Лебединая Дорога (сборник) - Семенова Мария Васильевна - Страница 23

А потом хрипло проревел рог, и люди стали собираться в круг. Воины – и женщины позади них. Так присоветовала сыновьям ещё Фрейдис: ведь и женщина может дать мудрый совет. И даже раб; потому-то рабам в Сэхейме многое позволялось…

А посередине круга стоял Рунольв Раудссон.

– Я был тебе соседом, – сказал ему Эрлинг. – А в этом доме ты сидел за столом! Ты заслуживаешь, чтобы зарыть твои кости на краю прилива, Рунольв. Там, где встречаются зелёный дёрн и морская волна. Потому что ты поднял руку на гостей.

Рунольв повернулся к нему и плюнул на землю.

– Складно ты болтаешь, Приёмыш, пока у меня связаны руки!

Круг сидевших загудел, как потревоженный рой. Но в это время рядом с Эрлингом во весь рост выпрямился Хельги:

– Не тебе, Рунольв, говорить о связанных руках!

Тут люди разом притихли. Что-то ещё скажет средний Виглафссон?.. А Хельги поднял слепое лицо к солнцу и обратился, казалось, прямо к нему:

– Пусть Рунольву завяжут глаза и дадут нам обоим по топору!

Звениславка ахнула подле него, но никто не услышал. Воины разом соскочили с мест, крича и плашмя колотя мечами в щиты! И называлось это – шум оружия, вапнатак! Чем бы ни кончился затеянный поединок, память о нём должна была остаться надолго… Память всегда живёт дольше людей.

Рунольв без усилия перекрыл шум:

– А что будет, если я его убью?

– Сначала убей! – крикнул кто-то. – Тогда и поговорим!

А старый Можжевельник добавил негромко:

– Ты не победишь…

Сигурду Олавссону бросили толстую тряпку, и он принялся завязывать Рунольву глаза. Тот усмехнулся:

– Я не думал, что ты станешь возиться, брат Гудрёда. Я думал, ты просто меня ослепишь…

– И ослеплю, если велят, – ответил Сигурд угрюмо. – А вздумаешь подсматривать, так и без приказа. И ты это запомни!

Мальчишки помладше со всех ног понеслись за ограду – нарезать ореховых прутьев… Такими прутьями ограждали когда-то поля сражений: выползешь за черту – получишь пощаду. Здесь пощады не будет: и не попросят её, и не дадут! Но пусть видят боги, что всё совершается по чести…

Хельги принесли его секиру. Сын Ворона ощупал острое лезвие и остался доволен.

– Поставьте-ка меня к Рунольву лицом…

– Хельги! – окликнул его кто-то. – Рунольв в броне, а ты в простой куртке… Возьми мою!

– Нет, – отказался Хельги. И добавил: – Не будет ему проку от этой брони!

И эти слова запомнились…

Их поставили друг против друга. Обоим надели на шею бубенчики из тех, что навешивают на хвостовое перо охотничьим птицам. И расступились, оставляя противников наедине.

– Сходитесь! – сказал Можжевельник.

Хельги и Рунольв медленно двинулись вперёд… Над головами сидевших разлилась тишина. Лишь у берега дрались голодные чайки, поссорившиеся из-за рыбёшки.

Ни один не уступал другому ни ростом, ни шириной плеч. Разве только то, что Хельги годился Рунольву в младшие сыновья…

Рунольв ударил первым. Услышал ли он приближение Хельги, или просто прикинул нужное число шагов – этого никто никогда не узнал. Рунольв резко взмахнул обеими руками и со свистом обрушил топор перед собой.

Удар был страшен. Окажись Хельги на полшага ближе к врагу – и умер бы, не успев упасть. Но он всё-таки отпрянул назад. Острое лезвие лишь скользнуло по его груди, с треском располосовав толстую куртку…

Стон пронесся по двору: по кожаным лохмотьям щедро полилась кровь.

– Рунольв! – разом крикнули двое пленных. Этот хёвдинг стоил того, чтобы за ним идти. Навеки – до огня и костра!

Рунольв водил вокруг себя секирой, зажатой в вытянутой руке. Губы его шевелились, но что он говорил и кому, никто не слыхал. Рунольв знал, что ранил противника. Но проклятая тряпка не давала увидеть, велика ли удача.

– Рунольв! – крикнул Хельги, и смотревшие вздрогнули. Хельги прыгнул вперёд, занося топор… Но крик был ошибкой: Рунольв встретил его новым ударом, пришедшимся в голову.

