«Н» – значит невиновен - Графтон Сью - Страница 22

• Предыдущая
• 22/59
• Следующая

Парень опять загадочно покачал головой.

– Дело не в том, как найти эту пленку, дело в том, имеете ли вы официальный запрос на получение этой информации.

– Я работаю на адвоката и, конечно, могу получить официальный запрос. Это несложно.

– Ну так действуйте, мне спешить некуда.

– Да? А я, представьте себе, спешу. Мне эта информация нужна срочно.

– В таком случае у вас возникает проблема. Я не могу показать пленки без официального запроса.

– Я же говорю, это пустая формальность, какая вам разница? Сама моя работа означает допуск к информации. С этим-то вы согласны?

– Нет запроса, нет и пленок, вот с этим я согласен, – пробубнил он.

Я начала понимать, за что его могли не любить одноклассники.

– Может быть, попробуем такой вариант? – Я изобразила на лице улыбку Кэртиса Макинтайра. – Тогда не посмотрите ли вы сами, есть ли на пленке тот тип или его нет, и потом скажете мне. Больше ведь ничего и не надо.

Он посмотрел на меня тупым взглядом отпетого бюрократа, который высчитывает, уволят ли его с работы, если он скажет "да".

– Зачем вам это нужно? Я не очень внимательно слушал, когда вы объясняли.

– Этот парень утверждает, что он разговаривал с ответчиком в здании суда вскоре после того, как прозвучал оправдательный приговор. Он говорит, что ответчика в этот момент снимало телевидение, следовательно, на пленке можно увидеть и его самого. Верно?

– Да-а-а, – нехотя протянул он. Клянусь, он все еще подозревал, что от него что-то скрывают.

– Это действие никак не нарушает чьих бы то ни было гражданских прав, – доказывала я. – Вы же можете взглянуть на эти кадры?

Он протянул руку. Я вложила в нее фотографию Макинтайра. Он так и остался стоять с протянутой рукой.

Я посмотрела на него и сделала вид, что спохватилась. "Ох!" – сказала я. Открыла сумочку и достала бумажник. Вынула двадцатидолларовую купюру. Выражение его лица не изменилось, но я почувствовала, что он оскорблен. Так же смотрят на вас нью-йоркские таксисты, если вы пытаетесь всучить им на чай десять центов.

Я вынула еще одну такую же бумажку. Никакой реакции. Тогда я сказала:

– Ненавижу, когда приходится давать взятки такому юному созданию.

– Ужасно, правда? – посочувствовал он.

Я добавила третью купюру.

Он опустил руку.

– Пойдемте со мной.

Повернулся и зашагал внутрь здания по узкому коридору. Я молча последовала за ним. По обеим сторонам были кабинеты, телестудии. Несколько сотрудников в джинсах, майках и кроссовках маялись от безделья. Мне здесь не нравилось – слишком много убогих деревянных панелей на стенах и слишком много фотографий в дешевых рамках. В целом это напоминало работу домашнего мастера-умельца. Труд затрачен огромный, а дом продать невозможно – никто его не покупает.

Забравшись в глубь здания, мы очутились в тупике, из которого металлическая лестница вела на чердак. По правую сторону от лестницы стоял старомодный шкаф с карточками, на нем еще один, поменьше. Лиланд выдвинул ящик с нужным годом и начал искать карточку с индексом "Барни".

– Полных репортажных записей нет, мы их стираем, – пояснил он.

– Что это, полные репортажные записи?

– Это примерно двадцать минут репортажа, который снимает оператор. Мы оставляем в архиве только полторы минуты, ту часть репортажа, которая идет в эфир.

– А-а, понятно. Я думаю, и этих полутора минут будет достаточно.

– Если только этот парень не подошел после того, как телекамеры прекратили съемку.

– Посмотрим.

– Тут ничего нет, – сказал он. – Посмотрим в другом месте. Под каким индексом это может быть? – Он просмотрел "Убийства", "Процессы" и "Репортажи из зала суда", но нигде не было упоминания о деле Изабеллы Барни.

– Попробуйте посмотреть на "Расследования убийств", – посоветовала я.

– Почему бы и нет. – Он стал просматривать эту рубрику.

