«Б» – значит безнаказанность - Графтон Сью - Страница 50

• Предыдущая
• 50/56
• Следующая

– Минуточку. – Я допечатала адрес на конверте, встала и направилась в ванную. Наверное, так оно и бывает, когда в доме маленький ребенок. Шум, гвалт, то и дело приходится отвлекаться, и от тебя постоянно требуют внимания. Женщина-Мать не переставала удивлять меня. Поразительная сила духа.

– Смотрите, – радостно произнесла Беки, поднимая фрамугу.

Прежде мне это давалось с трудом. Дойдя до середины, она вечно заедала, а потом неожиданно взлетала вверх и с грохотом ударялась о верхнюю раму, так что стекло только чудом оставалось на месте. Чтобы опустить фрамугу, мне приходилось чуть ли не виснуть на ней всем телом, медленно – дюйм за дюймом – добиваясь своего. Поэтому большей частью окно оставалось закрытым. Теперь окно открывалось как по маслу.

Беки беззаботно рассмеялась:

– Я же сказала, работает.

Я рассеянно уставилась на нее, потом перевела взгляд на окно. Мне в голову пришли сразу две идеи. Я вспомнила о докторе Пикетте с его рентгеном и снова подумала о словах Мэй Снайдер, которая говорила, что в тот вечер, когда убили Марти, она слышала какой-то стук.

– Мне срочно надо в одно место, – пробормотала я. – Вы ведь закончили?

Беки как-то сдавленно хихикнула тем робким, фальшивым смешком, который невольно вырывается, когда внезапно понимаешь, что твой собеседник немного не в себе.

– Да нет еще, – промямлила она. – Вы, кажется, говорили, что у вас еще есть работа.

– Завтра. Или как-нибудь на днях, – сказала я, тесня ее к двери.

Беки сделала обиженную мину:

– Я сказала что-то не то?

– Поговорим об этом завтра, – безапелляционным тоном заявила я. – Очень признательна вам за помощь.

Сев в машину, я снова отправилась в район Виа-Мадрина. Меня интересовал офис доктора Пикетта на Арбол-стрит. Я уже как-то видела его: один из тех одноэтажных, обшитых досками коттеджей, которые некогда были так популярны в этих местах. Большинство теперь переоборудованы в отделения компаний, торгующих недвижимостью, или в антикварные лавки, которые отличает от перенаселенных частных домишек лишь вывеска у входа.

Доктору Пикетту пришлось замостить несколько цветочных клумб, чтобы получилось некое подобие автостоянки. На ней была припаркована единственная машина – "бьюик", модель 1972 года, с престижными, сделанными на заказ, номерными знаками, на которых значилось "FALS ТТН". Я поставила свой "фольксваген" рядом, закрыла дверцу и, обойдя машину спереди, поднялась на крыльцо. Надпись на двери гласила: "ВХОДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА". Так я и сделала.

Все было примерно так же, как в моей старой начальной школе: те же покрытые лаком деревянные полы и запах овощного супа. На кухне кто-то гремел посудой и работало радио – передавали музыку кантри. В центре холла стоял деревянный стол, весь в царапинах, на нем – маленький колокольчик и табличка с надписью "ПРОСЬБА ЗВОНИТЬ". Я позвонила.

Справа от меня находилась приемная с простыми пластиковыми стульями и низкими столиками из клееной фанеры. На столиках были аккуратно разложены журналы, однако подписывались на них, видимо, очень давно. Среди прочих я заметила номер "Лайф" с фотографией Дженис Рул на обложке. Кабинет доктора Пикетта отделялся от приемной простой перегородкой. В открытую дверь я увидела старомодное черное кресло и белую фарфоровую плевательницу. Круглый столик на ножке, очевидно, вращающийся. На столике на куске белой бумаги, напоминавшей сервировочную салфетку, набор зубоврачебных инструментов, точно позаимствованных в музее стоматологии. Все-таки хорошо, что я пришла не затем, чтобы удалять зубной камень.

Слева вдоль стены стояло несколько допотопных деревянных ящичков для бумаг. Без присмотра. Я почувствовала, что во мне просыпается мелкий бес. Как примерная девочка, я еще раз позвонила. Музыка не смолкала. Я знала эту песню – ее слова всегда разбивали мне сердце.

