Братство камня - Гранже Жан-Кристоф - Страница 52

• Предыдущая
• 52/67
• Следующая

Диана и Джованни начали учиться езде на оленях. Они падали, над ними смеялись. Вымокшие, перепачкавшиеся в грязи путешественники прониклись царившим в деревне настроением. Диана была такой высокой, что, если не держала ноги в стременах, запросто могла обнять ими бока оленя и упереться ступнями в землю, чем ужасно веселила зрителей.

После каждого осмеянного падения Диана и Джованни ощущали прилив тайной грусти. Они поднимали глаза и видели вдалеке, у горизонта, застывшие в хрустальной тишине высокие отроги Хоридол Саридага. На закате золотой прохладный воздух обдувал их разгоряченные лица. Они встречались взглядами, и когда трава начинала стелиться по земле, им неожиданно становился понятным язык ветра: он пел о том, как грустят сердца, когда кто-то уходит и не возвращается. Когда наступила ночь и путешественники наконец научились держаться на серых мохнатых спинах, они причастились еще одной тайне – ностальгии по тайге.

Они отправились в путь на рассвете.

Диану и Джованни сопровождали старик с сыном. Члены маленького отряда ехали на оленях, вещи – ружья, посуда, советские военные палатки, завернутые в холстину бараньи ноги и куча мелочей, назначение которых было Диане неведомо, – погрузили на трех животных. Олени продвигались вперед медленно, мелкими шагами рассекали зыбь долин, проплывали под пламенеющими ветвями деревьев, минуя каменистые пригорки и цокая копытами по камням. Путь был спокойным, безопасным и мог бы показаться однообразным, если бы не пытка холодом.

Мороз проникал через одежду, покрывая кожу ледяной пленкой, руки и ноги теряли чувствительность, пальцы немели. Приходилось каждый час останавливаться, чтобы подвигаться, выпить чаю и попытаться разогреть кровь. Монголы выскребали ножами лед из-под век, а Диана и Джованни молча топали окоченевшими ногами, выбивая зубами дробь. Перчатки не снимали: даже легкое прикосновение к ледяному камню могло навсегда изуродовать ладони. От обжигающе горячего чая могла треснуть зубная эмаль – слишком низкой была температура воздуха. За время короткого привала они не успевали отогреться и, возвращаясь в седло, предчувствовали скорую и неминуемую смерть.

Случалось, что солнце палило как в пустыне, и им приходилось защищать лица капюшонами. Ветер жестоко, плотоядно обжигал кожу, высушивал, как чешую, и уносил прочь. Потом ослепительный диск в мгновение ока исчезал в облаках, горы снова обретали зловещее величие, а холод, добираясь до костей, заключал людей в ледяные кандалы.

Во второй половине дня они поднялись на три тысячи метров и вышли к перевалу. Пейзаж изменился. Под затянутым тучами небом все вокруг казалось черным, бесплодным, нереальным. Мох и лишайники пришли на смену траве. Сухие деревья встречались все реже, а потом и вовсе уступили место серо-зеленым скалам, каменистым ущельям и мрачным гранитным сводам. Местами путь пролегал через унылые болотца с кривыми елями и чахлыми сосенками. Кое-где лиловато-пунцовые цветы вереска ковром устилали землю, и Диане казалось, что земля сочится кровью. Тундра, земля с промерзшим нутром, неприступная и забытая, накрывала их, как посланное вслед проклятье.

Диана заметила перелетных птиц: они летели в обратную сторону – к теплу. Она смотрела им вслед и ощущала смутную гордость. Губы у нее побелели, дужки очков прилипли к вискам, но она была полна решимости идти до конца. Диана знала, что снесет любые страдания, и эта уверенность даже доставляла ей наслаждение. Она должна сойтись лицом к лицу с этой страной, покорить каменистые склоны, выдержать холод и пекло, пересечь гранитную пустыню.

Потому что это земля, на которой родился Люсьен.

Диане казалось, что она возвращается к истокам жизни ребенка. Окружавшие ее стены гор, встающие на пути препятствия, кусающий лицо холод позволяли ей как наяву пережить рождение ребенка. С каждой минутой, проведенной в гранитном коридоре, связь с приемным сыном становилась все теснее. Смертельно опасное путешествие стало ее, Дианы, родами. Если она выживет, таинство, совершающееся во льдах и огне, сделает их с Люсьеном неразлучными.