Карточка нашлась, на ней стоял номер кассеты с пленкой. Мы поднялись на чердак и нырнули в низенькую дверь. В помещении вдоль стен стояли контейнеры с видеокассетами, на каждой из них значился номер. Лиланд быстро нашел нужную, и мы спустились с ней вниз. Направо по коридору имелась небольшая комната с аппаратурой. Он включил один из комплектов и поставил кассету. Появились первые кадры, Лиланд нажал на "перемотку вперед". Двухминутные репортажи того года замелькали перед нами. Я ухватила лицо Изабеллы Барни.

– Вот здесь!

Лиланд отмотал пленку назад и включил воспроизведение. Голос знакомого диктора комментировал кадры с места убийства, ареста Дэвида Барни и последовавшего затем судебного процесса. Заключительные кадры благодаря хорошей операторской работе были четкими и вмещали в себя максимум информации. Дэвид Барни, выходящий из дверей судебного зала, имел несколько ошарашенный вид.

– Остановите. Я хочу посмотреть на него.

Лиланд остановил пленку, и на экране застыло лицо Барни. Ему было лет под сорок, темно-каштановые волосы были зачесаны набок. Лоб в морщинах, небольшие морщинки залегли и в уголках глаз. Нос прямой, зубы явно искусственные. Судя по всему, он был сильный мужчина с мощными руками. Рост выше среднего. Правда, его адвокат, стоявший рядом, был еще выше.

– Спасибо, – поблагодарила я. Только сейчас до меня дошло, что я смотрю на экран, затаив дыхание. Запись пошла дальше, и вскоре начался другой сюжет. Лиланд протянул мне фото Макинтайра.

– Я его здесь не вишу.

За те деньги, что я ему дала, мог бы, по крайней мере, изобразить на лице разочарование.

– Может быть, его не видно из-за угла съемки? – спросила я.

– Это съемка широкоугольным объективом с близкого расстояния. Как видите, они появляются в проеме двери вдвоем с адвокатом. Во время съемки никто к ним не подходит. Возможно, парень этот подошел после интервью.

– Ладно. И на том спасибо, – сказала я. – Придется проверить это в другом месте.

Я вернулась к машине, размышляя, что делать дальше. Если я получу подтверждение, что Макинтайр сидел в этот день в тюрьме, мне надо будет встретиться с ним, но я пока не могла это сделать. В общем-то, мне надо было встречаться совсем с другими людьми. Звонок Дэвида Барни опрокинул все мои планы. Мне вовсе не хотелось подтверждать алиби Барни, но если вдруг случится так, что он окажется прав, то мы с Лонни окажемся полными идиотами.

Я съехала с холма и повернула направо, на Промонтори-драйв. Шоссе шло вдоль побережья и вело к Хортон Равин, но с другой стороны, не с той, откуда я подъезжала в первый раз. Следующие полтора часа я провела, беседуя с соседями и выясняя, был ли кто-нибудь из них в ту ночь на улице и видел ли что-нибудь необычное. Правда, я могла напороться на Дэвида Барни у его дома, но у меня не было другого выхода. По телефону людей не опросишь, они обязательно будут ссылаться на занятость, плохую память и тому подобное.

Один из соседей уже переехал в другое место, другой умер. Женщина из дома, примыкающего к владению Барни, вроде бы помнила, что слышала в ту ночь звук выстрела, но время указать не могла, так как не придала этому звуку никакого значения. Интересно, с чем можно перепутать выстрел? Не знаю, как другие, а я всегда смотрю на часы, когда слышу выстрел. Но, может быть, я ненормальная.

Остальные соседи, числом восемь, в тот вечер из дома не выходили и ничего не видели. Видимо, и время сделало свое дело, шесть лет – не шутка. Даже убийство, столь давнее, уже не трогает воображения. Да к тому же, их уже опрашивали незнамо сколько.

Я заехала домой, чтобы перекусить и заодно посмотреть сообщения на автоответчике. Там ничего не было. Я зашла на половину Генри. Хотелось взглянуть на Уильяма.

Генри стоял у кухонного стола и месил тесто. Он свисало с его пальцев, как стружки. Обычно Генри месит тесто методично, сосредоточенно, поневоле расслабляешься, глядя на его работу. Нынче он трудился с остервенением и поглядывал вокруг с каким-то затравленным видом. Рядом с ним стоял мужчина, которого можно было принять за его близнеца – такой же высокий, худощавый, седой, с голубыми глазами на удлиненном аристократическом лице. Только присмотревшись внимательно, можно было увидеть различия.

• Предыдущая
• 22/59
• Следующая