Небо рухнуло наземь, и мировой ясень Иггдрасиль, выкорчеванный, потряс в воздухе тремя своими корнями… Хельги зашатался, проваливаясь во мрак. Но руки, сжимавшие топор, ещё жили. И они нанесли удар, от которого невозможно было спастись.

Рунольв закричал. Страшным криком живой плоти, в которую ворвалась смерть. И упал. Он упал в воду с борта своего корабля, смеясь и потрясая копьём. Вода была чёрной, как дёготь, и почему-то горячей, и в ней разгоралось далёкое зарево. Наверное, это шёл навстречу пёстрый корабль под парусом, похожим на багрово пылающий факел, и правило колебалось в тёмной воде, ожидая знакомой руки…

А может быть, это спешил за ним из Вальхаллы корабль мертвецов, никогда не пристающий к берегам…

И вот занялось утро, назначенное увидеть Торсхов горящим.

И застало перед воротами Сэхейма каких-то странных людей, выехавших из леса…

Было их около дюжины; все вооруженные и верхами, а под тем из них, кто более прочих походил на вождя, перебирал ногами крупный серый конь – прежний любимец Рунольва. И на плече у главаря висел белый щит…

– Вот как, – усмехнулся Эрлинг, когда караулившие у ворот прибежали за ним в дом. – Опять из Торсхова, и опять с миром… А сказали хоть, чего хотят?

Приезжие хотели видеть Эрлинга Виглафссона, и он велел впустить их во двор. Ворота раскрылись – и сын Ворона не сдержал удивления.

– А ведь я тебя знаю, – сказал он предводителю. – Ты Дрётт Валландец, скотник Рунольва. Откуда ты здесь и кто тебя прислал? И почем вы все с оружием?

Впрочем, было ясно – там, в Рунольвовом дворе, что-то произошло. Дрётт отозвался с достоинством, какое не всякий раб осмелился бы себе позволить, а раб из Торсхова и подавно:

– Рунольв Раудссон и вправду называл нас трэлями, но только этому больше не бывать. Вы тут навряд ли слыхали про то, что мы вчера ещё перевешали всех, кого он оставил стеречь двор. А сюда к тебе приехали потому, что ты теперь, уж верно, готовишь корабль – жечь Торсхов!

Вокруг быстро собирались люди, и приезжие ерзали в седлах, чувствуя себя неуютно.

– Смелое и большое дело вы совершили, – сказал Эрлинг. – Однако стоит ли хвалить изменивших хозяину, который всех кормил!

Эти слова заставили Дрётта Валландца слезть с лошади и подойди к Эрлингу вплотную. Было видно, как непривычно он чувствовал себя в шлеме и с мечом, болтавшимся у бедра, – этим рукам больше подходила лопата…

– Тебя, Виглафссон, называют Приёмышем, – проговорил он негромко, глядя на Эрлинга одним глазом – второй у него был давным-давно выбит. – И думается мне, добрые норны стояли подле тебя, потому что тебя подобрал твой старик, а не Рунольв… Иначе ты бы теперь пас свиней и ел с ними из одного корыта, чтобы не протянуть ноги. А потом у твоей жены родился бы сын и ты бы сразу принялся гадать, на кого он будет больше похож – на тебя или на Рунольва! Если только твоего сына вовсе не вынесли бы в лес, чтобы не разводить лишние рты!

Друзья одобрительно зашумели у него за спиной. Да что говорить! И без них весь фиорд знал о том, как Рунольв однажды зарубил раба только потому, что тот стоял удобно для удара.

Тут из дома выглянул Этельстан. Прежние товарищи мигом разглядели его с сёдел. Такого необычного и незнакомого в крашеной одежде хирдманна, в красивых новых сапогах! Захочет ли подойти? Этельстан живо протолкался к ним и крепко обнял Валландца: как бы ни повернулось дело, у Дрётта здесь был по крайней мере один испытанный друг. Эрлинг смотрел на них молча. Думал, как поступить…

– А тебе, – вновь обратился к нему Дрётт, – мы вот о чём порешили сказать. Бери Торсхов без боя и живи в нём, потому что твой двор сгорел. А нас всех назовёшь своими людьми. Но только мы теперь будем свободными бондами и поселимся кто где захочет, и наши дети унаследуют всё добро, какое мы наживём. Вот так; и если это тебе не по сердцу, мы будем сражаться, и живыми ты нас навряд ли возьмёшь!

Это были отчаянные речи, и воины вокруг загомонили – одни недоуменно, другие с пробуждающимся гневом. Выслушивать подобное, и от кого же! От скотника!