Выбери любимый жанр

Византийская тьма - Говоров Александр Алексеевич - Страница 16


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

16

Кто-то негодовал — и как все это было подстроено, отрепетировано, буквально у всех на виду. Другие же смеялись.

— Теперь, говорят, Маруха его к себе утащила! Светлый старец Феодорит с трудом оторвался от чаши с хиосским.

— Ну, если Маруха — пропал малый! Она его с потрохами съест.

Исаак же Ангел, которому надоело дразнить Манефину собачку, авторитетно заявил:

— Она кровь у него станет пить по ночам. Жало у нее есть специальное между грудей, называется — сосало. Оно у всякого вампира…

Такого не могла вынести честная душа Манефы Ангелиссы! Выхватила у Исаака Ангела свою моську, доведенную им до полуобморока, сунула любимицу рабу Иконому. Сначала примитивно махала ладонями на спорщиков — ш-ш! — затем выбежала с горничными куда-то в главный вестибюль. Там другая была у ней забота — поджидать неизвестно куда пропавшего земляка, акрита, то есть рыцаря Ласкаря…

А Никита ощутил необходимость ехать восвояси. Однокашник его Мисси сладко почивал, положив голову прямо на блюда с яствами.

— Вставай! — стал теребить его Акоминат. — Хозяйку-то, ей-Богу, как жалко! Никто ее и не слушает…

— И-и! — со стоном ответил заспанный Мисси, поворачивая голову, потому что шея затекла. — Наивный ты историк, Акоминат! Протестовать против вольных разговоров это ее маска, понимаешь? Так и безопаснее, во всяком случае… А сама любопытна свыше всякой меры, она и ужины свои для этого устраивает. Ой, не говори ничего, не возражай! Дай поспать бедному человеку!

И точно, Манефа вскорости же вернулась, умиротворенная, ведя за собой худого мужчину, тараканьи усы, бородка и седенький хохолок которого были взъерошены, точно ершик для промывания бутылок.

— Да что ж это за вертеп зла и беззакония, эта пресловутая столица ваша! — говорил он, тараща глаза. — Да если б кто у нас знал, возможно ли такое…

Манефа старалась его успокоить, взяв собачку из рук Иконома, сделала ему знак, и почтенный раб-домоправитель с поклоном поднес акриту заздравную чашу. Доблестный пафлагонец осушил ее одним духом, вытер усы тыльной стороной руки и закричал так, что заколебались язычки свечей:

— Да пропади все это пропадом, пропади, пропади, пропади!

Окончательно сраженная Манефа захлопотала, стараясь отвлечь его угощениями или уговорить идти отдыхать в покои. Но акрит с рыцарской прямотой обратился к рыжему Исааку Ангелу, различая в нем начальника:

— Ведь я раздал все деньги, каждому стряпчему, даже сторожу в гардеробе что-нибудь дал… Но я не продвинулся ни на один шаг в розыске, понимаете?

— А что вы разыскиваете? — с интересом спросил Исаак Ангел.

— Пиратов…

— Пиратов? — изумился глава рода.

— Да, да, знаете, пиратов.

— Пиратов! — вновь оживились пирующие. — Он ищет пиратов! Вот умора!

— Что же вы смеетесь, дьяволы! — В отчаянии акрит отодвинул стол, блюда и кубки попадали, разливаясь. — Вольно вам здесь смеяться! А там, может быть, ее, голубушку нашу, самую чистую, самую бесценную, там ее мучат и терзают!

И так как все обратились к своим разговорам, утратив к нему всякий интерес, Ласкарь пришел в совершенное отчаяние. Схватился за седые волосы и раскачивался из стороны в сторону.

Акоминату было ужасно жаль его. Видно было, что, не в пример этим великосветским шутам, он искренне страдал за пропавшую девушку. Но как ему помочь? Благородный кандидат (так назывался всякий, который оканчивал философскую школу) слишком мало знал современные порядки и то успел увидеть и понять, как обветшало все в великой империи! На ум шли строки Гомера:

Будет некогда день, и низвергнется гордая Троя,

С нею вместе Приам и народ копьеносца Приама!

Но вслух он ничего не сказал. Во-первых, элементарно боялся, во-вторых, хоть для этих неумеренно веселящихся эвпатридов греческий язык и был родным, но древнего диалекта Гомера они не понимали.