Неожиданно она осознала, что пейзаж снова меняется, становится мягче. Пошел снег, и все вокруг – тундра и купы деревьев – укрылось белыми хлопьями, углы и очертания предметов скруглились. Диана улыбнулась. Они добрались до вершины, где безраздельно властвовал снег. Отряд оказался на границе земли, воды и воздуха, всадников заливали потоки хрустального света.

Олени шли медленно, и люди расслабились, раскачиваясь в седлах в такт их шагам. Старый монгол закричал. Выбившиеся из сил животные ответили, темп изменился, путешественники пересекли белую границу и оказались на противоположном склоне горы. Сначала тропа стала более плоской, потом снова начался крутой подъем между сугробами. Землю устилал ковер из мха, появились трава и деревья. У подножия последнего склона глазам всадников открылась последняя долина.

Вершины лиственниц пламенели в тумане. С берез струились старое золото и пурпур, сухие листочки скручивались в серые завитки. Ели клубились туманом и зеленью. Простиравшиеся под ногами пастбища дышали свежестью, вызывая чувство обновления и детского восхищения. В глубине огромной колыбели лежало озеро.

Цаган-Нур.

Белое озеро.

Над чистыми водами, отражаясь в зеркальной глади, высились сине-белые отроги Хоридол Саридага.

Казалось, что перевернутые отражения простираются ниц перед горами, превосходя их чистотой и величественностью. Воплощение мира и любви, заключенное в трогательное, хрупкое и мистическое объятие гор и вод.

Люди замерли, потрясенные красотой зрелища, только позвякивали стремена и шумно дышали олени. Диана едва не соскользнула с седла. Она просунула палец под очки, чтобы смахнуть капельки влаги с запотевших стекол.

Но у нее ничего не вышло.

Потому что это была не вода, а слезы, вытекавшие из-под обледеневших век.

Вечером они разбили лагерь на берегу озера. Поставили палатки под елями и поужинали на воздухе, несмотря на холод. Помолившись духам, монголы приготовили традиционную еду: вареную баранину и чай с салом. Диана никогда бы не подумала, что будет есть подобное, но, как и накануне, молча проглотила свою порцию, сидя у огня. Небо над их головами было абсолютно чистым. Диана часто любовалась ночным небосводом, смотрела на звезды в африканской пустыне, но никогда еще небеса не оказывались так близко. Ей казалось, что она очутилась в эпицентре Большого взрыва. Мириады звезд Млечного Пути мерцали на черном бархате. Яркие скопления рассыпались огнями, угасающие галактики светились перламутровым блеском. Концы круга переливались, готовясь слиться с безграничным космосом.

Диана опустила глаза и увидела, что к их проводникам кто-то подсел. Лицо незнакомца оставалось в тени. «Наверняка какой-то оленевод, – подумала Диана. – Устал от одиночества, заметил огонь и пришел разделить трапезу». Она навострила уши. Молодая женщина впервые внимательно вслушивалась в звучание монгольского языка: хриплые слоги, оттененные горловыми, как в испанском, звуками и удлиненными гласными. Гость тянул руку к небу.

– Джованни…

Кутавшийся в куртку итальянец поднял с лица отворот шапочки.

– Вы знаете, кто это такой? – спросила Диана. Он сунул руки в карманы.

– Думаю, один из местных. У него невозможный акцент.

– Вы понимаете, что он говорит?

– Рассказывает старые легенды. Цевенские истории.

– Думаете, он цевен? – встрепенулась Диана.

– Вы ужасно упрямы. Еще раз повторяю: такого народа больше нет!

– Но если он говорит, что…

– Это часть местного фольклора. Пройдя перевал, мы попали на территорию обитания тюркских народов. Здесь в каждом есть капля цевенской крови. Во всяком случае, все знают старые истории. Это ничего не значит.

– Но вы можете спросить?

Итальянец вздохнул. Для начала он представился. Пришедшего в лагерь человека звали Гамбокху. Его старое, иссеченное морщинами лицо под светом звезд выглядело загадочно и чуточку устрашающе. Этнолог переводил Диане ответы.

• Предыдущая
• 52/67
• Следующая