Черепаховый суп - Галеев Руслан - Страница 1

Ветер с севера, с гор. Это плохо…

В этом климате нет времен года, нет сезонных вешек. Но иногда с севера приходит ветер, и через несколько часов все затягивает туманом. Дома и одежда пропитываются сыростью, а в воздухе но–сится запах плесени. Уже через пару дней такая погода начинает действовать на нервы, а через неделю обнаруживаешь, что ты пьян и бросаешься на стены. Кажется, что за эту неделю сырость прони–кает в мозг и оседает там, но никакими дозами алкоголя ее не вы–травить. А наркотики я никогда не воспринимал как выход. Да и не достать их в этом городе.

Здесь пьют. Этим все сказано. Просто до хрена всего сказано. В городе Самерсене с народонаселением в семь с половиной ты–сяч человек пьют все: хлеборобы, рыбаки, придурковатый вика–рий. Викарий – даже больше остальных. Наверное, потому что умнее… Здесь пустая жизнь. Пустая и мало чем отличающаяся от скотской. Единственное, что держит меня в этом забытом Богом болоте, – одиночество и относительная недоступность для тех людей, с которыми я провел большую часть жизни. Вернее, для всего одного человека. Женщины, которую я боюсь больше са–мой смерти, женщины, которая стала для меня олицетворением худшего.

А одиночество… Что ж, я не самый общительный человек и не люблю, когда лезут в мою жизнь. А здесь все: и рыбаки, и хлеборо–бы, и викарий – одиноки, в какие бы группы и группировки не сво–дило их ежевечернее пьянство: глубокое, в ноль, до потери миро–восприятия. Здесь пьют, чтобы еще глубже уйти в себя. Чтобы отго–родиться рвотными судорогами и жесточайшим похмельем от унылой жизни двуногого скота. Уйти в искусственную пустоту от пу–стоты абсолютной. А наркотики – всегда попытка выйти за грань, только какие здесь к черту грани…

Я сбежал в Самерсен три года назад… И за эти три года ничего не изменилось. Ничего. Но я почти привык.

Единственное, с чем мне так и не удалось смириться, – так это с туманами, пригоняемыми северным ветром со стороны гор. Однако на сей раз я намерен уйти раньше, чем начнется ветер. Сбежать. Надолго. Возможно, навсегда. Знаете, мне хватило этих трех лет, по-настоящему хватило.

На прикроватной тумбочке телеграмма. Я смотрю на нее и, черт побери, я рад ее видеть. Такая допотопная вещь во времена World Wide Web. Три года я боялся ее получить, а теперь думаю, что она –мой билет из этой жизни, в которую я, кажется, начал прорастать.

Лопасти вентилятора с тупой настойчивостью молотят воздух под потолком. Занавески на окне вяло шевелятся… Стол, печатная ма–шинка, сотни две исписанных страниц, никому кроме меня не нуж–ных. Панцирная кровать, стул, тумбочка. Окно с видом на опосты–левший пейзаж: убегающие к горизонту холмы, поросшие жесткой, как свиная щетина, травой. Через неделю их лицезрения теряешь всякий контакт со временем, и факт бессмысленного существова–ния донимает тебя уже только по привычке. А если и шелохнется что-то в глубине души, то это легко заглушить алкоголем.

Это замкнутый круг. Постоянное пьянство жителей Самерсена превращает жизнь в бесконечно унылую череду дней, сбежать от которой здесь можно только в алкоголизм. Я тоже пью. Не так мно–го, как остальные, но все-таки пью. Еще спасают привезенные из убогого городского магазинчика книги. И моя рукопись, которая ни–когда не будет опубликована, потому что, если честно, в ней я под–ставляю многих людей. (Но Полковник сказал мне: «Кто-то же дол–жен об этом написать!») Если б не книги и рукопись, я пил бы, как все. Глядя на викария, я понимал, что такой момент рано или позд–но наступит. И наступил бы, не получи я телеграмму…

Беда в том, что уже через пару месяцев пребывания в таких ме–стах, как Самерсен, уехать очень сложно. Да, вы ненавидите их. Но все равно в них врастаете. Они пропитывают вас – точно так же, как туман пропитывает одежду. И становится страшно что-то ме–нять…

Дверь открывается без стука, и в комнату неуверенной походкой входит викарий. На пороге он застывает и упирается раскалибро-ванным взглядом в собранный рюкзак на кровати, лежащий рядом дробовик и связку ключей.

– Макс… Ты уезжаешь?

Я молча закидываю рюкзак за спину, в левую руку беру помпо-вик, в правую – ключи. В рюкзаке – рукопись. Викарий не сводит взгляда с теперь уже пустой кровати. Белье и матрас скатаны в ру–лон, под голой сеткой – прямоугольник пыли.

– Последишь за моей берлогой, приятель? – спрашиваю я уже из коридора…

1. Большое кольцо

– Куда прешь, твою мать! Убери свое корыто с дороги!

Несколько лет назад, до того, как мне пришлось осесть в Самер-сене, я точно так же материл деревенских водил, вечно путающихся под колесами на оживленных трассах. Теперь я и сам плохо ориен–тируюсь на Большом кольце. Поэтому не реагирую на окрики. Заде–вает только одно. Моя машина не корыто. Потому что настоящий ЗИС-110 1951 года выпуска, который я перебрал по винтику свои–ми руками, – это машина, которой можно, более того, нужно гор–диться… Хотя, возможно, с высоты какого-нибудь тракера-дально-бойщика или тяжело груженного лесовоза любая машина, не пре–вышающая в холке диаметр их колеса, кажется корытом. И все же я оставляю за собой право оспаривать данную точку зрения.

Этот ЗИС – все, что у меня осталось от прошлой жизни. Вернее, все, что мне оставили… Потому что три года назад ни этого ЗИСа, ни меня уже не должно было быть. Но писать об этом сейчас мне не хо–чется. Всему свое время.

И все же, как ни крути, выехать после трех лет езды по сель–ским дорогам на Большое кольцо – не так легко, как кажется на первый взгляд. И тем утром мне довелось испытать это на собст–венной шкуре.

Я не успел вовремя перестроиться в правый ряд и начал спешно притормаживать ближе к повороту. Тогда-то на меня и обрушился ог–лушительный вопль раненого слона. Ехавший следом грузовик «Scout» явно не ожидал таких нелепых (действительно нелепых) мане–вров со стороны летящего на бреющем «корыта». Он выдавил из сво–их тормозов все, что мог, но инерция огромного, забитого контейне–рами прицепа повела его юзом. Гигантское чудовище с колесами в два моих роста летело на мой антикварный ЗИС, и тяжело груженный прицеп начало заносить влево (я увидел, как затормозил и, кажется, успел от него увернуться какой-то потрепанный «форд»). Вцепившись в руль побелевшими пальцами и вдавив педаль газа едва ли не в ас–фальт, я заставил ЗИС втереться между визжащим тормозами «фольксвагеном» и дряхлой «ладой» с тонированными стеклами.

В зеркало заднего вида я заметил, как из остановившегося гру–зовика вылетел водитель в брезентовом комбезе. Он что-то орал и махал руками, но я решил не реагировать. Тем более что был за–нят – вытирал с лица капли ледяного пота.

Я не испугался водителя грузовика. Жизнь в Самерсене превра–тила меня в пилота «корыта» и отчасти сказалась на моих умствен–ных способностях. Но драки в Самерсене так же обыденны, как и са–мо пьянство. Хлеборобы против рыбаков, тиффози одного клуба против хулз другого, белые против цветных, христиане против му–сульман, кто угодно против кого угодно. Особенно по пятницам, ког–да одного алкогольного дурмана уже недостаточно, чтобы снять на–пряжение минувшей рабочей недели.

Так вот, я очень старался держать себя в форме. Каждую пятни–цу выходил из дома, шел в «Эй, не спать», потягивал пиво и ждал. А потом присоединялся к толпе. К хлеборобам, рыбакам, тиффози, христианам, мусульманам, белым или желтым, – к кому угодно. Я не мог позволить себе потерять форму, потому что верил – рано или по–здно я получу телеграмму…