– О'кей, док.

Он попытался попрощаться просто и непринужденно, но Хартману его голос показался на удивление безразличным.

Хартман снял пальто и попытался придать себе бодрый вид – вид человека, довольного жизнью и готового в любой момент приступить к работе. Однако его глаза, словно намеревавшиеся выскочить из орбит, и обтянутые замерзшей кожей острые скулы отказывались подчиняться и не реагировали на усилие мимических мышц. А тут еще, как назло, очередной приступ тошноты заставил его остановиться, и, чтобы не потерять равновесия, Хартман вынужден был ухватиться за ручку двери своего кабинета. Когда ему стало немного легче, он наконец вышел в коридор, выкрашенный в мрачный коричневый цвет.

Помещение, где размещалось отделение, явно было спроектировано архитектором, который не собирался сам здесь работать. Возможно, конечно, что где-то и существуют проектные мастерские, в которых половина комнат лишена естественного освещения, стены не оштукатурены (возможно, шоколадно-коричневая окраска шлакобетонных блоков как раз и являлась попыткой замаскировать этот недостаток), а все идеально ровные коридоры стыкуются под столь же идеально прямыми углами. Возможно, такие учреждения где-то и существуют, но Хартман в этом сильно сомневался. Любой новый сотрудник или посетитель был обречен потратить огромное количество времени на бессмысленные скитания по этим похожим друг на друга коридорам, освещенным мертвенным светом. Каждый уголок пространства пробуждал тягостные чувства, сходные с теми, какие возникают при посещении психиатрической клиники.

Чтобы добраться до секретариата, Хартману нужно было преодолеть двести метров коридора. Стены его кое-где украшали потрепанные объявления, при этом доска объявлений пустовала. Но вот несколько стендов, посвященных великим научным достижениям, с раздражающей настойчивостью возвестили о том, что Хартман вступил во владения профессора Боумен – главы отдела.

Эми и Синтия сидели в приемной каждая за своим столом и громко переговаривались через третий стол, который никогда не был занят. Когда Хартман вошел, девушки не только не прервали разговор, но даже не подняли на него глаз. Эми была нигерийкой, милой, но совершенно невежественной девицей, вся жизнь которой вращалась вокруг церкви; однако это был единственный секретарь, от которого можно было ожидать хоть какой-то работы. В отличие от других она умела концентрироваться на своих обязанностях больше чем на десять минут, хотя напечатанные ею отчеты и напоминали зачастую проекции коллективного бессознательного – настолько щедро в них были разбросаны слова, созвучные названиям мужских и женских половых органов. Синтия была австралийкой, и этим все было сказано. Хартману доводилось встречать людей, которые, если им верить, видели Синтию за работой, сам же он за все годы службы в больнице ни разу не имел такого счастья.

– Вы уже получили заявки коронера на сегодняшние вскрытия? – спросил он, обращаясь сразу к обеим и прерывая беседу девушек, которая, разумеется, была куда важнее их профессиональных обязанностей. Эми и Синтия обдали Хартмана холодными, как воздух за окном, взглядами.

• Предыдущая
• 9/97
• Следующая