Зато Исаак Ангел снова отличился. Он загнал Манефину моську совсем под стулья. Бедная собака пыталась грызть носок его парчового сапога. И тогда ответственный глава рода, всем на изумление, сам опустился на четвереньки и укусил собаку.

Моська закатилась в припадочном лае. Пирующие в восторге хлопали в ладоши. Манефа сама пребывала в истерике, кричала Иконому:

— Скорей, скорей! Чего стоишь, как пень дубовый? Скорее скотского врача, врача скорее!

11

Ночь текла. Светильники и лампы догорали. Девушки поднялись в гинекей — женские покои особняка, хотя какой дом в столице мог считаться более женским, чем особняк вдовы Манефы.

— Говори же, Ира! — пригласила Теотоки подругу располагаться на низкой тахте. — Просто жажду чего-нибудь услышать о праведнике из Львиного рва. Просто сгораю, как вот этот уголь!

В медном тазу переливались, пыхали жаром принесенные в покой уголья из печи. Очагов у них в жилых комнатах не было, камин есть порождение угрюмой Европы.

Ира грела слабые ручки, куталась в шерстяной плат.

— Да, да. Токи… Он, наверное, стоит того, чтоб из-за него сгореть. Василисса утверждает, что последний такой на памяти мужественный красавец был пленный варяг, проданный на аукционе года три тому назад.

— Ну, опиши же его… Каков он хоть на внешность?

— Знаешь во дворце Вуколеон мраморные истуканы? Там собраны все изображения когда-либо царствовавших императоров.

— Ира, я не бывала во дворцах… Ты забываешь, что туда мне ход заказан, я же дочь казненного за измену.

— А я дочь опального принца, но все же бываю во дворцах, даже в свите высочайшей числюсь… Ну, не в этом же, конечно, дело. Так, говорят, наш новооткрывшийся праведник — точный слепок бюста императора Антонина Пия, один педагог объяснял. Овальное, благородных очертаний лицо с насмешливым прищуром. Но бородка, бородка, Токи! Будто он не бреется, а срезает ее ножницами каждый день.

— О, подружка, уж не в мужской ли цирюльне ты подрядилась работать?

— Да уж не по канату в цирке хожу! — парировала ее гостья.

— Не будем ссориться, — улыбнулась племянница Манефы, и стало видно, что зубки у нее черные от сластей, как у всех женщин Востока. — Рассказывай, рассказывай еще про этого пророка!

— Да он ничего и не пророчествовал, он все больше молчал. Но, несмотря на это, он удивителен! Главное — глаза, такие не забываются никогда…

— Уж не влюбилась ли ты, смотри, подружка! Разговор грозил пересечь недозволенную черту, поэтому приятельницы предпочли приняться за цукаты. Теотоки улыбалась: какая эта Ира малютка, все у нее маленькое, игрушечное — пальчики, плечики, локотки, завитки… И все как настоящее, восторгался ее отец, принц Андроник, который сам был огромен, как скала. И в этом миниатюрном создании кипели великанские страсти!

От жаровни с углями стало уже так тепло, что Ира отбросила шерстяной плат, расправила юбку, чтобы выпростать босые ножки.

— Ах! — печалилась она. — Надоели эти роскошные будни в столице. Уехать бы в Пафлагонию к отцу, там бы побыть, что ли, пастушкою в лугах, да мать не велит. Завидую тебе. Токи, ты хоть отдушину имеешь, такую, как цирк. Хоть в маске, а выступаешь!

— Это же моя вторая родина, цирк! Когда родителей моих схватили, хитроумная Манефа, словно Моисея, отнесла меня туда в корзинке… Тупые сикофанты там не догадались меня искать, и выросла я за кулисами, меж дрессировщиков и канатоходцев.

— Как же, как же ты сама стала ходить по канату?

— А приютила меня наездница Фамарь, которая за милосердие носит прозвище Мать циркачей. Когда я подросла, Фамарь велела: выбирай себе какое-нибудь ремесло, и я выбрала ходить по канату. Это благородно и индивидуально, без массовки.

— Ах, — не переставала восхищаться Ира, даже закатывала сильно раскрашенные глаза. — Моя бы матушка услышала такое!

— Да, — увлекалась Теотоки. — С годами жестокий Мануил сменил гнев на милость. Скончался и Манефин супруг, который был тоже — ого-го! — более мануиловец, чем сам царь. И вот я живу здесь…

16
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело