Венец желаний - Грант Лаура - Страница 24
- Предыдущая
- 24/66
- Следующая
— Три дня вы проведете в посте и молитвах. Не думаю, что нам стоит беспокоить его величество по всяким пустякам.
Алуетт не раз слышала, как мать-настоятельница говорила таким тоном с другими и в ответ и самые старые, и самые юные робко шептали: «Да, матушка. Спасибо, матушка». Но робость неожиданно покинула ее. Значит, эта выскочка, эта ломбардка, претендующая на аристократических предков, хочет запугать ее! Так нет! Леди Алуетт де Шеневи, сестру Филиппа Французского!
— Мать Мария, я не стала бы тратить ваше драгоценное время, если бы не получила ответа в молитвах. Моя совесть чиста. Я не давала обетов, и, хотя я благодарна вам за заботу, мне пора ехать. Его величеству, несомненно, будет небезразлично мое желание. Будьте добры, пошлите ему письмо.
Алуетт от души рассмеялась бы, если б увидела, как отвисла челюсть у аббатисы, когда она услыхала властный голос своей подопечной. Как бы то ни было, но она подчинилась:
— Хорошо, леди Алуетт Я напишу королю Филиппу Невыносимо медленно тянулась первая неделя, потом вторая, а Алуетт все ждала, когда же ее позовут к аббатисе, и продолжала исполнять обязанности, которые теперь раздражали ее нестерпимо.
На следующей неделе уже Рождество! Не в силах справиться с нетерпением, она постучала в дверь к аббатисе.
— А… Алуетт! Я как раз собиралась послать за вами сестру К ней вернулась властность, не обещавшая ничего хорошего.
Вы получили ответ короля?
— Да. Как раз сегодня.
Но Алуетт больше не доверяла ей. Скорее всего, письмо пришло уже давно, а она хотела посмотреть, насколько у девушки хватит терпения.
— Когда же за мной приедут? — Алуетт постаралась, чтобы ее голос прозвучал как можно увереннее.
— Никто не приедет… По крайней мере в ближайшее время, дитя мое. Его величество пишет, что очень занят делами, и просит меня приглядеть за вами, пока он не освободится.
Старуха не сумела скрыть своего злорадства. Алуетт охватила ярость, и словно пламя заполыхало у нее в животе.
— А вы уверены, что писали ему?
Алуетт сама не понимала, как у нее хватило смелости.
— Уверяю вас. Вот его ответ. — Девушка услышала шелест бумаги. — Пощупайте печать.
В самом деле, это была печать Филиппа, хотя, кто скажет, что написано на бумаге?
— Алуетт, вы должны три дня попоститься. Может, к вам вернется смирение, которые вы утратили в последние две недели? — торжествующе заявила аббатиса.
Я все равно уеду. Я не давала обета, и вы не имеете права держать меня тут против воли. — Алуетт показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у нее из груди. Она была словно зверь в клетке. Неужели французы бросят ее в Сицилии, а сами отправятся дальше?
— Вы же слепая! Как вы найдете дорогу в Мессину? — Старуха злобно рассмеялась, окончательно сбросив с себя маску заботливой матери. — Это далеко. В любом случае, я запрещаю вам. Его величество приказал вам оставаться здесь. Если понадобится, мы будем вас сторожить, моя милая.
Аббатиса сдержала свое слово. Алуетт ни на минуту не оставляли одну. Даже ночью. Это выяснилось, когда все улеглись спать, а она попыталась выбраться хотя бы в сад.
Когда Алуетт только приехала в монастырь, она сразу же отказалась от особых апартаментов, которые ей предложили как знатной гостье. Ей не хотелось особого к себе отношения. Теперь она пожалела о том, что была такой дурочкой, когда отдернула тонкую занавеску, отделявшую ее постель от других постелей. Храп доносился со всех сторон, но, как знать, не следит ли кто-нибудь за ней. Да и во всех ли кельях живут монахини?
Никто не остановил ее, когда она бесшумно выбралась в коридор и взялась за следующее препятствие — дверь, охраняемую обычно сестрой — привратницей. Если эта почтенная монахиня в самом деле крепко спит, о чем ей говорила Инноценция («Клянусь, гром небесный грянет, она и то не проснется!»), то, может, ей удастся отыскать и открыть замок. А там солнышко, по нему она найдет дорогу на восток и будет идти, пока не встретит кого-нибудь…
— Куда это вы собрались, леди Алуетт? — остановил ее строгий голос послушницы Пенетенции. — Ах, как вы меня испугали! Куда я? В гардеробную. У меня рези в животе…
— Леди Алуетт, разве вы забыли, что у вас под кроватью стоит горшок? К тому же вы одеты! Да у вас не такие уж рези, если вы сумели одеться.
Алуетт была поймана с поличным.
— Я… Я замерзла… — пробормотала она еле слышно.
— А если бы вам удалось выйти, вы бы еще больше замерзли, — безжалостно ответила послушница. — Если не свалились бы со скалы. Сейчас идите в постель, а потом придется вам покаяться в своем грехе матери-наставнице.
Три раза прошлась мать-наставница завязанной узелками плетью по голой спине Алуетт, клявшей себя за глупость. Как она, слепая, решилась бежать, не приготовившись заранее? «Нет, — подумала она, до крови прокусывая губу, чтобы удержаться от слез и не доставить аббатисе удовольствия своей слабостью. — Иногда сюда приходят гости. Может, мне удастся убедить кого-нибудь, что меня тут держат против моей воли?»
Когда ее принесли в лазарет и уложили на чистые простыни, сестра была с ней ласкова и самым осторожным образом смазала раны лечебной мазью. Однако когда Алуетт попросила прислать к ней Инноценцию, та смутилась.
— Она… Она не может прийти. Кажется, ее заперли.
Алуетт громко застонала, и сестра подумала, что причинила ей боль неосторожным движением, а на самом деле Алуетт куда сильнее страдала от душевной муки. Милая сицилийка тоже наказана, и все из-за ее необдуманного поступка.
«Если бы они только знали, как она отговаривала меня», — думала Алуетт, живо представляя себе Инноценцию в маленькой келье без окон, где она побывала, когда только приехала в монастырь. Обычно сестры жили там, если им требовалось уединение или, что бывало гораздо чаще, если они подвергались наказанию за какой-нибудь серьезный проступок. — «Там только немножко соломы на полу и нельзя развести огонь», — напомнила себе с горечью Алуетт, согреваясь от раскаленной жаровни.
Инноценция умоляла ее подождать удобного случая, говорила ей я про скалы, и про жестоких грифонов, живущих на склонах вулканов.
Однако Алуетт было мучительно каждое мгновение, проведенное в монастыре. Ей хотелось убежать, разыскать Рейнера, сказать ему, как она любит его. Она не сомневалась, что ее королевский брат что-то солгал всем об ее отсутствии. А вдруг Рейнер поверил ему, поверил, что она уехала навсегда, и забыл ее?
Алуетт пробовала защитить юную послушницу, но все напрасно. Только рождественским утром присмиревшая Инноценция присоединилась к остальным сестрам, чтобы стоять общую с монахами Рождественскую службу.
Король Англии устроил по случаю праздника большой прием в новой деревянной башне и пригласил на него короля Франции и короля Сицилии.
Огромный зал был роскошно убран пестрыми коврами. Вокруг столбов вились зеленые растения, украшая гирляндами свежепобеленный потолок. Столы ломились от яств в золотой и серебряной посуде. Ричард был в добром расположении духа и тут же одаривал знать и рыцарей золотыми и серебряными чашами.
Туалеты поражали великолепием, словно все с превеликой радостью забыли о разногласиях, не позволявших до сих пор расставаться с кольчугами и мечами. Воцарился мир, по крайней мере на один день. Рейнер был одет не хуже других, но что-то мешало ему принять участие в общем веселье. Он поднял измученный взгляд на Гийома де Барра, когда тот потянулся налить себе вина из бочки, внесенной солдатами-саксонцами, и случайно пролил несколько капель на плечо Рейнеру. Все рассмеялись, когда внесли бочку, потому что вместо привычной лубовой их глазам предстала шишковатая оливковая.
— Лучшего мы не достали, сир… Но мы же на Сицилии! — гаркнул краснолицый вояка, намекая на то, что от острова до ада рукой подать.
Рассмеялся даже Танкред, разгоряченный вином.
— Эй, приятель, если следующую зиму ты проведешь в пустыне, то нашу оливу вспомнишь как райское дерево! — ответил он добродушно.
- Предыдущая
- 24/66
- Следующая