На каждом ящичке имелась маленькая медная рамочка, а в рамочки были вставлены белые бумажные карточки с выведенными от руки буквами алфавита. На первом значилось "А – С", на следующем – "D – F". Дело в том, что старые ящики не закрываются. Бывает, конечно... но эти не закрывались. Мне уже наскучило слушать музыку... к тому же я могла ошибаться – зачем же попусту тратить чужое и свое время? Останавливало меня лишь то соображение, что в судах крайне щепетильно относятся к так называемой чистоте улик. Ты не имеешь права нечестными путями добывать информацию, которую в дальнейшем рассчитываешь представить в качестве вещественного доказательства от обвиняющей стороны. Это дело полиции – добывать улики, складывать их в пакетики, нумеровать и тщательно следить, кто имеет к ним доступ и где они хранятся. Это называется "цепь улик". Я об этом читала – знаю.

Я крикнула: "Йо-хо!" – и снова стала ждать, размышляя, является ли восклицание "йо-хо" таким же универсальным для большинства языков, как слова "мама" и "папа".

Появилась миссис Пикетт. По крайней мере я решила, что это именно она: дородная, с большим круглым лицом и вздернутым, как у мопса, носом, на котором сидели стеклышки очков без оправы. Она была в платье из темно-синего джерси с рисунком в виде белых стрел, которые разлетались во все стороны; волосы, стянутые резинкой в пучок на макушке, походили на маленький фонтанчик. Завидев меня, она смущенно одернула белый фартук.

– Мне показалось, я слышала, что кто-то пришел. Простите, не знаю вашего имени, – сказала она вкрадчивым, с легким южным акцентом голосом.

У меня была секунда, чтобы решить, стоит ли говорить правду. Протянув ей руку и представившись, добавила:

– Я частный детектив.

– В самом деле? – удивилась она. – Что же я могу для вас сделать?

– Да пока и сама толком не знаю, – сказала я. – Вы миссис Пикетт?

– Да, это так. Надеюсь, Джон ничего не натворил? – У нее были изысканные оперные интонации, придававшие некий драматизм ее словам.

Я покачала головой:

– Меня интересуют обстоятельства смерти одной женщины, которая жила в этом районе...

– Бьюсь об заклад, вы имеете в виду Марти Грайс.

– Совершенно верно.

– Ах, какая ужасная история! – всплеснула она руками. – Не могу вам передать, как я была расстроена, когда узнала об этом. Такая милая женщина, и такая смерть. Хотя чаще всего так и случается.

– Ужасно, – поддакнула я.

– И знаете? Ведь того, кто это сделал, так и не нашли.

– Она была пациенткой доктора Пикетта, я правильно поняла?

– Совершенно верно. И знаете, более милого человека мне встречать не доводилось. Она часто заходила к нам. Мы сидели с ней вот здесь и разговаривали. Если у меня разыгрывался артрит, она всегда подсказывала, куда позвонить, и все такое. Никогда не видела Джона таким расстроенным, как в тот день, когда нас пригласили для опознания останков. Он неделю ходил как убитый.

– Это он делал рентген для медицинской экспертизы?

– Нет, патологоанатом. Джон представил для сравнения рентгеновские снимки, которые у него были. Не то чтобы личность покойной вызывала сомнения. Они сказали, это пустая формальность. Джон сделал снимки месяца за полтора до ее смерти. Знаете, мы и на похоронах присутствовали, и я всю церемонию проревела белугой. Да и Джон тоже. Впрочем, что же это я? Ведь вы, наверное, хотите поговорить с ним? У него сегодня не приемный день, но он скоро будет. Ушел ненадолго по делам. Вы можете подождать его или зайти попозже.

– Думаю, и вы могли бы мне помочь, – сказала я.

– Если смогу, – с сомнением в голосе произнесла она. – Сама-то я не специалист, но помогаю ему всю нашу совместную жизнь. Джон часто говорит, что я могла бы пломбировать зубы не хуже его. Но я не люблю делать обезболивание. Не могу делать уколы. У меня руки становятся как ледышки и покрываются мурашками. – Она демонстративно потерла руки ладонями и поежилась. – Спрашивайте, что вы хотели. Я больше не буду перебивать.

• Предыдущая
• 50/56
• Следующая